сразу вспоминаю, что за этим самым небом, согласно Библии, Корану, древним тюркским поверьям и шведскому духовидцу Сведенборгу, живёт наблюдающее за всем и всеми существо. Всепроникающее и невидимое, как гравитация, но разумное и способное вымотать тебе душу, как «Солярис» у Лема.
Я не сразу осознаю, сколько времени я так пролежал. Вначале мне кажется, что часа три, потом чудится, что минимум четыре. Вынув мобильник, я понимаю, что нахожусь здесь уже пять часов. Надо бы и в путь собираться – до остановки не так уж близко. Отряхнувшись, я несколько секунд смотрю на то место, где только что лежал. И потом, отчасти не желая портить местную природу, отчасти из-за стремления сохранить эти измятые страницы как частичку Глафиры – почему-то мне кажется, что в следующий раз вернусь сюда не скоро, – я сворачиваю газетные листы и заталкиваю их во внешнее отделение сумки. В последний раз оглядываюсь на озеро. Пора!…
…Уже видя метрах в двухстах впереди меня горстку людей, собравшихся в ожидании автобуса, я ускоряю шаг и нагоняю одиноко вышагивающую бабку с клюкой. Я машинально оборачиваюсь и замечаю, как эта сухощавая старуха с белым платком на голове и незапоминающимися чертами лица внимательно смотрит на меня цепким взглядом. Таким, как, по моим представлениям, оценивают своих предполагаемых жертв обладающие даром гипноза цыганки.
– Вот, сынок! – скрипит она своим голосом, как ключ в ржавом замке. – Бог-то все видит! Поэтому ты и пришел сюда!
Так, думаю – всё ясно: типичная чокнутая. Я больше не смотрю назад и увеличиваю темп, но слышу слова, несущиеся мне вслед:
– Убери гордыню, сынок! Это самый страшный грех! Смирись, и тогда всё у тебя будет хорошо!
Эх, думаю я, идиотка ты старая! Возможно, мне действительно пора остепениться или вообще сменить профессию. Но главное не в этом, а в том, что ты прожила, наверное, целую жизнь с ценностями, которые по большей своей части ни хрена не стоят. Ты бы знала, что, если б все были такими смиренными, как того требует твоя дебильная вера, то я бы никогда не съездил ни в Перу, ни в Италию, ни в Камбоджу, а только дрожал, как последняя тварь, живущая на государственное подаяние, как наверняка дрожишь ты, ожидая прихода смерти. И именно потому, что некоторые из подчиненных мне деток не были смиренными, я сейчас здесь, не знающий, куда податься и что делать дальше. Да, последние четыре года я жил не самой нравственной жизнью. Я мздоимствовал; растлевал тех, кто и сам растлеваться был не прочь, но эти четыре года были по-своему самыми счастливыми в моей жизни. Если бы ты была существом мужского пола моего возраста, совсем не факт, что ты бы на моем месте делала иначе. И даже если б ты сейчас, будучи уже дряхлой бабкой, работала вместе со мной и брала со студентов бабки, я бы тебе ни слова не сказал, потому что ты заслужила право на обеспеченную старость. А вместо всего этого ты бредешь одна по дороге и порешь всякую чушь. Но не исключено, что я зря тебя сейчас крою, на чем свет стоит. Быть может, что мы все – и я, и те, кто одной со мной профессиональной принадлежности, и даже ты, растерявшая последние мозги, – виноваты лишь в том, что живем в гнилое время. Время, когда надо или брать, что попадается под руку, или прямой, как эта трасса «Волго-Камск – Москва», дорогой сходить с ума от безысходности.
Я, наконец, добрел до остановки. На мое счастье, почти сразу же вдали раздается тарахтение приближающегося автобуса. Я оборачиваюсь, но пытаюсь обнаружить не столько его, сколько ковылявшую вслед за мной старуху. Однако ее нигде нет. Вероятно, свернула в лес поискать какие-нибудь целебные травы: бегающие по церквям бабули поголовно помешаны на народной медицине от «Малахова-Плюс». Один из приобретенных городскими властями красных «Драгонов», мэйд ин Чайна, приближается всё ближе. Останавливается напротив места, где я стою; открывает пасть, заглатывает порцию человеческого мяса и голосом бухой кондукторши спрашивает меня:
– Ты едешь?
Я киваю, ставлю ногу на лестницу и, перед тем, как заскочить, последний раз смотрю назад. Старуха так и не появилась.
ВМЕСТО ЭПИЛОГА
Я не знаю, убьют, изувечат ли меня – лет через пять, когда всё забудется и окончательно стихнет. Скорее всего, так. Но одно я знаю точно. Если вы собираетесь стать вторым Бэконом-Шекспиром и оставить свой след на полях литературы, граните науки и ниве коррупции одновременно, то место преподавателя вуза для этого – лучший полигон. А кому из нас, признайтесь, однажды не хотелось почувствовать себя Шекспиром? Да?
