трогаться с места, потому что безопасное передвижение в этих условиях было невозможно без длительной подготовки. Сама же она предложила двум своим спутницам потанцевать, и вот три грациозные фигуры, взявшись за руки, витали вокруг комнаты, ловкими движениями отталкиваясь то от пола, то от стен. В своих развевающихся шарфах они напоминали сказочных эльфов, ведущих воздушные хороводы в лунную ночь. После танца они снова разошлись по своим местам.
Грунте вынул из кармана зрительную трубу и, держа ее в вытянутой руке, разжал пальцы. Труба, не падая, повисла перед ним в воздухе. Он не мог устоять перед соблазном испытать чувство невесомости и решил выйти из своего отделения. Но не успел он поднять ногу, чтобы сделать первый шаг, как тотчас потерял равновесие и начал барахтаться в воздухе, напрасно стараясь попасть на пол. Было уморительно смотреть, как этот серьезный человек дико болтал руками и ногами, и Зальтнер был очень рад, что последовал совету Ла и избежал подобной участи. Только с помощью нескольких марсиан удалось спустить Грунте на пол и водворить его на прежнее место.
— Ничего, — сказал он, — надо все испытать.
Тут снова раздался сигнал, и все разбежались по своим отделениям. Вслед за этим погасли лампы за исключением одной, тускло мерцавшей как раз по середине комнаты; но ее свет был так слаб, что все окружающие предметы оставались в полном мраке.
— А теперь что же будет? — спросил Зальтнер.
Хиль ответил ему: — До сих пор сила земного тяготения была нейтрализована, и мы в течение шести минут равномерно поднимались исключительно под влиянием полученного нами толчка. Таким образом мы достигли высоты около 10.000 метров. Здесь уже воздух достаточно разрежен, и подъем может быть ускорен. Теперь в поле преобладает сила «противотяготения», и мы «падаем вверх» к кольцу. Вы должны будете сами заметить, что наша скорость все увеличивается, потому что быстрота нашего падения стремительно развивается.
И, действительно, Грунте и Зальтнер вскоре стали испытывать то чувство, которое прежде бывало у них при очень ускоренных спусках воздушного шара. Казалось, будто пол ускользает из-под ног.
— Да что же это такое? — воскликнул Зальтнер. — Мы летим вниз!
— Конечно мы падаем, — засмеялась Ла, — но не вниз, а вверх, т. е. прочь от Земли.
— Но я ведь чувствую, что пол опускается подо мною.
— Совершенно верно, но где же по вашему находится Земля?
— Разумеется, под нами!
— Ошибаетесь! Вы теперь стоите вниз головою, как антипод. Земля находится над вашим черепом, а ноги обращены к кольцу внешней станции, куда направлено наше падение.
— Ах, милейшая Ла, вы окончательно хотите сбить меня с толку?
Она только засмеялась ему в ответ.
Стало снова светло. Марсиане покинули свои отделения и спокойно, как у себя дома, стали передвигаться по вагонетке.
Приблизительно через полчаса после отбытия с Земли, путешественники, по сигналу, снова должны были вернуться на свои места. Вагонетка достигла теперь наибольшей скорости, и значительная часть пути была уже пройдена. Пора было позаботиться об уменьшении скорости и о регулировании ее для того, чтобы летательный аппарат остановился как раз внутри кольца. Для этого снова было восстановлено земное тяготение. Но здесь, — на этой высоте, оно не обладало такой силой, как на полюсе, и приблизительно соответствовало обычным марсианским условиям; на кольце же оно было вчетверо слабее, чем на земной поверхности. Летательный аппарат напоминал теперь тело, которое было с большой силой брошено кверху и теперь с убывающей скоростью приближалось к высшей точке своего пути. Соответственно изменению силы, действовавшей в абарическом поле, пол вагонетки должен был вторично повернуться в сторону Земли, и вот этого-то поворота напряженно ждали путешественники, стоя в своих отделениях. Как только этот поворот совершился, они снова смогли, и на этот раз вплоть до прибытия на кольцо, свободно двигаться по вагонетке.
Летательный аппарат так плавно подходил к кольцу, что почти не заметно было, когда он остановился. Дверь в полу распахнулась. Путешественники вступили на среднюю галерею кольца. Марсиане тотчас направились к двери, ведущей на верхнюю галерею; на двери была сделана надпись: «Vel lo nu» - «Отправление на Марс».
