попыхтеть «Беломором», только ленинградской фабрики с добавками из Чуйской долины.
Она сразу все поняла, сдала без боя брюлики и кольца, вынула из трусов свой гонорар и с носками во рту легла возле Коли, понимая, что сегодня не ее день, такое с ней и раньше бывало, лежала и тихо выла, пока ей Отъехавшая Башка не пнул под ребро подкованным сапогом «Джанни Версаче» – любимым экипировщиком всех сильных пацанов во всем мире.
На кухне все было по-прежнему: Алекс считал бульки в плошке со шприцем, Черепа считали бабки и цацки и прикидывали, сколько они стоят. Иногда, заблудившись в расчетах, они вынимали изо рта Алекса носок, и он голосом Левитана торжественно отвечал на поставленный вопрос, не ожидая «Желтых страниц», которые он уже неплохо усвоил в прошлые разы.
Следующий звонок был воспринят рутинно, группа захвата подошла к двери, опять звучало «Кто там?», Алексу за дверью с юмором ответили: «Сто грамм», и все повторилось.
Удар, связка, кляп, таможенная очистка карманов и тела, транспортировка не прошедшего паспортный с биометрическими данными контроль и задержание в комнате заключительного этапа (так Черепановы стали называть свою игру в пограничников и таможенников, придав своим действиям державный размах).
Когда неправое дело обретает государственный смысл, как-то легче им заниматься.
Так думал Алекс, со скованными руками в руках у головорезов Черепановых, после очередного постояльца его хаты-капкана.
Новая жертва был государственный человек, это был Вася из спецотдела ГУВД по борьбе с незаконным оборотом валюты, он посещал Алекса и имел все преференции и щадящий курс, из его карманов на стол легли кобура и служебное удостоверение, пачка долларов под аптечной резинкой, реквизированная у барыг на Апрашке, венчала добычу.
Улов был неплохим, но человек из конторы – это головная боль, опять на кухне запахло бедой. Черепа пытались понять, где им спрятать столько тел, даже сходили в ванную прикинуть, подойдет ли она для склада человеческого материала. Ванны, слава Богу, в хате не было, сидячая ванна – и вот и весь сантехнический набор, бедность ЖКХ спасла группу нарушителей по 88-й статье, части второй, по этой статье только максимум восьмерка, никакой смертной казни, тем более запланированное четвертование – это чистый беспредел и беззаконие, как сказал консультант Черепов, выплюнув носок, понимая, что он будет первым на разделке туш.
За беспредел он получил по роже от нервного брата, которого уже начало ломать без дозы, но руки ему освободили и дали покурить, свет в конце туннеля еще не показался, но знак, что он впереди, замаячил на радаре бедного Алекса – он всегда жопой чувствовал неприятности.
Газовую плиту выключили, Алекс напрягся, но шприц нашел другую вену. Второй Череп нашел свою дорогу и лег на диванчик ждать прихода, и он пришел в лице следующего клиента обменного пункта, им был Изя Моисеевич, профессор местного театрального вуза: принес «бабосы» за проданную квартиру на Морской и бумажку с банковскими реквизитами сестры профессора на ее исторической Родине. Алекс выполнял такие услуги для жертв, пострадавших от бытового антисемитизма в государственном масштабе.
Изю Моисеевича не били, кто же будет бить старого человека, не по понятиям это, его нежно приняли, связали только руки, в рот засунули вафельное полотенце – Алекс держал их для чистки ботинок. Их целая стопка хранилась в шкафу, сияющие ботинки нравились Алексу, в городе на Неве, где погода не располагает к чистой обуви, они были незаменимы, ими Алекс пидорасил свои любимые ботинки марки «Берлутти».
Изя Моисеевич слегка оробел, ему рекомендовали Алекса как надежного и порядочного молодого человека, а тут такой коленкор, он который раз утвердился в принятом решении, что надо было валить из этой страны еще раньше. Сейчас он не понимал, сможет ли сделать это в ближайшее время. Он стал молиться, хотя числился воинствующим атеистом.
Дурак, сказал себе профессор, старый дурак, держался за кафедру, за учеников, хотел получить звание «засрака» (заслуженного работника культуры), надеялся, что это добавит авторитета в Израиле. Догонят и еще добавят, так говорила ему бабушка, старая еврейская бабушка, презиравшая коммуняк всю оставшуюся после 17-го года жизнь.
