и закричал, как будто уже до старости не сможет считаться взрослым! Другого шанса доказать свою мужскую доблесть обычай не предусматривает — по крайней мере, так нам сказали. Один раз не выдержал — всё…
— И… тоже как-то оформлено по местным законам? — потрясённо переспросил Джантар. В столь дикое — невозможно было поверить сразу
— Даже не представляю, как тут на практике, — ответил Талир. — За пределами Дмугилии — всё равно формально взрослый, местные дмугильские законы на него там не распространяются. Но как он туда попадёт — вечный ребёнок, которого любой взрослый может схватить за руку и привести обратно? И что со всё-таки положенными по возрасту документами — не знаю…
— И их же, племенных старейшин, в их собственной молодости никто ни во что подобное не посвящал… — гневно дрогнул голос Итагаро. — А сами решили, что им это позволено с другими? Хотя почему тогда не устроить и им посвящение в пожилой возраст? Тоже под барабанный бой и без наркоза отрезать органы, в этом возрасте уже как будто не нужные для воспроизводства потомства — и кто выжил, стало быть, достоин жить дальше? Хотя борода без этих желёз расти не будет — но и шрамы здоровому человеку в принципе не нужны!
— К чему мы вообще придём, если доходит до такого? — продолжал Талир. — И зачем нужно «местное» своеобразие такой ценой, когда человек уже просто теряет свои законные права? А тут ещё, представьте: оказаться в эвакуации — когда такие проблемы со здоровьем, что их никто не понимает, и в возрасте, когда тебя не примут всерьёз! Вот чуть и не угодил в интернат для слепых…
— Но это… как же? — не понял Джантар. — И даже без согласия родителей? Или как было?
— Выписывать меня куда-то надо было, а они — ещё без сознания, их спросить не могли. Они на заводе попали в самый центр облака — это я был там, где прошло краем… А у чиновников какая логика: если особый режим по зрению — пока определить в интернат для слепых! И я, представьте, не сообразил: слышал это только телепатически, вслух мне никто не говорил — вот и спросил: почему так? Они забеспокоились, стали выяснять, кто о чём проговорился — и выписку отложили. А назавтра опять услышал чью-то мысль: будто меня хотят уже не выписывать, а отправить на какое-то специальное обследование — и тоже сразу спросил, и они опять переполошились, стали изворачиваться: будто у меня подозрительные данные анализов, дают основание предполагать какую-то болезнь в скрытой стадии развития, но пытаться объяснить мне суть дела бесполезно, всё равно не пойму, а родители — в таком состоянии, что нельзя беспокоить ещё этим… Я, конечно, пытался перевести разговор на профессиональный уровень, но вижу — смотрят как на сумасшедшего, который вообразил себя гением! И вообще, как-то очень им хотелось, чтобы я оказался в их полном распоряжении, даже без посредничества родителей. Хотя против того, чтобы дать знать брату в Колараафу, уже ничего не могли сказать. Нo всё равно — было так подозрительно, что решил действовать сам… В общем: дежурный по этажу с моей помощью забыл запереть на ночь обе двери между палатой и аппаратом связи в коридоре, и я ещё взял его кредитную карту, чтобы оплатить разговор… А что делать: речь о моём здоровье, но взрослые что-то недоговаривают, и у меня нет права обратиться куда-то законным путём? Будто больные дети — не люди, а какой-то скот, ничего ни в чём не понимают! Правда, те тоже связывались с братом, назавтра он прибыл за нами формально по их вызову, и с анализами оказалась просто ошибка, сбой в компьютере, где хранились… Но с моих слов, получается, выяснить было нельзя, надо было ему лететь через полстраны? И вообще: что я должен был думать, чего ждать? Зачем хотят обследовать, на что при этом могут пойти?..
