— Каникулы кончились, как видишь, — сказал Деон. — Вот что. У меня есть место на стоянке. Если хочешь, поставь машину там.
— Спасибо, но у меня тоже есть постоянное место. Вон, в конце ряда.
— Правда? — Деон удивленно посмотрел на Филиппа. — Каким образом?
— Я здесь работаю.
— Да-да, я ведь так и не спросил, что ты теперь делаешь… Но почему-то мне казалось… ты ведь говорил, что собираешься что-то писать?
— Это заняло меньше времени, чем я предполагал. А потом я решил принять предложение профессора Глива. Я ведь говорил тебе, что он пригласил меня к себе в цитологическую лабораторию.
— Да, я помню.
— Ну вот, теперь я там.
— Давно?
— Полтора месяца.
— Так мы соседи. И я все полтора месяца даже не подозревал, что ты работаешь здесь.
— Ну, тут много народа работает… — заметил Филипп.
И Деон, обрадовавшись предоставленной ему возможности оправдаться, поспешил согласиться.
— Не говори. Я думаю, наберется не одна сотня сотрудников, которых я еще ни разу не встречал.
Здание было совершенно новое, но двери плохо закрывались, в щелях посвистывал ветер. В вестибюле было холодно, и Филипп прошел к лифту как был, в пальто.
Вспыхнула стрелка — двери мягко раздвинулись. Из лифта, оживленно разговаривая, вышли две молодые женщины, и Филипп посторонился, пропуская их. Они даже не взглянули на него. Он вошел в кабину и нажал на кнопку четвертого этажа. В этот момент входные двери распахнулись, чуть не ударив молодых женщин, которые, взвизгнув, едва успели отскочить. В вестибюль влетел дюжий краснолицый мужчина и кинулся к лифту. Молодые женщины обернулись и сердито посмотрели ему вслед. Филипп никак не мог найти кнопку, чтобы остановить смыкающиеся двери лифта. В тот момент, когда он ее отыскал, мужчина рванулся вперед и всунул плечи между дверьми. Они остановились, щелкнули и начали открываться.
— Что, нельзя было оставить эти чертовы двери открытыми? — грубо сказал он Филиппу на африкаанс.
Филипп нахмурился, но сдержался.
— Извините, — сказал он ровным голосом и протянул руку к кнопкам. — Какой этаж?
— Пятый.
Двери со стуком сошлись, лифт дернулся и пошел вверх.
— Ты лифтер? — угрожающе спросил краснолицый.
Филипп набрал в легкие воздуха и неторопливо выдохнул. Потом сказал, глядя в сторону:
— Нет.
— Разве тут нет отдельного лифта для цветных?
Неужели всякий раз спускать им?
Филипп посмотрел прямо в свиные глазки на багровом лице.
— Это здание не относится к больнице, это территория университетского городка. Я профессор и здесь работаю.
— У меня тут важная встреча, — буркнул мужчина. Он был явно сбит с толку, и самоуверенность его несколько поувяла.
Лифт остановился, и Филипп вышел. Двери уже смыкались, когда краснолицый проворчал:
— Готтентот проклятый.
Филипп резко повернулся, но двери закрылись. Лестница была рядом, и через пять- шесть секунд он будет на пятом этаже. Но что толку? Чего ты добьешься, кидаясь в драку с ними? Даже если возьмешь верх, даже если проломишь им головы и изуродуешь их самодовольные физиономии, ты ничего не изменишь. Так что стисни зубы, проглоти горькую желчь и постарайся убедить себя, что все это не имеет значения.
Он расправил плечи и, держась прямо, как гвардеец, прошел по коридору к двери со скромной табличкой: «Факультет медицинской генетики».
За нею был другой коридор: с одной стороны дверь в главную лабораторию, напротив — двери кабинетов. Он направился в лабораторию. У большого центрального стола трудились две лаборантки. Они оторвались от микроскопов и поздоровались, улыбаясь Филиппу. Девушки держались с ним дружески — для них он стал своим.
Другое дело Уильямс. Он пришел сюда со степенью бакалавра биологии и до появления Филиппа был признанным главой лаборатории. Профессор Глив, занятый клинической работой и совещаниями, руководил лабораторией, скорее, символически. Теперь ее возглавлял Филипп.
Старший лаборант вышел из двери инкубатора, в глубине лаборатории, небрежно закрыл ее за собой и прислонился к стене.
— Ни одна из последних четырех культур не принялась, — равнодушно сообщил он лаборанткам.
Филипп не мог понять, заметил его Уильямс или нет. Он сделал несколько шагов вперед, чтобы привлечь к себе внимание.
— Вы уверены, мистер Уильямс? Никакого роста?
На лице Уильямса застыло выражение вечной обиды. Теперь эта обида стала еще более горькой, и он поглядел на Филиппа из-под полуопущенных век.
— Да, уверен, — протянул он, отойдя от стены и выпрямившись. — Да, уверен, — повторил он и после короткой паузы вызывающе добавил: — Профессор.
Филипп раздраженно отвернулся. Девушки приникли к микроскопам.
— Сколько времени они там? Шесть суток?
Уильямс кивнул.
— Инфицирование культур исключено?
— В своей методике я уверен.
— Хорошо. Тогда возьмем новые пробы. Дайте мне номера картотеки, я хочу посмотреть, о каких пациентах идет речь.
Он прошел через лабораторию, девушки еще ниже склонились над микроскопами. На него они не посмотрели. На чьей они все-таки стороне? Может, втайне сочувствуют Уильямсу? Может быть, белые инстинктивно сплачиваются против всех остальных. Ненавидят ли они его, когда он отдает им распоряжения?
Вздор, твердо сказал он себе. Тебе только не хватает мании преследования. Это ведь уступка, форма капитуляции. И по-своему даже роскошь — бегство в фантазию, в ощущение, что ты изгой, а потому имеешь право быть неудачником. Бросаясь с ними в драку, ты ничего не добьешься, и все-таки драться надо.
Вероятно, девушкам просто неудобно за Уильямса.
Он пошел к себе в кабинет. Глив был предельно любезен — он отдал Филиппу свой кабинет и маленькую лабораторию, которая к нему примыкала. И не пожелал слушать никаких возражений.
