неясны? И всем им доводилось уже ощутить на себе и странную беспомощность, и явную несправедливость властей — в других критических ситуациях… Но увы, это лишь общие рассуждения. И хотя всё как будто правильно — есть ещё закон, и те, кто стоят на его страже. Нередко — тупые, начисто лишённые сострадания, особенно к подросткам, не желающие ничего и никого понимать…
— Нет, но сразу вопрос: чем с точки зрения закона является то, от чего мы бежали? — переспросила Фиар. — Хотя кто-то может решить, что не имели права. Тут — везде всё спокойно…
— Не исключено, тоже лишь внешне, — предположил Минакри. — А останавливаться, чтобы выяснить, нельзя. Если нас отслеживают по трассе как заразных больных, фиксируют прохождение через такие-то пункты…
— Да, положение… — сказал Талир. — И это только взрослого в такой ситуации захотят понять, это для него — потрясение, трагедия… А подростку будто и положено зависеть от чужой строгости и несправедливости. И всегда можно сказать: ну, потащили вас куда-то помимо вашей воли, гоняли весь день голыми с этажа на этаж, хотели использовать как санитаров в морге — так что вы хотите, вы же ещё дети, сами не знаете, что лучше, что хуже…
— Вот именно: и как мы должны были реагировать? — согласился Минакри. — Как определить: где ещё допустимый произвол, а где уже недопустимый?
— Мальчики, это уже не просто в общем плане! — напомнила Фиар. — Надо думать, что делать, что и где в случае чего объяснять! А то пока продолжаем ехать в сторону Керафа…
— А что делать? — ответил Итагаро из кабины. — Остановиться где попало, сдаться на милость первых попавшихся властей, и пытаться что-то объяснить? Да ещё — имея с собой эту запись? И вот это как объяснишь — даже если сумеешь объяснить остальное?
— Нет, конечно… — начала Фиар. — Хотя представители власти наверняка должны знать, что произошло…
— И что будем делать, если выяснится: это было совершенно законно? — переспросил Итагаро. — И что, если незаконно? А то уже с нашей стороны можно найти формальные признаки преступления…
— Вот это и страшно, — ответил Джантар. — Им только дай ухватиться за 'формальные признаки' — и неважно, кто чем рисковал, мог ли уйти от опасности иным образом. Можно чудом остаться в живых — а какой-то подонок придерётся, что не имел права действовать так-то… И с позиций здравого смысла вроде бы всё понятно — но из-за 'формальных признаков', получится, не имел права спасти себя или другого…
('И это на самом деле? — снова пронеслось в глубине сознания с мгновенным чувством нереальности. — Я уже говорю о таком в практическом плане?')
— И если так даже со взрослыми, — с оттенком какой-то затаённой решимости добавил Минакри, — что говорить нам… Подросток всегда только виноват, не имеет права защищаться, предпринять что-то сам… И всегда — только так: не воображай, что ты лучше того, кто тебя обидел! Заранее знаешь, что всерьёз и не выслушают — сразу начнут искать в твоих словах ложь, чтобы вывернуть виноватым самого… А тут действительно: с одной стороны — бегство от реальной опасности, с другой — формальные признаки юридической вины!
— И по закону надо что-то куда-то сообщить, доложить, возможно, кому-то сдаться… — ответил Джантар (чувствуя: с каждым словом что-то всё более обрывается в его душе). — Но что будет дальше — не по закону, а по логике жизни? Не что 'должно быть' — а бывает реально? Никто не оценит твою честность — и даже факт, что пришёл куда-то добровольно! И принесёшь в жертву не только свою судьбу — потянешь следом ещё многих? Хотя мог ли я думать, что сам окажусь в такой ситуации, буду говорить такое…
— Но что всё же делать? — нетерпеливо переспросила Фиар.
— Пока признать для себя факт, что мы в конфликте с законом, — продолжал Джантар с совсем уж смешанным чувством. — Но и законы не так уж священны. И до каких пор быть жертвой закона, который вяжет человека по рукам и ногам, мешая спасать свою жизнь — а на его страже стоят те, кто сводят сложность жизни к ограниченному набору простых схем, и их не интересует: по силам ли человеку нести всё новые и новые жертвы на алтарь очередного разбирательства? И не то, что мы не чисты перед законом — он не чист перед человеческой совестью!..