— И правда, не странно ли… — согласился Герм. — То уже готовы тащить на обследование, операцию — а то задний ход: ошибка вышла! А не задай им лишнего вопроса — до последнего момента не спохватились бы? Что-то не то… Тем более, со мной это второй раз: в очень раннем детстве чуть не сделали той ошибки — а психопат увидел в моих документах запись, и понял по-своему…
— Кто решает наши судьбы… — всё так же горестно ответил Талир. — Имеет доступ к нашим документам… А сами хотят, чтобы дети были честны с ними, не нарушали правил, законов…
— И где бы мы все были теперь с такой честностью? — согласился Итагаро. — В любой момент могут повести себя как скоты — а ты живи и действуй по закону? Нас тоже разместили в палаточном лагере как попало: младших со старшими, здоровых с ранеными, других раненых — с больными из инфекционного интерната, и даже потерявших всю семью — с подонками, которые и там собрались в банды, стали промышлять грабежом! Только палатку с несколькими дмугильцами — отдельно под особой охраной, чтобы их вообще не разорвали на куски… И что ни скажи взрослым, в ответ: «У всех горе, а чем ты лучше?» А когда я пытался организовать отпор этим подонкам — тоже кто-то донёс, будто уже я провоцирую беспорядки, сразу потащили к какому-то офицеру, стали угрожать интернатом для малолетних преступников! Им же что нужно: видимость порядка и контроля над ситуацией! А тут в их власти оказались дети… Что делать: я настроился на терминал в их палатке, вывел ложный сигнал тревоги — и они все вдруг забегали, стали выстраивать оцепление по периметру лагеря, забыли и про охрану самой палатки, и про меня, оставшегося в ней! А я ещё послал запрос в адресную службу на имя родителей, чтобы им дали знать, где я… Само начальство лагеря, потом оказалось, и не думало это делать! Но откуда я мог знать, что они действительно ждали подхода какой-то племенной банды? И вдруг как раз решили, что банда уже рядом — и принялись срочно переформировывать лагерь, собирать отдельно здоровых, отдельно больных, даже не обращая внимания, что опять раненые попадают с заразными, а младшие со старшими… А наутро приехали родители, мои и ещё некоторых — и были где-то рядом, но говорю же, им никто не сообщил, где мы! — и мы проснулись, и смотрим: лагеря нет, стоят всего четыре или пять палаток безо всякой охраны! Хорошо ещё, они были со своим транспортом — а то как бы мы оттуда выбрались, не представляю. Если поблизости была какая-то банда… А там эти банды — обычное дело. Угоняют одни у других скот, грабят дома… Но мы никого такого по дороге не встретили. Ехали до самого Ветафомиси своей автоколонной, без охраны, оружия — и уже там присоединились к остальным… Ho теперь всё думаю: а если бы я не вывел ложный сигнал тревоги — ничего бы этого не было? Но тогда, что, должен был позволить сдать себя в интернат?
— Но если и так ждали подхода банды… — ответила Фиар. — И всё равно готовы жертвовать тобой и такими, как ты… В чём твоя вина?
— До Ветафомиси… — повторил Джантар. — Оттуда, почти через всю Дмутилию…
— А что было делать? — переспросил Итагаро. — Где нас оставили, оттуда и пришлось… А сейчас идёт разбирательство, как и почему случилось — но уж я наверняка следов не оставил. Клавиатуры не касался, сам их кодовый адрес знать не мог. И тот офицер видел, как сигнал тревоги возник на экране без моего участия. И потом никто не спрашивал: где я был в такой-то момент, что делал — тем более, сами оставили палатку без охраны. А всё равно неспокойно — хотя лишь пытался защитить себя, как умел…
— А с чего эти беспорядки там начались? — спросил Джантар.
— Не знаю, поверишь ли… По местным законам в дмугильских школах ввели телесные наказания — и как раз в одной сразу несколько учеников попались на чём-то соответствующем. А директором почему-то был лоруанец, и не знал, что по местным обычаям старшего школьника, у которого уже растёт борода, можно сечь только через одежду! Других вывели голыми перед строем младших групп — ничего, а этого — оскорбление всему роду! Те возмутились, пошли по улицам с криком, что совершено святотатство, стали собирать толпы… Будто каждый нормальный человек сразу может понять, что правильно, а что нет — когда такое стало нормой закона! А результат… Кварталы сгоревших домов, разгромленные учреждения, куски разорванных взрывами трупов прямо посреди мостовой, и даже говорят: похищенные старые бактериальные боеприпасы не могут найти до сих пор! Целых десять бомб — представляете? И что же, в конце, концов, лоруанцы — как народ и государство? Чего им не хватило, чтобы дать отпор? Заявить: в деревнях живите по-своему, но город не только ваш? Мало того, что набрали из этих деревень столько вспомогательного персонала, ещё дали право распространять свои законы и обычаи на город! А если те на заводах, в институтах сводят кровные счёты, устраивая аварии, где гибнут невинные — спрос не с кого-то конкретно, а с цивилизации вообще? Что не сумела адаптировать к себе такую мразь?..
— А я какое отношение имею к тем местным законам? — тут же начал Минакри. — И вдруг меня отправляют отсюда, с Каймира, в монастырь какой-то элбинской секты — и даже не столько из-за взрыва в подвале, где никакая моя вина не доказана, сколько просто «по воле отца», о котором я и думать забыл! А он, оказывается, спустя столько лет обрёл элбинскую веру — и хочет, чтобы я её тоже принял, и получил соответствующее религиозное образование в её верховном центре — так называемом Алаофско-Горском монастыре! И эта его воля находит меня здесь, на Каймире! Даже как какая-то большая честь, особенно для
