— Зря утрируешь, Саша, очень зря. Я не скажу, чтобы очень симпатизировал этим долгополым, но для тебя это — единственный выход.
— Авгур, — я вытащил из кармана трубку и, откинувшись на спинку скамейки, начал ее раскуривать, прикрывая ладонью спичку. — Ты какой-то нервный сегодня. Это что, предпраздничный мандраж? Скажи мне лучше одну вещь.
— Я спокоен, — сухо обронил Авгур. — Какую вещь?
— Пока я сидел в изоляторе, у меня было время подумать. Возник один вопрос. Ты меня, случайно, не вербуешь?
— Что значит — «вербуешь»? — вытаращил глаза Петр. — Ты что, с ума сошел?
— А вот то и значит. Последнее время усиленно подталкиваешь к контакту с Ватиканом, хотя раньше был против этого общения, причем в любой форме. Церковников, можно сказать, на дух не переносил. Что произошло в мире, что ты изменил свое мнение? Начал с ними сотрудничать?
— Ерунду не говори! — он отвел глаза в сторону и нахохлился, как индюк. — Да, изменилось. Мир изменился… Твое положение в нем. Мне не безразлично, что с тобой случится, а прогнозы, знаешь ли, очень нехорошие. Что в перспективе? Обвинение. Дожмут и посадят. Хочешь получить лет семь, а то и десять? Ну да, выйдешь по амнистии лет через пять, если тебя раньше в колонии дружки убитого не зарежут. И все из-за того, что оказался в ненужном месте в неурочное время? Черт тебя понес к этому мужику!
— В три часа ночи, — закончил его фразу я. — Так ведь сказал, когда я вышел из изолятора?
— И что с этого? — Петр посмотрел на меня. — Ну да, сказал.
— А то, мой дорогой наставник. Следователю в прокуратуре я назвал другое время — два часа ночи. Допустим, что у тебя есть информатор среди прокурорских. Почему именно в три? Откуда эта информация и разница в час, Авгур? Откуда ты знаешь настоящее время моего визита?
— Что за бред ты несешь? Ты меня что, подозреваешь?
— Нет, просто констатирую факт несовпадения, — зло прищурился я, — так откуда?
— Я не диктофон, чтобы все дословно запоминать! — отрезал Петр Васильевич и поднялся со скамейки. — С наступающим праздником, Александр! Поговорим, когда остынешь.
Он поправил воротник пальто и пошел к машине. Ну вот и здрасьте, вам! И зачем он меня звал на встречу? Какого черта я полез со своими мыслями?! Старик, наверное, обиделся. Сейчас приедет домой, усядется у телевизора и все праздники проведет по маршруту: кресло — холодильник — диван. Не самый плохой способ отдыха, позволю себе заметить. Только сейчас я заметил, как сдал Авгур. Резко постарел — неужто и правда из-за меня переживает?! Огибая микроавтобус, стоящий неподалеку от его машины, он даже поскользнулся — хорошо, успел схватиться за зеркальце. Судя по всему, микроавтобус поставили ремонтники сервиса, который находился по соседству. Ладно, пора и мне домой, если уж разговора не получилось. Не бежать же мне сейчас за ним. Дьявольщина, нервы ни к черту, вечно меня заносит! Проводил взглядом Авгура, открывающего машину, и встал. Убрал трубку в карман и не спеша побрел в сторону Лайсвес аллеи. Неожиданно раздался взрыв, по ушам больно хлестнуло, и меня толкнуло в сугроб. В первые секунды я не понял, что произошло — сработала сигнализация машин, припаркованных на площадке, звонко падали лопнувшие окна, осыпая прохожих острыми стеклянными брызгами. Через мгновение поблизости завизжала женщина — она лежала на снегу и теперь пыталась подняться, не обращая внимания на окровавленное лицо, изрезанное осколками стекла. Раздался еще один удар — ошеломленный взрывом, водитель не справился с управлением и въехал в фонарный столб. Он ударился грудью о руль, и какофонию звуков дополнил пронзительно резкий автомобильный клаксон. Рядом со мной с противным звуком упавшего ведра рухнул искореженный кусок жести. Что происходит, дьявол меня раздери?! У нас что, война началась?! Нет, все намного проще — на площадке, где несколько секунд назад стоял автомобиль Авгура, полыхал огонь, превращая искореженные останки его машины в погребальный костер…
XII
— Получается, ты зря на Авгура бочку катил, — подвел итог Базиль. — Он был ни при чем.
