– Пока терпимо – по двадцать монет с надела.
– А почему за рощей не селится никто?
– Да неохота никому от стада отбиваться, вот и не селятся. В общей куче оно поспокойнее как-то, что ли, безопаснее.
– Чего здесь бояться? Не в глухом же лесу. Собрались бы семьи три-четыре, отстроились рядышком – вот тебе и новый поселок. А дальше и другие подтянутся.
– Хе. Умный ты больно. Языком-то молоть каждый горазд, а ты попробуй, найди кого. Хер там. Тем более что не приветствуется это городским начальством, – объяснил дед, заметно снизив громкость на последней фразе.
– Это что значит – не приветствуется?
– Да строился здесь один не так давно. Быстро довольно сруб поставил, баньку – все чин по чину. А потом стали к нему на участок люди какие-то захаживать, разговоры там разные говорить. О чем уж они толковали – я не знаю, врать не буду, только очень скоро сгорели и сруб и банька, да и хозяин, говорят, вместе с ними. Вот такие дела.
Стас задумался, глядя по сторонам и пытаясь хотя бы приблизительно подсчитать количество дворов.
– Много, много, не считай, – усмехнулся дед, поймав ход его мыслей. – Хозяин на этой земле состояние уже сколотил, а сам за стеной проживает в таких хоромах, что нам с тобою и не снились. А вон, кстати, и моя домулька. – Старик кивнул в сторону солидного бревенчатого дома, крыша которого была выстелена рубероидом.
– Неплохо, – одобрил Стас. – Один живешь?
– Один, – махнул рукой дед. – Сын погиб, невестка с внуками в Коврове осталась. Так вот и живу, как пес старый, – никому не нужен.
– А как сын погиб?
– Да глупо. Хотя у молодых смерть другой и не бывает, наверное. Это нас, пней трухлявых, она стороной обходит. Нас обходит, а их забирает, – проговорил дед задумчиво. – На мине Андрюшка мой подорвался. Огород решил чуток расширить. Вот и расширил… Грядку перекапывал, и как оно ебанет! Ноги обе оторвало напрочь, аж до бани ошметки улетели. Живот весь осколками посекло. Минуты через две прямо там, на грядке, и помер. Мы ж не знали даже, как до избы его дотащить. Ходим с невесткой вокруг, словно двое умалишенных, причитаем. А за что взять-то? Руки есть, а внизу… – Голос у деда задрожал, он отвернулся и вытер глаза рукавом. – За одно только Господа каждый день благодарю – детишек тогда рядом не было, внучков моих. А то ведь постоянно вокруг Андрюшки крутились.
– Ты это, извини, отец, – смутился Стас. – Не подумав, спросил.
– За что же извиняться-то? Твоей вины здесь нет. – Дед шмыгнул носом, шумно выдохнул и натянул поводья. – Вот и приехали. Все, пассажиры, слазь. Конечная.
Дремавшие тетка с парнишкой вздрогнули и неловко засуетились спросонья, навьючивая на себя поклажу.
– Где тут двор ваш постоялый? – спросил Стас.
– Вон там, за избой со ставнями, – ответил дед. – А хочешь, так это… у меня оставайся.
– Не знаю. Мешать не буду?
– Не будешь. Да и будешь если – переживу. Чем ты мне больно помешаешь-то, пню старому? А так поболтаем хоть, все повеселее.
– Ну, тогда, пожалуй, останусь. Спасибо.
– Вот и славно, – обрадовался дед. – Вот и отлично.
Тетка с парнишкой, увешавшись тюками и корзинами, пыхтя, заковыляли дальше по улице.
– Эй, пассажиры, – крикнул дед вдогонку. – Ничего не забыли?
– Нет, – отозвался парнишка.
– Мое с собой все, – буркнула тетка.
– Ну и хорошо, – подвел дед итог рабочего дня, отпер ворота, взял лошадь под уздцы и повел на двор.
