раз изучал по картам марсиан. Внизу, прямо под ним, маленьким пятнышком чернело внутреннее полярное море, и вооруженным глазом он мог различить находящийся на нем остров.
Грунте хотел было что-то спросить у Хиля, но тот повел его в другую часть галереи и сказал:
— Отсюда вам удобнее будет рассматривать Землю, пользуясь одним из наших приборов, дающим стократное увеличение. А потом, в лаборатории, вы ознакомитесь с нашим большим телескопом, увеличивающим предметы в тысячу раз.
Ла долго глядела на Землю, потом задумчиво и тихо сказала:
— Пусть ваша Земля больше и прекраснее, но там мне бы пришлось умереть от вашей ужасной тяжести. И так же, как ваш воздух, тяжелы и ваши сердца. А я ведь нумэ.
Она повернула лицо к Зальтнеру. Ее глаза снова горели тем сознанием превосходства, которое сковывало волю человека. Но это продолжалось лишь одно мгновение. Потом черты ее вдруг преобразились, — ресницы опустились над звездами ее глаз, и Зальтнер почувствовал теплую волну, идущую от ее лица, хотя Ла уже успела отвернуться.
Зачарованный ее близостью, он нагнулся к ней и прижался губами к ее шее.
Ла вздрогнула. Зальтнер уже испугался, что обидел ее, но она обратила к нему лицо, озаренное счастливой улыбкой, и позволила поцеловать себя в губы.
— Возлюбленная моя! — прошептал он. — Как счастлив я тобою! Возможно ли, о чудесная, чтобы жалкий человек осмелился любить нумэ?
Она ласково поглядела на него и ответила:
— Я не знаю, что вы называете любовью и на что может осмелиться человек. Ла не станет сердиться на человека, которому обязана тем, что сможет вновь увидеть Ну… Но, мой друг, — и ее взгляд сразу стал строгим, не забывай, что я нумэ.
— Ведь я люблю тебя.
— Я не запрещаю тебе любить меня, но только никогда не забывай…
— Я не понимаю этого. Если я только смею быть твоим…
— Любовь нумэ никогда не лишает свободы, — сказала Ла.
— Но ты меня любишь…
— Как могут любить нумэ. И знай, — когда они любят, это касается только их одних… Я не могу объяснить этого по-немецки…
— А по-марсиански я этого, наверное, не пойму. Но я знаю… — и Зальтнер прижался губами к ее руке. — Я знаю, что ты…
Приближение Хиля прервало его любовный топот.
— Если вы хотите взглянуть на корабль, отбывающий на Марс, то надо торопиться, — сказал он.
— Как, уже? — воскликнула Ла. — А мы еще не посмотрели в телескоп на Землю!
— Мы успеем сделать это перед нашим отъездом.
Но тогда, может быть, в Германии будет уже вечер, сказал Зальтнер, — а мне бы очень хотелось…
— Отнюдь нет, — возразил Хиль, — через полчаса мы освободимся, и тогда там будет только четверть четвертого… А теперь пойдемте, времени терять нельзя.
Они поспешили на верхнюю галерею, но все же пришли слишком поздно: на корабль, отбывающий на Марс, уже никого не впускали.
На этот раз Грунте и Зальтнеру пришлось только издали полюбоваться им.
После отбытия межпланетного корабля, заведующий верхней станцией инженер Фру повел своих гостей в лабораторию, чтобы в большой телескоп показать им Землю. Но демонстрация была прервана неожиданным известием о том, что к кольцевой станции приближается внеочередной правительственный корабль «Гло».
Нужно было немедленно приготовить кольцевую станцию к прибытию корабля, и, в связи с этим, пришлось ускорить отправку вагонетки на полюс.
Фру сердечно простился с Грунте и Зальтнером и пригласил их через три дня снова посетить его станцию, чтобы на этот раз уже подробно осмотреть следующий, отбывающий на Марс межпланетный корабль.
XVI ПЛАНЫ И ЗАБОТЫ
Когда на следующее утро Зальтнер вошел в комнату Грунте, он застал его усердно пишущим.
— Так рано, и уже за делом? — сказал Зальтнер. — Ведь вы наверное еще не завтракали.
— Нет, ответил тот, — я ждал вас. Я не мог уснуть и старался обсудить наше положение со всех сторон. Нам надо переговорить об очень важных вещах.
Вопреки обычаю марсиан, совершавшим свои трапезы в уединении, оба они всегда завтракала и обедали вместе в одной из своих комнат, и только в эти часы могли безо всякой помехи разговаривать друг с другом.
— Итак, — сказал Зальтнер, наполнив тарелки и стаканы (немцы предпочитали пользоваться посудой, уцелевшей в запасах экспедиции), — итак, валяйте Грунте! Я слушаю.
Грунте осмотрел, закрыты ли телефонные крышки, потом тихо сказал:
— Я убежден, что сегодня решается наша судьба. Судя по тому, что я мог уловить из вчерашних разговоров марсиан, особенно на обратном пути, они ожидают, что с правительственным кораблем прибудет распоряжение отвезти нас на Марс.
— Я думаю, что вы правы, — ответил Зальтнер. — Насколько я мог понять Ла, она считает вопрос о нашем отъезде на Марс вполне решенным. И, в конце концов, нас, вероятно, просто принудят к этому.
Грунте упрямо сдвинул брови; потом медленно промолвил:
— Я возвращаюсь в Европу.
Его губы сжались в прямую линию; решение было непоколебимо. Зальтнер удивленно посмотрел на него.
— Конечно, — сказал он, — я согласен, что мы должны приложить все усилия к тому, чтобы выполнить инструкцию, т. е. по нахождении северного полюса вернуться домой. И хоть я ничего не имею против путешествия на Марс в прекрасном обществе, но ведь эти акробатические штуки и в особенности эти страшные жирные кушанья несомненно внушают мне отвращение. Я до сих пор еще с ужасом думаю об этом жидком масле — или не знаю уж что это такое было, которое мы недавно получили на завтрак… ведь в этом климате ничего другого не остается, как поглощать — утром, днем и вечером по фунту жиру…
Грунте насупился.
— Да, вам-то это безразлично, ведь вы никогда не замечаете, что вы едите. — Зальтнер похлопал его по плечу. — Не сердитесь, пожалуйста. Терпеть не могу, когда вы делаете такое ужасно-строгое лицо. Нет, кроме шуток, — вот что я хотел сказать: как же, по вашему, возможно против воли марсиан выбраться отсюда и попасть куда бы то ни было, кроме того места, куда вас любезно соизволят препроводить?
— Насилию я, разумеется, покорюсь, — возразил Грунте. — Но поймите вы, — только насилию! И я всячески постараюсь избежать его.
— Вы надеетесь перехитрить нумэ?
— Я пустился бы и на это, если бы они, действительно, прибегли к насилию; я считал бы это средством самообороны. Но судя по всему, что я о них знаю, я думаю, что они не могут обойтись с нами так жестоко и неблагородно. Я думаю только, что они перестанут считаться с нашими интересами и доведут нас до того, что мы сами добровольно последуем за ними на Марс.
— Что вы имеете в виду?
— Я так себе это представляю: насильно они нас не увезут, — это было бы нарушением правил гостеприимства. Но они позволяют нам остаться на острове только до тех пор, пока он не будет переведен на зимнее положение. И нельзя же поставить им в вину то, что они не захотят, чтобы мы зимовали здесь, когда сами хозяева, за исключением нескольких сторожей, покинут дом. А это поставит нас перед необходимостью — либо отправиться на Марс, либо двинуться в обратный путь, не имея на то достаточных