Уже несколько часов я сидел у камина, сжимая в руках бокал с коньяком, и молчал. Да и что тут ответишь? До сих пор мне не приходилось видеть людей, погибших таким образом. Страшна даже не сама смерть, а ее вид. Хотя… Смерть никогда не бывает красивой. Любая, даже самая героическая. После взрыва я уходил дворами, переулками. Что и говорить — народ в Прибалтике не привык к подобным сценам. Началась такая паника, что мне удалось ускользнуть незамеченным. Точнее сказать — не записанным в свидетели. Там, слава Богу, нет видеокамер, есть реальный шанс, что меня с этим делом не свяжут. Небольшой, но есть. Но если возьмут — то все, тут простой подпиской о невыезде не отделаюсь, закроют сразу и надолго. Слишком много нехороших дел творится вокруг меня в последнее время. Убийство, взрывы, трупы…
— Что тебе сказал Авгур перед смертью?
— Ничего, — покачал головой я, — просто не успел… Я по глупости обвинил его в том, что он работает на Ватикан. Петр разозлился и ушел, даже поговорить толком не успели. Единственное, в чем он успел меня упрекнуть, так это в ошибке, которую я совершаю, не желая работать на Кастелли.
— А может, и правда ошибку делаешь? — покосился на меня Базиль. — Или у тебя есть какие-нибудь подозрения в отношении этого Винченцо?
— Да нет, прямых улик нет, но что-то покоя не дает. Нехорошее чувство. Да и ты, помнится, говорил: что-нибудь случится — и спишут в потери без колебаний.
— Это так, — сухо произнес он. — Ты рассказывал мне о своей девушке.
— Да, — кивнул я, — ее зовут Наташа.
— Следующей жертвой может быть она.
Я поднял на него взгляд. Базиль сидел в кресле, плотно сжав губы; казалось, что он ничего вокруг не замечает. Нет — почувствовал мой взгляд, повернул голову. Глаза человека, который много раз видел смерть. Их нельзя описать или понять. О`Фаррел пристально посмотрел на меня и повторил еще раз.
— Следующей будет она…
— Зачем, Базиль?!
— Не знаю, — пожал плечами он, — даже предположить не могу. Кто-то изо всех сил хочет тебе помешать. Чтобы ты не мог работать. Во что же ты вляпался, Алекс? Я не помню ни одного охотника, который сталкивался бы с такими проблемами. Да, были неприятности с церковью, с властями, наконец — если обычные люди страдали, но чтобы так со всех сторон обложили, — он покачал головой, — не припомню.
— Господи, — прошептал я, — родители!
— Родители? Насчет них можешь быть совершенно спокойным.
— Что?
— Их не тронут, — покачал головой он. — Им нужно другое — чтобы ты озлобился. Смерть родителей — это горе. Вызовет не злобу, а ярость. Зная тебя, даже представить страшно, чем это закончится. И еще — не знаю, почему, но мне кажется, что это должно происходить здесь, в Литве, и при непосредственном твоем участии. Так что за родителей можешь быть спокойным.
— Ты уверен?
— Абсолютно, — подтвердил он. — Тут что-то другое. Пока непонятное, но другое. Думай, Айдаров, тут я тебе не советчик. Где сейчас Натали?
— Уехала в Хельсинки на какой-то медицинский симпозиум.
— Когда вернется?
— Через две недели, не раньше. Перед самым Рождеством. Там еще курсы какие-то будут. Ты же знаешь, я не очень в медицине разбираюсь. Разве что рану зашить, не больше.
— Ее надо переселить сюда, — предложил Базиль. — Если тебя посадят, то я, если ты не против, поживу здесь. Для охраны. Дел в Ирландии сейчас немного, так что могу себе устроить небольшой отпуск.
