ероплан сверзился. - Ах, ужасти! - пугается Настасья. Силантий ниже нагибается над миской и толкает Миньку под столом ногой.
------------------------------------------------
Владимир Тучков
Двадцать первый Петров
--------------------------
Взревел двигатель, пропеллер превратился в китайскую фарфоровую тарелку, и пилот Петров погнал свой спортивный самолет N21 по грунтовой дорожке навстречу сгущающейся смеси азота с кислородом, с удовлетворением ощущая ягодицами плотно сложенный парашют.
Про Петрова в отряда слагали легенды и анекдоты, чему в немалой мере способствовал его внешний вид, состоявший из кожанного реглана, прически 'бокс', плотно набитого 'Казбеком' портсигара, запаха 'Тройного' одеколона и неморгающих глаз. Вначале, когда он впервые появился на аэродроме, инструктора решили, что паренек стебается. Однако на первом же ознакомительном собрании, после вопроса 'Вопросы есть?' Петров встал и ровным уверенным голосом спросил: 'Где можно встать на комсомольский учет?' И вынул из нагрудного кармана суконной гимнастерки знакомую лишь Егорычу и начотряда Литовцеву красненькую книжицу. А когда под дружное гоготание какой-то шустрый чернявый паренек ловко выхватил у Петрова из рук билет, то голос, которым было сказано: 'Верни, некоммунь!', заставил всех мгновенно умолкнуть. Голос прозвучал, как звук хорошо смазанного взводимого затвора. С тех пор его стали звать то Мамонтом, то Роботом. Но в глаза говорили только 'товарищ Петров'.
Нынешний свой вылет он посвятил последней доводке и шлифовке перехода из 'петли Нестерева' в 'бочку', дабы на грядущем параде, который будет посвящен очищению страны от скверны, не ударить в грязь лицом и достойно пройти над трибунами мавзолея. Мотор гудел ровно, высотомер равномерно увеличивал свои показания, на приборной панели ровными рядами горели только зеленые лампочки. Надежно пахло маслом и выделанной кожей реглана.
Прозвище 'Робот', которое Петров приобрел заглаза вскоре после 'Мамонта', придавало не только и не столько его бытовую поведенческую запрограммированность - например, его ежеутреннее бритье всегда состояло из 54-х скребков - но прежде всего его уникальные лгтные достижения. Так во время учебного боя никто даже не пытался противостоять Петрову. Все мгновенно уходили вниз и садились где придется и как придется, поскольку в лобовой атаке он был подобен зубилу. Известен случай, когда Петров, отчаявшись найти достойного противника, снизился до полутора метров и пошел в лоб на пассажирский поезд. И настолько красноречив был вид его лица, полыхавшего за лобовым стеклом ледяным пламенем, что машинист остановил состав и погнал его задним ходом что было мочи.
Петров, думая о ручке управления и секторе газа, резко взял ручку на себя и одновременно отжал сектор газа. Машина взревела и ринулась в вертикаль. Авиагоризонт начал вращать глазное яблоко, высовывая голубое, припадочное. Стрелки, словно продажные девки, начали податливо валиться навзничь. И лишь вольтметр непоколебимо стоял на 27-и вольтах. Про Петрова в отряде рассказывали разное. И что правнук Чкалова по материнской линии, и что готовится мстить за отца, навеки оставшегося в Афгане, и что в детстве мать- врачиха сделала ему операцию по удалению инстинкта самосохранения. Но все эти домыслы не объясняли главного - почему он пошел в спортивную авиацию, а не в военную, где и скорости выше, и возможностей убивать больше?
Перегрузка вдавила Петрова в кресло, где он покоился прочно, несмотря на положение вниз головой. Ощущение было хорошо знакомым и приятным, освоенным еще в далеком детстве, когда он в красном своем галстуке вращался на ВДНХ на аттракционе 'Интерпрайз'. И там, где другие дети и взрослые, в верхней точке, зажмуривали глаза и визжали, он хладнокровно совмещал воображаемый прицел с рестораном 'Седьмое небо', жал на воображаемую гашетку и с упоением всаживал в опухоль на телебашне очередь из скорострельной пушки: 'Та-та-та- та-та-та-та-та-та!!!'
