горой свастики.
Я поднялся на ближайшую горку, возвышающуюся над Кайлас–виладжем, чтобы оттуда сделать фотографии «трона Шивы». На противоположном склоне я заметил поднимавшегося вверх Василия.
Наверху, как и всюду в Тибете, был установлен высокий шест, к которому тянулись несколько веревок, сплошь увешанных разноцветными флажками–мантрами. Они развевались утренним ветром, словно стая потревоженных птиц. Сверху открывался удивительно красивый вид на долину. На юге, насколько хватало глаз, высились острые пики Гималаев. Чуть ближе их в утренних лучах сверкали ледовые склоны горного гиганта. Гурла Мандата – индийская вершина, высотой семь тысяч семьсот двадцать восемь метров над уровнем моря – царила на юге над всей долиной пилигримов. Под ней плескались аквамариновые воды двух священных озер: Лангака и Манасоровара. Первое было символом Луны и порождением дьявола, второе – символом неба. Естественно, что в первом была мертвая вода, а во втором – живая. На севере царил Кайлас. Высота его шесть тысяч семьсот метров, хотя Василий утверждает, что на самом деле его высота – равна ровно 6666 метров. Без одной шестерки – это знак дьявола.
Вдоволь насладившись видами просыпающихся гор, я спустился в лагерь. Оказалось, что Василий до сих пор не вернулся.
Ожидая его возвращения, я вспомнил один случай, который произошел в Аксайской экспедиции. Мы исследовали каньон, по которому течет река Кёк–Кия, в поисках пещер. Наш лагерь расположился в долине реки Ак–Сай, вытекающей из озера Чатыр–Куль и несущей свои воды в Китай. В центре долины возвышался одинокий утес прямоугольной формы, высотой 25– 30 метров. Киргизы называют его Чатыр– Таш – «Камень–палатка». Я думаю, и озеро Чатыр–Куль получило название от этого скального утеса, хотя от него до озера – километров шестьдесят–восемьдесят.
Места в Аксайской долине и прилегающих ущельях дикие. Людей там проживает мало, посторонних и случайных путников не встретишь. Кругом пограничные кордоны и заставы. В этот район специальный пропуск надо получать. Так же, как и в Тибете, много яков, но по виду они отличаются от тибетских.
Кёк–Кия пробила себе сквозь скалистый гребень глубокий извилистый каньон, местами представляющий собой непроходимые вертикальные стены. Нам троим, Сергею Дудашвили, Василию и мне, во время обследования верхнего участка реки приходилось постоянно то спускаться на дно каньона, то подниматься вверх, обходя скальные прижимы. Высота была более трех тысяч метров над уровнем моря, шел второй день экспедиции, и мы еще не успели адаптироваться к высоте и нагрузке. Поэтому каждый следующий подъем, а это не менее ста пятидесяти–двухсот метров по высоте, отнимал у нас все больше времени и сил. И вот, наконец, последний подъем. Но погода портится, вот–вот пойдет ливень, да и времени до вечера остается немного, а до лагеря у Чатыр–Таша около трех километров. Пора возвращаться. Я медленно поднимаюсь по дну кулуара. Склон очень крут, и не привыкшее к высоте сердце гулко стучит в груди, заставляя делать глубокие и частые вдохи. Дудашвили идет по соседнему кулуару. Немного отстав от нас, шествует Василий.
Поднявшись наверх первым, я с трудом перевожу дух. Здесь неиствует ветер, небо льет дождь с градом. Спасаясь от порывов ветра, я спустился на несколько метров обратно в кулуар. Лишь минут через десять на склоне появился Сергей. Видимо, поднявшись, он, как и я, успокаивал дыхание. Первым его вопросом было: «Где Василий?» Я пожал плечами. Он следовал за мной, но на значительном расстоянии. По всем расчетам, Василий уже должен был присоединиться к нам. Я подошел к краю кулуара, откуда он просматривался до самой реки. В нем никого видно не было. Покричав для верности и не получив ответа, я вернулся к Дудашвили. Василий мог последовать за Сергеем и подняться по соседнему кулуару. Дудашвили ушел назад, а я проверил соседние кулуары справа от своего подъема. Мы кричали что было мочи. Но лишь эхо да шум ветра – вот и все, что могли уловить наши уши. Во мне зрело подозрение, что Василий, поднявшись по боковой щели, просто–напросто тут же направился в лагерь. Не мог же человек просто взять и исчезнуть. Это уже мистика, если только рядом не пролетала «тарелка» и инопланетяне не забрали Василия с собой, на опыты. Сергей в ответ на мои предположения лишь качал головой: «Не мог Василий уйти в лагерь! Исчезнуть тоже не мог! Вдруг у него сердце сдало? Может, лежит где–нибудь под камнем?» Пришлось нам опять спускаться вниз по кулуару. Мы добрались до того места, где я последний раз видел Василия. Его не было нигде. Мы проверили все кусты и камни.
