неровность гравия под подошвами туфель.
Он осознавал каждую мелочь и все понимал.
«А сдохла-то собака!»
Мысль, которая словно молния мелькнула в мозгу раньше, днем, теперь сияла ярким и ровным светом. Она все это время была с ним, но пряталась во мраке, а теперь вырвалась из него, с каждым мгновением становясь все светлее.
Он с удивлением подумал, что в океанских впадинах есть рыбы, живущие в вечной тьме, слепые рыбы. И все-таки, по непонятной причине они способны светиться и освещать окружающую их воду, которую не могут увидеть.
Теперь он знал, что нужно делать. Он знал, как исправить атрезию трехстворчатого клапана.
Утро началось хорошо, несмотря на скверную погоду. Словно в отместку за солнечную субботу, в воскресенье на рассвете зарядил холодный осенний дождь и продолжал моросить, почти не переставая.
Но Деон, спускаясь с горы счастливой дорогой, насвистывал в такт веселой песенке, льющейся из радиоприемника. Шоссе было скользким от дождя, и он ехал медленно и осторожно (он вспомнил, как чуть было не разбился в субботу, и у него похолодела спина), направляясь к детской больнице.
Там он сразу же погрузился в предоперационную рутину, и все-таки часть его сознания еще парила где-то, подобно птице, беспечной и свободной.
Вернувшись из Германуса, он сразу позвонил Мулмену, чтобы обсудить новую идею. Вчера они ее проверили, ж пока все как будто шло хорошо. Утром Мулмен позвонил, ликуя, и Деон, хотя старался говорить сдержанно, сам в глубине души не сомневался, что на этот раз должен выйти толк. Если они добьются, чтобы собака прожила четыре дня, можно будет радоваться — вероятно, методика подойдет и для людей.
Он все еще насвистывал (хотя теперь совсем тихо — надо же соблюдать декорум), бодро направляясь в операционную, где Робби должен был уже закончить первый этап операции. Еще одна хорошая примета: ему ассистирует Робби и анестезиологом сегодня Том Мортон-Браун. Они удивительно сработались.
Вчера они с Робби осмотрели племянницу Питера Мурхеда, маленькую ирландку Кэтлин. Девочка робела, и они пытались ее разговорить.
— Кто твой любимый герой? — спросил Робби.
— Джонни Осборн, — сказала она серьезно.
— Как! А я-то думал, твой любимый герой — я!
— Вы мой третий любимый герой.
— Вот как? А кто же второй?
Она уткнулась в подушку и показала на Деона.
— Он.
Робби упер руки в бока.
— Вот так всегда! Я куда красивей, но все девушки влюбляются в него!
Подушка задрожала от ее смеха.
Деон снова улыбнулся, прошел через дверь умывальной комнаты и встал за ширмой.
— Ну и как?
Робби ответил, не поднимая глаз:
— Хорошо. Через минуту можешь приступать.
Деон смотрел в открытую грудную полость на чрезвычайно увеличенное сердце Кэтлин, мысленно перебирая этапы операции, которую он разработал для устранения таких дефектов. Затем, все так же неколебимо уверенный в себе, вернулся в умывальную.
Подключение кровообращения девочки на машину прошло идеально, словно его уверенность передалась остальным. Он перетянул тесемки на катетерах и посмотрел поверх ширмы на анестезиолога.
— Давление?
Мортон-Браун бросил взгляд на манометры и на свой пульт.
— Все в порядке.
— Наполненная циркуляция, — сказал техник.
Робби взглянул на Деона, и кожа вокруг его глаз поверх маски собралась в морщинки.
— Второй любимый герой, — сказал он.
Деон повернулся к сестре.
— Скальпель.
Тонким лезвием он сделал разрез на стенке правого предсердия, затем ножницами расширил его по горизонтали. Завел два ретрактора под левый край разреза и передал их Гвидо Перино, второму ассистенту. Робби осушил полости, и теперь Деон заглянул внутрь сердца Кэтлин.
Заглянул и продолжал смотреть, как загипнотизированный. Через разрез в предсердии он видел полость желудочка! Створки клапана свисали с хорды, точно лоскутки кожи по краям рваной раны. Ничего подобного он еще никогда не видел.
Деон попросил анатомические пинцеты и развернул створки, но и теперь сердце Кэтлин не открыло ему своих загадок.
О черт!
Он поднял глаза. Робби со своего места не мот заглянуть в пустоту этого сердца и продолжал спокойно ассистировать.
— Черт возьми, Робби. Ничего не понимаю!
Идиоты кардиологи.
Деон снова нагнулся над открытой полостью грудной клетки. Снова раздвинул створки. С таким дефектом ему еще сталкиваться не приходилось. Не может быть. Но есть.
Он выпрямился, пытаясь осмыслить ситуацию. Нет, это невозможно. Он не знал, как приступить к исправлению всего этого.
Робби заметил его смятение и вытянул шею, чтобы заглянуть внутрь сердца. Деон отодвинулся.
— Посмотри и скажи, что это, по-твоему, такое?
Это был не его голос, а какой-то хриплый визг. Гвидо, продолжавший держать ретракторы, вздрогнул и чуть повернул голову.
Деон кашлянул.
— Это бог знает что! — Он в отчаянии развел руками. — По-моему, отсутствуют обе перегородки — между предсердиями и желудочками. Внутренние створки митрального и трехстворчатого, по-видимому, ни к чему не прикреплены. Это однокамерное сердце!
Ему надо было найти виновных, обличить кого-то или что-то. Не вина девочки, что она родилась такой. Значит, виновен тот, кто создал ее? Так вопиять ли, грозя кулаками богу, который не может или не хочет услышать, так он далек от страданий земных существ? Или просто пожать плечами и смириться со странной прихотью слепой судьбы?
— Где теперь эти кардиологи, черт бы их побрал? — закричал он, ни к кому не обращаясь. — Почему они не объяснят нам сейчас, как оперировать это сердце? Как они умудрились напутать с диагнозом?
Этот взрыв принес некоторое облегчение, он снова начал изучать сердце.
Как-то в Европе он познакомился и подружился со скульптором, носившим странную фамилию Архив. Тот пригласил их с Элизабет к себе в студию, и Деон увидел на пыльном заднем дворике пять-шесть больших кусков мрамора.