— А если нас остановят прямо сейчас? — переспросил Ратона. — Опять предъявим эти бумаги? А если не поверят? Теперь, когда Донот уже один, без конвоя, сопровождает нас?
— А что ты предлагаешь? — воскликнул Лартаяу, выдав этим общее напряжение. — Какой ещё есть выход? Или пусть кто-то из представителей власти сам — каймирец, мы ему сдадимся… Но и он обязан действовать по закону, иначе — соучастник! И ему всё равно придётся подключать к делу ещё кого-то — чтобы уже в другом качестве отправить нас дальше! Так скольких человек мы ввергнем даже непонятно во что? Хотя и то верно: представитель власти должен что-то знать…
— А про Моаралану разве вся страна сразу узнала? — напомнил Итагаро. — Несколько дней прошло, пока сообщили, что там и как! И местные чиновники везде по дороге — узнавали сперва от наших родителей!
— А быть принятыми за сумасшедших тоже опасно, — добавил Талир. — Вот и едем к родителям Джантара — уж они нам поверят…
— Нет, а всё же? — повторил Ратона. — Допустим, нас остановят — и не сработают ни эти бумаги, ни наши способности. Что тогда?
— Есть ещё пистолет с иглами, взрывчатка, наконец, трофейные пулемёты! — не выдержал Талир. — Хотя почему должны не сработать наши способности?
— Мальчики, но вы же не собираетесь стрелять из этих пулемётов?! — испуганно воскликнула Фиар.
— Всё сделаем, чтобы до такого не дошло, — уже спокойнее ответил Талир. — А это — так, вырвалось…
— Хотя по нам уже стреляли, — напомнил Итагаро. — И мы ещё наверняка услышим, как будут оправдываться, что только исполняли долг! Будто жертве легче, если убийца формально прав по закону… Нет, сами мы не будем доводить дело до крайностей, но если дойдёт — с ними церемониться нечего…
— Но разве мы можем рассуждать, как они? — снова не выдержал Лартаяу. — Это им легко бросаться словами о том, как жертвуют жизнью, исполняя долг или приказ! Когда им десятилетиями никто реально не противостоял — а сейчас уже ни на что не годны ни как организация, ни как личности! И им даже проще глупо умереть, оправдав этим пустоту своей жизни! Нo нам всем — есть зачем жить! И у каждого из нас — есть те, кто хотят видеть нас живыми и здоровыми! И у нас нет права на лишний риск всем тем, что узнали, поняли, и ещё хотим узнать и понять! А жертвовать легко, когда жертвовать нечем!
— Всё верно… — согласился Итагаро. — Хотя сколько же терпеть над собой такое? Берутся спасать только здоровых, а больных оставляют на произвол племенной банды — 'исполняют долг'. Хватают невинного, тащат в тюрьму — 'исполняют долг'. Цепляются к подростку только потому, что подросток — 'исполняют долг'. Таскают человека по допросам за то, что делал свою работу как умел — 'исполняют долг'… И если преступника хоть можно разоблачить — попробуй разоблачи 'исполняющих долг'! Они же сами формально ничего не нарушают — а это, мол, просто ошиблись… А если мы тоже ошиблись — с кассетой, автобусом, — сойдёт нам так, как 'исполняющим долг', или нет? Им можно застрелить кого-то по ошибке — и это ошибка, не более; а для другого ошибка в какой-то мелочи — уже преступление? Жили тысячи лет без 'особо уполномоченных' с их 'долгом' — и никто так не зависел от чужих ошибок… А теперь думай, как и что им представить, чтобы отнеслись благосклонно! Будто вправду — не такие же люди, а уж не знаю кто. А что бы ты ни прошёл, ни пережил, для них всегда — только подозреваемый…
— Но доходит до дела, и человек сразу теряется, — ответил Лартаяу. — Даже не из страха: смущает человеческий облик врага. А они — 'при исполнении', для них люди — никто, отходы этой их службы. Вот в чём проблема…
— Не очень отвлекайся от дороги, — предупредил Герм.
— Я и не отвлекаюсь. Уже освоился с управлением, — ответил Итагаро. — Но, понимаете, для меня как раз чётко и опредёленно: люди и нелюди, личности и особи стада. Хотя тоже возможно, на словах, а дойдёт до дела — начну сомневаться. Всё же передо мной — то, что выглядит как человек. А не просто ночная тень, как там во дворе…