Я не буду утомлять читателя подробностями наших поисков и рассказом о наших волнениях и тревогах, скажу только, что мы вернулись в лагерь измотанные и злые. Как я и предполагал, встретил нас Василий. Оправдываясь, он говорил о том, что подумал, мы ушли в лагерь, не подождав его, что его друзья альпинисты так же ходят, не дожидаясь друг друга. Я видел, что он говорит первое, что приходит ему в голову. Любое его объяснение не выдерживало элементарной критики. Причина, видимо, была другая, но мы не стали ее выяснять.
Теперь рядом с Кайласом, я был уверен, что Василий решил пойти к горе, ледовая шапка которой, как кажется, нависает прямо над Кайлас–виладжем. Создается иллюзия, что Кайлас вот он – рукой подать. Но люди, знакомые с горами, знают – это кажущаяся близость. До подошвы горы не менее десяти километров, а это день пути на высоте, где каждый шаг дается с трудом. Очевидно, во время медитации Василий услышал зов Кайласа и не смог противостоять ему.
Я снова поднялся на вершину ближайшей горки. Во–первых, хотел отыскать крышку от объектива фотоаппарата, которую потерял утром, а во–вторых, надеялся, что обнаружу Василия. Ветер прекратился, и флажки–мантры беспомощно лежали на земле. Найти крышку я не смог. Кругом были лишь камни с выбитыми надписями «Ом мани падме хум», принесенные сюда паломниками. Подобные надписи я находил и у нас, в Киргизии, – вокруг Иссык–Куля. Вскоре я заметил вдалеке возвращающегося Василия.
«Я думал, – говорил он Дудашвили, – что вы поедете к Кайласу и подберете меня. Там дорога есть». – «Ты подумай, – горячился Сергей, – как бы мы без тебя уехали? Мы даже не завтракали, тебя ожидая!» – «А я не хочу завтракать!» – наивно защищался Василий. Его объяснения были неубедительными. Лишь проходя мимо меня, Василий доверительно шепнул: «В голове что–то замкнуло. Очнулся, словно въявь услышав резкий окрик Сергея Дудашвили: ”Вася вернись!» Огляделся, мать честная, куда занесло!» Я кивнул головой. Обидно, что у нас так мало времени и надо двигаться дальше – теперь уже от Кайласа. Был бы еще хоть один день для встречи с этой священной горой. А ведь рядом еще и два таинственных озера. Жаль покидать эти места. Возможно, нам уже никогда не доведется их увидеть!
На тринадцатый день нашего путешествия мы наконец добрались до столицы Тибета – Лхасы. Одну половину дня мы посвятили знакомству с Кашгаром, еще одну, другую – руинам древнего города Тцапаранг, столице некогда процветающего княжества Гюгю.
Дома, храмы и дворцы Тцапаранга буквально облепили один из пятисотметровых склонов гигантского каньона. Дорога от одного строения до другого шла ступенями по почти вертикальной стене утеса. Эта была своеобразная природная крепость. Местами лестница вилась по пробитым в толще скалы проходам. С южной и западной сторон границу княжества защищала цепь гималайских вершин, с севера и востока – обрывы многочисленных каньонов и горные перевалы высотой более пяти тысяч метров.
Близок конец нашему путешествию. Всего лишь два дня для знакомства со столицей Тибета, и мы должны возвращаться домой, теперь уже – самолетом.
Лхаса расположена на высоте трех с половиной тысяч метров, для нас это уже не высота. Обычно туристам, которые попадают в Тибет, прилетая в Лхасу самолетом, дается свободный день для акклиматизации, чтобы организм привык к высоте. Мы же, спустившиеся в столицу с заоблачных высот, чувствовали себя комфортно и легко.
Лхаса освоена туристами давно. Площади вокруг монастырей – настоящий базар всяческих сувениров: из Индии, Непала, Китая и Тибета. Среди безделушек можно найти настоящие раритеты и антиквариат. Местные продавцы – настоящие тибетцы – быстро усваивают фразы из разных языков. На проходящего мимо туриста обрушивается шквал призывных возгласов: «Луки–луки, ноу мани!», то есть: «Подходи–смотри, денег не берем за это». При торге тибетцы, когда вы предлагаете ему за товар половину, а то и треть запрашиваемой им цены, отчаянно закатывает глаза, громко сокрушается по поводу вашего предложения, будто оно напрочь разорит и пустит по миру его семейство, умоляюще просит покупателя: «Ласа–ласа!», то есть: «Хоть чуть–чуть поднимите цену», но тут же соглашается уступить, заметив ваше
