гонцы тобольского правителя снуют так часто в аул Кайыпа? Так, так.,. Чтобы повернуть назад шуршитов, царю нужны безудержные джунгары. Чтобы сдерживать джунгар, которые не могут жить спокойно, не пуская в ход копья, ему выгодно под рукой иметь казахов. Мы по сорок раз в день получаем тумаки, они так и сыплются на нас со всех сторон. Мы тоже оскаливаемся, показываем зубы... Выходит, царю выгоднее, чтобы три народа - шуршиты, джунгары и казахи -враждовали, грызлись между собой. Белый царь не станет вмешиваться, удерживать всех нас от схваток и вражды... Если каждый из этих народов обратится к нему за помощью и поддержкой, он не обидит никого, всем надает пустых обещаний, выпроводит с миром... Русские гонцы и гости зачастили к Кайыпу не из-за молодой, душистой баранины и жирных курдюков. Нет, они хотят все знать, обо всем ведать, чтобы проводить в жизнь замыслы царя».
Люди Абулхаира доносили ему, что Кайьп безмерно радовался, когда к нему приезжали русские из Тобольска. Надеялся, глупец, что русские отвалят ему войско для походов против контайджи. Но как ни просил Кайып русских, они не спешили давать ему войско, и Тобольские правители, оказывается, себе на уме, плуты прожженные. О чем ни попросишь, что ни скажешь, на все согласно кивают головами. Совсем как бухарские мошенники-купцы. Однако толку от их кивков и обещаний пока никакого, - не без злорадства думал Абулхаир. - И тем не менее Кайып радуется: важно, чтобы другие видели, что синие русские повозки распрягаются у его орды. Свита и аулчане Кайыпа бахвалятся перед всеми: «Куда бухарской бязи до русской!.. Русскую легко принять за шелк! Так и ласкает, так и нежит тело!..»
Будучи до мелочей осведомленным о том, что происходило в ауле Кайыпа, сам Абулхаир притих, затаился в ожидании. Он разгадал цели русского царя, и это хорошо, это важно. Однако теперь для него еще важнее предугадать, в какую сторону склонится в скором будущем его собственный народ. Он изменчив, как весенний день. И готов молиться утром - аллаху, в обед - Тенгри, вечером - Христу. Зачем же ему, Абулхаиру, до времени открывать такому народу свой тайный замысел?..
Постепенно события начали принимать новый оборот. Тобольские чины принимали посланцев Кайыпа по-прежнему благосклонно, но вот казанские воротилы - с холодком. Настал день, когда русские правители Казани так и заявили: «Мы протянем вам руку помощи, если вы примите подданство русского царя! Если нет, то держитесь отсюда подальше, вы нам не нужны!..»
Кайып взбесился. Аул его сразу же опустел, русские больше не наведывались туда. Люди Кайыпа, еще вчера чувствовавшие себя вольготно на базарах тобольской земли, через день принимавшие у себя урусов и их зеленоглазого тонкоголосого толмача, готовы были кусать локти от досады и обиды. Крепко они обиделись! И по извечной привычке своих предков они начали нападать на своих обидчиков, начали задерживать и грабить русские караваны.
Абулхаир счел уместным последовать примеру Кайыпа. Никогда не получал Абулхаир даров от царских посланцев а теперь решил вспомнить науку древних мудрецов: «Дашь - возьму из рук, не дашь
Ему был нужен союзник: один не многого достигнешь. Его союзником в этой ситуации мог быть лишь один человек - Кайып. Он оскорблен и обижен, живет в треволнениях и одиночестве: знает, что во всех улусах только о нем и злословят, злорадствуют по поводу того, что русские забыли к нему дорожку. Только в одном улусе, улусе Абулхаира, помалкивают, будто воды в рот набрали. Расчет Абулхаира был точен и беспроигрышен: если сейчас кто и поддержит его, так это Кайьш. Он единственный, терпящий насмешки от других улусов. Кайыпу, как воздух, необходим союз с Абулхаиром, ибо этот союз поможет ему залатать изодранный в клочья авторитет.
Абулхаир не стал обнаруживать излишней торопливости. После очередного набега своих джигитов на русский караван, едущий к каракалпакам, послал в аул Кайыпа человека, чтобы тот прощупал почву, прислушался к разговорам, пронюхал, чем там дышат. Кайып не мог не заметить этого человека, он тоже к нему пригляделся. И в свою очередь, как конь с натянутыми поводьями, начал наблюдать за аулом Абулхаира.