Стас прошел следом и встал перед крыльцом.
– Сейчас, сейчас, – торопливо протараторил дед, выбегая со двора и звеня ключами.
Он поднялся на крыльцо, открыл дверь и сбежал вниз.
– Ты заходи, располагайся там, а я лошадь только распрягу, овса дам и подойду.
Стас вытер подошвы о тряпку у входа и прошел внутрь.
В сенях было прохладно, пахло сеном и куриным пометом. Вдоль стен расположились длинные скамьи, на которых стояли горшки, банки, ведра и две здоровенные бутыли с какой-то белесой мутноватой жидкостью. На стене висели коромысло, хомут. Серп приютился на гвоздике, рядом с длинным белым полотенцем в голубых узорах по краям. В углу стояли коса, швабра и веник. От входной двери до следующей, с противоположной стороны, тянулся половик, старый и выцветший, но чистый, с когда-то ярким красно-сине-зеленым орнаментом, изображающим диковинных птиц в райских кущах. Справа из сеней был выход на двор. Оттуда доносилось приглушенное лошадиное ржание и тихое неразборчивое бубнение деда, беседующего о чем-то со своей скотиной. Дверь напротив входной вела то ли в летнюю спальню, то ли в кладовку. Слева располагался вход в жилое помещение. Стас потянул за ручку и заглянул внутрь. Просторная квадратная комната. Направо кровать, налево печь, прямо, между двух окон, стол с двумя стульями. Справа над столом в углу икона за белой кружевной занавесочкой. У двери стояла пара тапок.
– Проходи давай, – раздалось вдруг за спиной. – Чего у порога-то топчешься?
Стас присел и начал развязывать шнурки.
– Да заходи так, не разувайся, я все равно половики снял постирать, – сказал дед и протопал в сапогах по голому дощатому полу.
Стас последовал его примеру.
– Уютно тут у тебя, чисто.
– Да какое там, – махнул рукой дед, зажигая керосиновую лампу. – Видела бы жена моя, покойница, как я тут живу-поживаю, из могилы бы поднялась, наверное. Ох и чистоплотная баба была. Ты присаживайся. Я сейчас пожрать что-нибудь сварганю.
Дед одернул занавеску у печи и скрылся в чулане. Затрещал огонь, зазвенела посуда.
Стас сел и уставился в окно. На улице совсем уже стемнело. В стекле отражалось усталое лицо, покрытое трехдневной щетиной. Он провел по щекам ладонью и почувствовал, как жесткие короткие волоски скребут по коже.
– Сейчас печка раскочегарится, а там и ужин состряпаем. – Дед вылез из-за занавески со здоровенным тесаком и, прогремев по полу сапожищами, вышел за дверь.
Через пять минут он уже вернулся с освежеванной тушкой кролика и снова пропал в чулане. Скоро комната стала наполняться упоительно аппетитным ароматом жареного мяса, побуждающим желудок затянуть свою жалостливую песню.
Минут через пятнадцать старик появился с двумя большими деревянными плошками жареной картошки и крольчатины, поставил их на стол, снова вышел за дверь и вернулся, неся небольшую миску квашеной капусты и литровую бутыль с чем-то мутноватым.
– Ты к спиртному-то как относишься? – поинтересовался он.
– Нормально отношусь.
– Это хорошо. – Дед поставил все на стол, принес стаканы с вилками и разлил. – Тебя, кстати, звать-то как?
– Стас.
– Григорий, – представился дед и пожал Стасу руку. – Ну, давай за знакомство, что ли.
Стаканы звякнули, опрокинулись, и самогон потек, приятно обжигая внутренности.
– А чего ты от южных ворот-то съехал? – поинтересовался Стас, с аппетитом поглощая крольчатину.
– Да ну на хрен, – поморщился дед. – Ты знаешь, у меня какие соседи там были? Не приведи Господи кому таких соседей! Одни пьют беспробудно да воруют. Ночью по огородам, а с утра на рынок.