– Это называется щелкнуть по носу.
– У нас, профессионалов, это называется перехватить инициативу, – заметил я напыщенно.
В этот момент к нам присоединился Валерий Алексеевич. Он уже успел насладиться произведенным эффектом, снял смокинг, и, засучив рукава сорочки, находился в самом благожелательном расположении духа, несмотря на то, что его выгнали из кухни, где он пытался внести свежую струю в процесс приготовления мяса. Женщины накрывали стол, и Валерий Алексеевич решил одарить своим вниманием младшее поколение.
– Ну, что, молодые люди, – сказал он, вольно располагаясь на диване, – как у нас идут дела? Точки соприкосновения найдены? Надеюсь, Валентина, ты еще не успела нахамить юноше?
– Нет, папа, – Валентина ослепительно улыбнулась, и на мгновение сделалась точной копией своей матери. – Но и замуж за него я пока не пойду. Для первого встречного он слишком эрудирован и хорошо воспитан.
– Не вижу связи, – рассеянно произнес Сюняев, шевеля ноздрями.
Судя по всему, на кухне раскладывали по тарелкам грузинское блюдо – Валерий Алексеевич заблаговременно готовил вкусовые сосочки и выделял желудочный сок.
– Но ведь ты приготовил мне страшную кару, а молодой человек – просто подарок судьбы.
Сказав это, Валентина положила руку папе на плечо, и одарила меня таким взглядом, после которого я, как честный человек, должен был немедленно пасть на колени и просить у родного отца руки его единственной дочери.
Я, в ответ, сделался неприступным, как скала. Валентина фыркнула, убрала руку с плеча, села прямо и потупила взор.
– Видишь ли, дщерь моя, – произнес Валерий Алексеевич отеческим тоном, – я полагаю, что внушил тебе достаточное отвращение к представителям э-э… нашего цеха, поэтому в дальнейшем буду настаивать на неукоснительном соблюдении своего установления. В воспитательных, так сказать… Надеюсь, Глеб Сергеевич не будет.., хм.., в претензии…
– Почту, хм.., за честь, – ответил я ему в тон.
– Не обращайте внимания, Глеб, – сказала Валентина. – Просто у папочки идея-фикс. Он хочет поскорее сбыть меня с рук, сняв с себя груз отеческих забот о любимом чаде. Но у нас с вами будет нежная дружба, правда? Вы станете моим названным братом, и в трудную минуту придете на помощь. Мы ведь договорились, да?
– Конечно, сестричка, – произнес я с нежностью и теплотой в голосе.
– Ого! – возбудился Сюняев. – Тонкий ход! Вы что же, решили обвести меня вокруг пальца? Что еще за братские чувства? Не было уговору! Глеб, ты должен иметь в виду, что я желаю быть э-э… свирепым папашей, всячески препятствующим союзу двух любящих сердец, и на меньшее не согласен. Я, если хотите, мечтал об этом еще в период внутриутробного зачатия.., – он поймал на себе взгляд супруги, оказавшейся рядом с блюдом салата в руках, и осекся. – А что я такого сказал?
– Глупость.
– Ничего подобного я не говорил! Это нонсенс в мой огород. Я плету интригу, а меня опять бьют по рукам.
– Валерий, освободи место для салата, – внушительно сказала Наталья Олеговна, поставила блюдо, и удалилась на кухню.
– Между прочим, оно у меня уже почти с самого обеда свободно, – пробурчал Сюняев ей вслед и подмигнул мне.
Я счел вполне пристойным подмигнуть в ответ.
– Констатирую, – сказал он, – Мы, столь успешно одолевая нарушителей в космическом пространстве, бессильны в наведении порядка здесь, на Земле.
– Возможно, им тут, на Земле, порядок не очень-то и нужен, – заметил я, как бы размышляя вслух.
– Порядок нужен везде, – строго сказал Валерий Алексеевич.