По прошествии подобающего приличиям времени Абулхаир оседлал коня, прихватил с собой уважаемых людей улуса и взял путь к аулу Кайыпа.
Кайып встретил Абулхаира с распростертыми объятиями. Держа под руку, провел дорогого гостя на торь. В честь дорогого гостя Кайып устроил щедрое угощение, внимательно выслушал Абулхаира. Изменился в лице и все всматривался в лицо гостя испытующе: слова Абулхаира попали в цель, угодили в самое больное, в самое уязвимое место.
«Бывалый человек Кайып! Привык действовать наверняка, все взвесив, выведав твои намерения! Каждое слово твое обмозгует, в душу, кажется, заберется, перевернет ее, переворошит к поисках тайных мыслей. Да разве смутишь меня этим? Теперь уже нет, не смутишь! А главное — в душу свою я не пущу никого. Никого!..» — с торжеством и гордостью думал Абулхаир, не отводя взгляда от глаз Кайыпа...
С тех пор минуло уже тринадцать лет! Было время, когда они с Кайыпом шли рука об руку, стремя в стремя.
Голая, как лицо евнуха, степь. По ней змеей вьется речка, почему-то народом названная Аякоз - «жалостливые глаза». А что произошло тогда на ее берегу, на самом деле было достойно жалости. Кроваво-красное клокотало в те дни ее русло: словно какой-то дэв уселся на вершине горы, откуда берет эта речка свое начало, и этот дэв, затащив туда жертву, полоснул ее по горлу острой саблей, да не простую жертву — гигантское животное. Крови в нем столько, что течет и течет она в речку, делая ее все темнее и краснее.
На обоих берегах речки сооружены земляные укрепления, насыпаны валы, из-за которых воины выпускают друг в друга тучи стрел. Много уже полегло молодых, сильных джигитов вдоль той кровавой речки.
На одном ее берегу - джунгары, на другом - казахи.В казахском войске, которое с трудом собрали Абулхаир и Кайып, тридцать тысяч воинов.
Они гибнут впустую. Не в состоянии выбраться, высунуться из своих укреплений, они задыхаются, как суслики в норах. Три дня подряд не могут сдвинуться джигиты с места, не могут ступить ни на шаг вперед, посылают во врагов пули и стрелы, сами терпят кровавую баню. Казахские воины сильны, когда они на конях. В канавах, за насыпями они беспомощны, ложатся один за другим как подкошенные под ударами джунгар. А джунгар тех в десять раз меньше.
Бой продолжался и на четвертый день. Гонец Абулхаира несется, пригибаясь, к Кайыпу. Гонец Кайыпа летит, пригибаясь, к Абулхаиру. Кровопролитие не прекращается. Река стала совсем бурой...
А какие планы строили Абулхаир и Кайып, как хотели они после долгого перерыва разгромить врага, поднять дух всего народа!
Они рассчитывали, что Сыбан Раптан, занятый войной с шуршитами, не сможет послать против казахов сильное войско. Уж очень подходящий был момент для нападения на джунгар, вряд ли такой еще представится! Сам аллах, думалось им, сопутствует казахам, сулит удачу!..
Абулхаир и Кайып рассчитывали также на то, что, одержав молниеносную победу, они смогут напасть на контайджи уже большим войском: после такой победы казахи охотнее пойдут на объединение. Сыбан Раптан окажется в тисках! Тогда, возможно, он пошлет к казахам послов, запросит мира, хотя бы временного. Наверное, и джунгарам жить хочется, вон сколько перед ними шуршитов!
Если бы двум ханам удалось осуществить то, чего не сделал, но должен был сделать Болат, то... то переменчивые степняки, еще сильнее разочаровались бы в Болате и пошли бы за ними...
Абулхаира устраивало даже то, что ему пришлось бы поделить славу пополам с Кайыпом. Главное сейчас — объединить народ. Это был бы шаг к тому, чтобы осуществить его собственные замыслы, грандиозные замыслы.
Кайып и Абулхаир дружно взялись за дело. Особенно усердствовал Абулхаир. Его уста не произнесли ни одного слова, которое могло бы показаться Кайыпу неприятным или подозрительным. Абулхаир угождал сородичам Кайыпа, которые в те незабываемые дни в Каракумах были очень сильно уязвлены тем, что ему, Абулхаиру,вместе с Букенбай-батыром, а не Кайыпу была оказана великая честь. И вот теперь Абулхаир проявлял и такт, и почтительность, и внимание к знатным людям из улуса Кайыпа, и они в конце концов оценили это.
В душе Кайып не переставал удивляться простоте и покладистому характеру Абулхаира. Ему самому не