Что же касается Грунте и Зальтнера, то они в сопровождении Хиля и Ла прошли на нижнюю галерею, на ту самую, которая окружала кольцо с внешней его стороны.
Вдоль всей этой галереи тянулся выступ, напоминающий балкон, и казалось, что оттуда можно непосредственно наслаждаться простором; в действительности же совершенно прозрачная внешняя стена отделяла зрителей от бездушного мирового пространства. Та часть галереи, в которой теперь находились немцы и их спутники, не была обращена к солнцу, и кольцо, находящееся над нею, всей шириной своей заслоняло от них солнечные лучи, несмотря на то, что солнце стояло очень низкой. Их окружал таинственный сумрак, только один край галереи слабо освещался луною, а на потолке, над ними, мерцал отраженный свет Земли.
Вокруг них, над ними, — всюду было глубокое черное небо; на черном фоне, как тысячи спокойно светящихся точек, не мерцая блистали невиданно ясные звезды. В первое мгновение исследователям казалось, что они смотрят в глубокое озеро, в котором отражается небо. Только потом заметили они, что у их ног раскинулись созвездия южного неба, ибо взгляд их охватывал небо вплоть до шестидесятого градуса под горизонтом северного полюса.
Там внизу, прямо под их ногами, блестящим диском парила Земля. Она была похожа на Луну в самом начале второй четверти, но можно было различить и часть, неосвещенную солнцем, так как Луна окутывала ее слабым мерцанием. Весь диск Земли был виден под углом в шестьдесят градусов и потому заполнял как раз треть неба под горизонтом. Теневая граница прорезала ледовитый океан подле устья Енисея так, что большая часть Сибири и западный берег Америки скрывались во мраке. В полдневном солнце ярко сверкали глетчеры на восточном берегу Гренландии, и белым сияющим пятном из темных вод Атлантического океана выступала Исландия. Западная часть океана и материк Америки были неразличимы: над ними повис почти сплошной слой облаков, верхняя поверхность которого так ослепительно белела, отражая солнечные лучи, что невозможно было глядеть на нее незащищенным глазом. Но зато Европа, по крайней мере северные ее части, предстала перед восхищенным взором в самом благоприятном освещении. Благодаря тому, что в этих областях господствовало высокое давление, воздух там был настолько чист и прозрачен, что отчетливо были видны северные острова, полуострова и глубокие прорезы морских заливов. А там, дальше, голубовато-зеленоватыми тенями расплывались очертания равнин, но в тонких светлых полосах зоркий глаз угадывал сверкающие цепи Альп и даже Кавказа. Более тусклым светом мерцал край освещенной части диска, и только несколько светлых точек на теневой границе выдавали закат солнца на снежных вершинах Тянь-Шаня и Алтая.
В глубоком молчании стояли исследователи, захваченные этим зрелищем, до сих пор недоступным никому из людей. Никогда еще так ясно не сознавали они, что значит вращаться в мировом пространстве на этом маленьком зернышке, называемом Землею: никогда еще не видали они неба под собою. Марсиане оценили их благоговение. И они, приобщенные к тайнам мирового пространства, также умолкли перед лицом бесконечности. Гордые обитатели Марса и слабые создания Земли с равным смирением преклонились перед державной мощью, управляющей вселенной.
Ла взяла Зальтнера за руку, нежно прислонилась к его плечу и, указывая на самую яркую звезду под горизонтом полюса, прошептала:
— Там моя родина.
Зальтнер притянул ее к себе и сказал:
— А там моя Земля, — разве она не прекрасна?
Грунте вынул зрительную трубу и подошел к самому краю галереи, откуда открывался вид на северный полюс. И он был умилен воспоминанием о своей родине, такой близкой, как на ладони лежащей перед ним, и вместе с тем такой недостижимо-далекой. Но он совсем не желал слышать того, что говорили друг другу Ла и Зальтнер. Теперь, оправившись от волнения первого впечатления, он прежде всего начал думать о том, как осуществить обратный путь по ледяным равнинам и морям полярной области. Ему хотелось воспользоваться благоприятным случаем, и с этой высоты оглядеть весь путь, который он столько
