Суть Руми

Ученье?

Приближенье кончины?

Наслажденье? Мученье?

Иль другие причины?

Жду, томлюсь и метаюсь

Обезглавленной птицей.

Дух покинет, я знаю,

Тело. Это случится.

Вот когда – неизвестно ...

Но желанье лазейку

Ищет страстно и честно!

Meснави (6, 4167 – 4205)

МОЛЕНЬЕ

Пророк сказал, что истинный искатель

Как лютня должен быть опустошён.

Тогда молитвы музыку Создатель

Вкушает, наслаждением упоён!

Щедрее пустоты угодий нету,

Коль лютне в тулово набить тряпьё,

С ней менестрель не станет петь куплеты,

Но навсегда отложит прочь её.

Будь пуст, не наполняйся ерундою,

Раз хочешь заниматься ремеслом,

Которого нет слаще под луною –

Собой творить Божественный псалом!

Как сладостно касанье Этих пальцев!

Чтобы тебя не бросила Рука,

И не пополнил ты толпы скитальцев,

Будь пуст, как небо, воздух, облака!

Будь пуст, чтоб удержаться в Этой длани,

Меж пальцами, творящими миры,

Вином НЕБЫТИЯ залей желанье,

Прими НИГДЕ и НИКОГДА дары!

* * *

Дервиш, достигнувший опустошенья,

Вопит от безысходности в тоске,

Возносит вдохновенные моленья

И бьётся, словно рыба на песке.

Такое пережил любой искатель,

Горя в моленьях, как горит свеча,

Кривясь от боли, бывший созерцатель

Курится фимиамом, бормоча ...

А стон молитвы благовонным дымом

Восходит к небу и, вдохнув его,

Попросят Бога хором херувимы:

- 'Ответь на вопль чада Своего.

У этого молящего ведь нету

На свете никого, кроме Тебя,

Зачем Ты тянешь со Своим ответом?

Ведь он скорбит и молится любя!'

Им отвечает Божий глас глубокий:

- 'Откладывая щедрость, Я ему

Даю урок. Вам кажется, жестокий,

Но посудите сами, что к чему:

Ведь именно нужда его арканом

Приволокла в Присутствие Моё.

Едва пролью бальзам ему на раны,

Он примется за прежнее житьё.

Его опять поглотят развлеченья,

Бессмысленная жизни пустота.

Но вслушайтесь сейчас в его моленье -

В нём лишь чистосердечья красота!

Пока душевная открыта рана,

Способен чуять он чужую боль,

И личный долг исполнить без обмана -

Ему страдальца назначаю роль.'

* * *

Не всякой птичке делается клетка -

Мы часто держим в клетках соловьёв,

Ворон же мы не заточаем, детка,

Грай не похож на пение ручьёв.

Мы держим только тех, кто нам приятны.

Представь, в пекарне очередь - толпа

Из разных женщин, но одна опрятна,

Красива, молода и не глупа,

Другие ж все – согбенные старухи ...

Им пекарь раздаёт вчерашний хлеб

И отпускает - пусть разносят слухи,

Красотку ж он удержит, коль не слеп.

Влюблённый пекарь говорит: 'Немного

Постой, уж свежий хлеб почти готов!'

Когда же вносят хлеб, он:'Ради Бога!

Стой, вот подносы сахарных цветов!'

Он ищет способ удержать девчёнку:

- 'Послушай! Я хотел задать вопрос!

Он важен! Только кончу работёнку,

Возьми пока вот маслица из роз!'

* * *

Так и Любимую влюблённый молит,

По-простоте не думая с испугом

О тяготах им выпрошенной роли –

Стать должен он слугой, героем, другом!

Meснави (6, 4211 – 4228)

В БАГДАДЕ ДРЕМЛЮТ О КАИРЕ,

В КАИРЕ ДРЕМЛЮТ О БАГДАДЕ

В Багдаде жил некогда бедный мечтатель,

Был добр к нему милосердный Создатель,

И в руки ему вдруг свалилось наследство,

Но впал он на радостях в сущее детство,

По глупости быстро богатство транжиря.

Как часто, ладони свои растопыря,

Наследники тратят случайные деньги -

Чужую работу не ценит бездельник.

Так люди не ценят бесмертные души,

Что даром досталось – корёжат и рушат.

Богатство, с покойным расставшись невольно,

Наследнику глупому делает больно.

Вновь сделавшись нищим, впал дурень в унынье,

Без пищи и крова, как сокол в пустыне,

Рыдая в отчаянье: 'Боже, мой Боже!'

Услышал вдруг голос:'Унынье негоже

Твореньям Моим в Мною созданном мире,

Другое богатство тебе дам в Каире.

Иди же в Каир и найди там предместье,

Приметы какого узнаешь на месте.'

* * *

Багдадец не медля рванулся в дорогу,

И долго влачился пустыней, тревогу

Мешая холодную с тёплой надеждой ...

Но вот уже Нил распростёрся безбрежный,

И башни Каира украсили небо.

Ободрился путник, но свежего хлеба

Умучал голодного сладостный запах,

И он от отчаянья принялся плакать.

И как ему ни было горько и стыдно,

Решил он поклянчить: 'Ведь ночью не видно,

Что нищий не местный, а лишь иностранец,

И щёки мои не покроет румянец.'

Вот так его голод, и стыд, и гордыня

Мотали, как клочья травы по пустыне.

Назад и вперёд, и в бока его било,

И в славном Каире всё было немило.

Каир же, известное дело, огромен.

Багдадец плутал средь причалов и домен,

Домов и мечетей, базаров, кладбищей,

Пытаясь разжиться какой-нибудь пищей.

О месте гадая, где клад был обещан ...

Как вдруг получает он пару затрещин

От стражников грозных ночного дозора,

Не ждя совершенно такого позора!

* * *

Случилось же так, что ночных ограблений

Явился в Каире таинственный гений

И в шайку свою он набрал отовсюду

Людишек, способных на всякое худо.

В те годы и воры слыли мастерами

И было их много глухими ночами.

Халиф же в ответ приказал своей страже

Средь ночи с прохожим не чикаться даже,

Но сразу в кутузку доставить гуляку,

И вором считался задержанный всякий.

Халиф был мудрец, ведь, врачуя заразу

Змеиный укус разрезАть надо сразу,

Иначе погиб человек безнадежно ...

Будь к телу любимому истинно нежным,

И палец руби, что змея укусила,

Бывает любовь беспощадна, мой милый!

Нельзя оставлять преступлений без кары,

Народ пожалей, а бандитов - на нары!

* * *

Итак, арестован багдадец дозором,

А схваченный ночью считался там вором.

- 'Ты вор, сознавайся