слушал истории о несчастных людях мертвого города, запаянных в собственных автомобилях, когда расплавленный металл огненным саваном окутывал тела, пока те еще не превратились в черный, гонимый ветром пепел; о московских улицах, усеянных этими железными, вбитыми ударной волной в асфальт саркофагами, на которых отпечатались изнутри кричащие посмертные маски; о темных человеческих силуэтах на сером бетоне…
По завершении каждой такой истории с неизменно мрачным концом детишки хором восторженно вздыхали и говорили: «Круто!», а Стасу было просто страшно, страшно и неприятно. Он не любил все эти байки мертвого города. Его живое воображение всегда слишком ярко рисовало описываемые картины, и они наполняли детскую душу ужасом, чересчур сильным, чтобы просто щекотать нервы. Вот и сейчас белый диск, планомерно ползущий к зениту, навевал совсем не веселые ассоциации. Говорят, у людей есть такая штука, как генетическая память. Может быть, может быть…
Стас миновал руины девятиэтажек, срезав угол, и вышел на саму улицу Жданова. Растрескавшийся асфальт, скрытый ранее потоками дождевой воды и грязи, сейчас был на виду. Он тянулся далеко вперед, часто перемежаясь глубокими провалами, будто эскадрилья миниатюрных бомбардировщиков пронеслась над ним, щедро одарив содержимым своих бомболюков. В каждой такой «воронке» собралось по куче разнообразного мусора, утрамбованного засохшей грязью – листья, ветки, куски штукатурки и стекла, иногда попадались трупы ворон, выкрученные в самых невероятных конфигурациях. Стас шагал осторожно, стараясь не наступать на такие могильники, но один раз все же едва не промазал мимо асфальтовой кочки, торчащей посреди рытвин, и ботинок, описав в воздухе заковыристую фигуру, только чудом не окунулся в гниющие собачьи внутренности.
Остановившись на краю рытвины, Стас взглянул вниз и отшатнулся от сладковато-кислой вони, ударившей в нос. Псина была довольно крупная, килограмм под шестьдесят при жизни. Даже сейчас на размякшем трупе под осклизлой, лишившейся шерсти кожей отчетливо проступали бугры хорошо развитых мышц. Когда-то широченная грудная клетка смялась, давя собственным весом на подгнившие хрящи и жилы. Зеленовато-черные потроха вывалились из вспоротого брюха и кишели мелкими белесыми личинками. Заостренная морда, обтянутая морщинистой кожей, покрытой синюшными пятнами, застыла в оскале, обнажившем длинные клыки. Синий язык повис на нижней челюсти, а по высохшим глазам с налипшими на них иглицами мирно ползали тонкие красные черви.
– Э, ты что тут? – послышалось сзади недовольное шипение. – Моя собака!
Стас обернулся и увидел существо, замотанное в грязные лохмотья. Это казалось невероятным, но исходивший от него смрад забивал собою даже вонь разлагающегося трупа.
– Моя собака! – повторило существо и, встав на четвереньки, чем-то клацнуло, возможно зубами.
Стас попятился, осторожно нащупывая носком ботинка асфальт, и снял автомат с предохранителя. Существо двинулось вперед, медленно и боязливо перебирая по земле руками. Ног видно не было, только длинные крючковатые руки, покрытые язвами, и куча тряпья, волочащаяся за ними. Стас отступил метра на четыре, не сводя взгляда с уродца, источающего смрад. Тот, передвигаясь короткими отрезками и замирая после каждого на пару секунд, уже успел подползти к яме с дохлой собакой, склонился над ней и вытянул из общего клубка тряпья шар, обмотанный черными лоскутами. Шар приблизился к гниющей туше, шумно втянул воздух и пустил длинную тонкую нитку слюны. Правая рука, погрузившись в тряпки, вернулась назад с ржавым тесаком внушительных размеров, левая – ухватилась за собачью ногу, подняла ее. Нож вошел в мясо, разрезая гниющие волокна мышц и хрящи тазобедренного сустава. Нога отделилась от туловища и перекочевала под одежды уродца. Через несколько секунд следом отправилась и вторая.
– Ты это жрать будешь?! – не скрывая отвращения, поинтересовался Стас.
Существо подняло голову, и мутные розоватые глаза в щели между лоскутами сузились, словно улыбаясь.