– А что есть порядок? – напористо вмешалась Валентина. – Это стремление к соблюдению глупых правил, сочиненных неизвестно кем с целью, о которой никто уже не помнит, и возведенное в степень самоуправства.
Петр Янович, находившийся поблизости, навострил уши и приблизился.
– О чем идет разговор? – поинтересовался он.
– О порядке, – сказал Сюняев, и сморщился, как будто в рот ему заложили горсть брусники. – Меня критикуют, а я отстаиваю свои принципы.
– Вовка! – гаркнул Гиря. – Живо сюда – Сюняева критикуют.
– За что? – послышался голос из кухни.
Судя по всему, Владимир Петрович времени не терял, и, под шумок, снимал пробы со всего подряд.
– За распущенность. Не хочет соблюдать порядок.
– Душой я с ним! Пусть держится – я мигом.
Последняя фраза была произнесена с набитым ртом. Через полминуты сын с Сатурна появился из кухни, и с ходу кинулся в драку.
– А судьи кто! – возопил он. – Что это за порядки? Стоит только проявить самостоятельность, трезвый расчет и стремление к оправданному риску, как тебя немедленно вяжут по рукам всякими правилами и установлениями. 'Не бери руками', 'не суй в рот', 'не нюхай под крышкой', 'не пей, пока не дали команду', не женись, не крестись, не лезь, не суйся… Человечество обречено!
– Осади назад! – приказал Гиря, – Валерий Алексеевич как раз безответственно утверждает, что все распустились до предела, и не хотят знать никаких правил, забывая попутно вековые традиции и славные родословные.
– И он трижды прав! – ни секунды не колеблясь, воскликнул Вовка. – Вот и я говорю: что это, извините, за порядок?! Каждый делает, что хочет. Лезут куда попало сломя голову, нарушая элементарные правила. Полная безалаберность и безответственность, а кто-то за это отвечай… Нет, человечество обречено!
Стол, между тем, был накрыт, все принялись рассаживаться, разливать и раскладывать. На какое-то время разговоры прекратились, сменившись комплиментами в адрес шеф-повара. Зураб Шалвович сиял и произносил тосты. Я изучал букет кахетинского, Петр Янович и Валерий Алексеевич налегали на коньячок, Владимир злоупотреблял и тем и другим, между тем как Зураб Шалвович переключился на женщин, и даже рискнул флиртовать с женой Петра Яновича и Валерия Алексеевича по очереди. Дамы к нему благоволили. Через какое-то время мы с Валентиной и Мариной бросили стол на произвол судьбы и отправились на кухню готовить кофе.
Вернувшись, мы обнаружили мужчин ведущими степенную беседу. Стол пребывал в запустении, все были сыты, пьяны, а у Зураба Шалвовича и нос был в табаке.
– Девочки, – сказал он, – вы мне тут разрешите курить, или прогоните?
Девочки дружно разрешили и удалились во внутренние апартаменты по каким-то своим секретным делам, а я присоединился к беседе.
– …И вот, вообрази, на седьмые сутки полета у них выходит из строя маршевый двигатель, – рассказывал Сюняев. – То есть, в самом конце разгона. Скорость порядка пятидесяти. Впереди месяц полета, а чем тормозить в конце, они и понятия не имеют. Почти как тогда у Асеева…
Про Асеева я кое-что слышал, но не очень внятное. Было это давно, и с тех пор быльем поросло. Но какой-то особый флер таинственности и без того прикрывал эту загадочную историю от любопытных взоров.
– Кстати, а где сейчас Сомов? – перебил Гиря.
– А ты у Вовки спроси – ему лучше знать. Как-никак коллеги.., – ответил Сюняев.
– Вовка, ты где? – крикнул Гиря.
– На кухне я, – послышалось из кухни.
– Что творишь?
– Чай шаманю.
– А-а… Сомов сейчас где?
– Откуда ж мне знать. Надо у Марины спросить. А что?
– Так, к слову вспомнил… А где мой внук?