Так горько думал профессор, лежа между проституткой и громилой, от которого резко пахло мочой.
На кухне кипела другая жизнь, налетчики вытащили три полиэтиленовых пакета и аккуратно разложили на столе. Голда к голде, доллары к долларам, марки к маркам. Алекс на глаз им все посчитал, выходило неплохо. Череп-2 уже словил свои героиновые будни, Череп-1 открыл бутылку водки и сделал обеденный перерыв. Отъехавшая Башка жарил яичницу, а Алекс не останавливаясь рассказывал Черепу-1, куда можно вкладывать в будущие времена. Он рассказал все, что планировал сам, понимая, что ему, возможно, сделать это не придется. Штык, воткнутый в кухонный стол, оптимизма не давал, он, конечно, мог, как Матросов, броситься на врага: один был в торчке, но двое против одного – плохая позиция.
Яичница была готова, водка разлита, Алекс сглотнул, вид накрытой поляны заворожил, страшно захотелось жрать, да и выпить не мешало, весь день на нервах, но не приглашали. Череп-1 посмотрел на него внимательно и дал ему в руку стакан. Широка душа русского человека: от ненависти до любви один стакан – два стакана это уже любовь, а на третьем можно получить по голове лопатой, ломом или еще чем-нибудь от чистого сердца.
Но первый стакан влетел как животворная струя из черного льда, горячо любимой Латтом водки «Веда»; ему, как сыну филолога, нравилась буква «веда» из старого алфавита – гордая буква, третья в алфавите, самая красивая и надежная.
Стакан пронесся конем до печени и взорвал мозг сияющим взрывом, стало хорошо, жизнь приобрела цвет и запах, он сказал своему альтер эго:
– Ни хуя! Еще повоюем!
С кем воевать, он еще не надумал, но нагло утащил со сковороды шмат яичницы, стало совсем весело, в голове заиграли буквы и сложились в стихотворение Игоря Губермана.
Стало неудобно перед стариком в соседней комнате, и он решил зайти к нему, выразить сочувствие и указать на непричастность к случившемуся.
Он встал и двинулся в сторону комнаты, но его остановил железный рык Черепа:
– Прикую на хуй!
Он вернулся, гуманитарная миссия прошла без успеха. Рано, с обреченностью понял он, надо сосредоточиться, и выпил еще стакан за здоровье присутствующих, очень актуальный тост в данной нехорошей квартире.
Второй стакан «Веды» закрепил успех первого, и захотелось петь, и он запел «Вальс-бостон».
Отъехавшая Башка засмеялся и сказал Черепу-1, что у клиента поехал крышак, может, ему ебнуть?
Череп-1 заслушался пением Алекса, он сам любил в караоке петь эту песню и подтянул второй куплет про «Опьянев от наслажденья, о годах забыв». О своих годах на малолетке и в двух ходках он не забывал никогда, он даже похлопал своими лапами-крыльями, как пелось в песне, и сказал милостиво:
– Пой, фраерок! Хорошо поешь! На зоне с пайкой будешь!
Песню не допели до конца, в дверь опять позвонили.
Пришел новый сдатчик – это был Сеня, барыга с Апрашки, постоянный клиент Алекса, толстый Сеня по кличке Веселая Чернильница.
Его размер был, как у Леонардо в золотом сечении, 150х150 (вес и рост), он ходил в спортивном костюме и кроссовках, ничего другого он не носил, не мог, обливался одеколоном «Фото», флакон в день, очень потел, но плут был отменный. Пахло от него… нет, от него разило: пот и одеколон давали адскую смесь, телки всегда с него брали бонус за вонь, он не спорил.
Сеню встретили как родного, Череп даже не бил его по башке, просто взял за нос и привел сразу в кухню на разгрузку лаве – так он называл дензнаки.
Очнулся после торчка Череп-2 и сразу включился в процесс отъема наличности. Сеня принес нехило, пропустил две недели, ударно попахал, и весил его лопатник два косаря.
Цепуру он тоже снял, но попросил не трогать звезду Давида. Череп сказал:
– Ну что мы, нехристи какие-то, носи, чай, не чужие. Иисус вроде тоже из ваших?
– Из наших, – заверил Сеня, соврал в интересах выживания, хотя внутри себя так не считал.
– Ты прости, но мы тебя легонько свяжем, без кляпа, дело такое, потерпи, – ласково сказал Череп-