Самолет, дошедший до верхней точки траектории, начал плавно валиться носом вниз, отчего скорость его начала возрастать еще больше. Кочегары стали с еще большим остервенением швырять уголь в топку. Стрелка манометра заплясала у красной риски. Машинист, не обращая внимания на разъедающий глаза пот, нервно метался взглядом между манометром, набегающими рельсами и скачущими вдоль состава косматыми всадниками. Казалось, пропеллер неистово разрубает молекулы кислорода пополам. В самом верху лобового стекла появилась узкая полоска земли, которая стала шириться, а потом и стремительно приближаться. Но ручка управления находилась в правильном положении, и самолет начало выносить на более пологое снижение. Приближался переход в 'бочку'...
Инструктора относились к Петрову двойственно. С одной стороны, знали, что убъет без оглашения приговора. С другой, радовались тому, что сподобились лицезреть летный абсолют. Когда Петров, чеканя шаг и поскрипывая регланом, стальной пружиной подходил к своему 21-у номеру, смотрели на него с испуганным восхищением, перебирая в уме известные исторические примеры. Но подходящего не было. И хоть ближе всех к Петрову стояли камикадзе, но и они не дотягивали, поскольку Петрова в деле мщения интересовал не масштаб, а сам абстрактный принцип. Он в равной мере был готов обрушить гнев своей всесокрушающей машины с отпиленными шасси как на атомную электростанцию, так и на укусившую его собаку. Поэтому инструктора испытывали огромную радость и когда Петров взлетал, и когда садился. Причем его приземление было необычайно артистичным - на мгновение колесами земли, он вдруг напружинивался, отталкивался от ВПП и выполнял тройное сальто-морталле с пируэтом. И останавливался, словно прибитый гвоздями, и делал так называемый 'комплимент' - крылья в стороны и вверх и белозубая улыбка на лице... Однако авиагоризонту было уже пора занимать исходное положение, но он все еще процентов на семьдесят был красно- коричневым и лишь на тридцать голубым. Петров недовольно посмотрел на другие приборы. Счетчик показывал, что электричества нагорело на пять тысяч рублей. 'Бывало и хуже' - отметил про себя Петров. Но наконец-то полет стал горизонтальным. И в тот же миг ручка отклонилась от себя до нейтрального положения и рывком наклонилась вправо. Однако ожидаемого завинчивания в 'бочку' не произошло! Самолет не слушался! Петров до отказа повалил штурвал вправо, затем влево. Полет был прямым. Внизу забегали, засуетились. Петров даже как-будто услышал их гаденькое подхихикивание. И тогда он втиснулся в промежуток между левой приборной панелью и штурвалом и начал изо всех сил гнуть его ногами. Железо не выдержало и переломилось у основания. Петров вернулся в кресло и закурил. Затем убрал комсомольский билет в неразрушаемый 'Черный ящик' и тщательно побрился. И до упора нажал на газ, чтобы поскорее покончить с этим постыдным делом...
Да, кстати, парашют-то я совсем и забыл. Однако забыл про него и Петров. Точнее, он всегда воспринимал его не как средство экстренного спасения, а как удобную и мягкую подушку для сидения, поскольку, несмотря на молодость, страдал хроническим геморроем, доставшимся ему в наследство от отца-бухгалтера. Ведь именно слабый и студенистый, как внутренность улитки, циничный и беспринципный отец стал причиной его летно-комсомольской одержимости.
Минут через сорок близ подмосковного Красногорска прогремел страшный взрыв. Именно так об этом написали в газетах. Однако газетные шлюхи ради трех штук за полстранички существенно исказили реальность. Ведь к моменту падения самолета его баки были пусты. Так что взрываться было нечему.
Местные девки и молодые бабы порезали неиспользованный парашют на куски и сшили из них множество нарядных сарафанов, которые быстро разошлись на вещевом рынке в Лужниках. Однако смерть Петрова не была напрасной. Уходя, он забрал в небытие своего неродившегося сына-бухгалтера.
------------------------------------------------
Владимир ТУЧКОВ
ОРНИТОЛОГИЧЕСКИЙ ТЕТРАПТИХ
-------------------------- Птих первый
Где-то научилась каркать, отрастила перья, ноги тонкие, глаз недобрый. Ну и отвори ей окно птица не должна без неба! Птих второй
В ущелье такого бюста тепло и сыро, но не место для сокола! Хоть и ранен, здоровой ногой пинает громады. Что ему до удушливой этой ласки, вкусившему свободы птичьего рынка!
---------------------------------------------------- Воробьи исчезают бесследно. Ни могил, ни крестов Вячеслав Верховский ------------------------------------------------
Владимир Тучков
Под рокот прибоя