– Соль, – прошипело оно сквозь влажную тряпку чуть ниже прорези. – Много соли, и можно есть. Вкус- сно. Мясо мягкое. Вкус-сно.
Существо резко развернулось и, издавая хлюпающие звуки, отдаленно напоминающие смех, поскакало в сторону пустыря. Стас постоял немного, глядя ему вслед, покачал головой и сплюнул.
– Блядь, ну и райончик, – прошептал он. – Второй раз на том же месте.
Скоро проклятая улица закончилась, слева вывернула городская стена, а вместе с ней появилось и скопище жилых лачуг южного района. Стас накинул капюшон и пошел проулками, стараясь не попадаться на глаза случайным прохожим. Гостиница Бережного была прямо по курсу. Уже выглядывала из-за заборов и сарюшек ее покатая крыша, обитая рубероидом. Лишь бы сам хозяин оказался на месте.
Стас подошел к большому деревянному зданию с тыльной стороны, остановился и внимательно присмотрелся к окнам. На втором и третьем этажах движения не наблюдалось, будний день не располагал к наплыву посетителей, что было очень кстати. Но маленькие и высоко прорубленные оконца нижнего этажа не давали возможности разглядеть происходящее внутри помещения. Значит, оставался только один вариант – разведка боем.
Стас осторожно приблизился к углу фасада, быстро выглянул и нырнул обратно. Степан, как всегда, был на боевом посту. Вынув из кобуры ПБ, Стас привинтил насадок глушителя, но, подумав немного, вернул все обратно и достал нож, рассудив, что лезвие у горла – куда более убедительный аргумент, чем неизвестно что, упирающееся в спину.
Степан, украшенный фиолетовыми разводами кровоподтеков возле сломанной переносицы, стоял, прислонившись плечом к дверному косяку, и мирно поплевывал семечки, когда что-то острое впилось в заплывшую жиром шею.
– Привет, Степа, – произнес у левого уха знакомый голос.
Степан просыпал свое нехитрое лакомство и закашлялся.
– Валя дома? – продолжал голос.
– Д-дома.
– Сними ружье и поставь к стене.
Степан молча выполнил приказ.
– Степа, скажи, тебе очень нужна эта работа?
– Совсем не нужна, – без запинки ответил толстяк. – На хую я вертел такую работу.
– Вот и славно. Сейчас я уберу нож, и ты, не оборачиваясь, пойдешь прямо, пока я тебя из виду не потеряю. Ясно?
– Ясно.
– И запомни, приведешь подмогу – я тебя найду и ноги отрежу. Все, пошел.
Лезвие медленно отодвинулось от шеи, и Степан негнущимися ногами заковылял по прямой, уперся в забор, обогнул его и исчез в проулке.
Стас поднял дробовик, взял на изготовку и аккуратно открыл стволом входную дверь. В холле никого не было. Он прислушался и уловил едва различимое шебуршание, доносящееся из комнаты, расположенной за стойкой. Закрыв дверь на щеколду, Стас отошел в угол и замер.
– …по Абрикосовой, сверну на Виноградную, – шебуршание усилилось, складываясь в слова песни, исполняемой противным тоненьким голосочком.
Бережной выплыл из комнаты, поставил на стойку кружку чая, открыл регистрационную книгу.
– И на Тенистой улице я постою в те… – Взгляд маленьких узких глазок оторвался от записей и медленно пополз влево, к фигуре, выходящей из темного угла. – Опять… – выдохнул Валентин.
– Точно, падаль, – ответил Стас и зарядил прикладом в наморщенный от удивления лоб.
– Давай, Белоснежка, просыпайся.
Увесистая оплеуха обожгла Вале щеку. Он замотал головой и тут же почувствовал едкий запах керосина. Левый глаз, не залитый кровью, открылся и судорожно забегал из стороны в сторону, не видя ничего, кроме огромного мутного пятна цвета хаки. Пятно дернулось, отступило назад, визуально сократившись в размерах, и постепенно приняло очертания человеческой фигуры. Человек шагнул в сторону, взял стул и сел напротив.
– Здравствуй, Валя, – начал он. – Ты помнишь, сучонок, что я обещал сделать, если ты еще раз попробуешь кинуть меня?
Валентин попытался открыть рот, чтобы немедленно приступить к оправданиям, но смог только слегка подвигать челюстью, жуя тряпичный кляп.
