пальцем.
– Вот, Глеб, зачем я тебя тормознул. Ты будешь изучать отчет по 'Вавилову'. Это официальный документ, и многое там осталось за кадром. В связи с разными, мягко говоря, обстоятельствами. Сначала я хотел, чтобы ты сам откопал там несуразности. А я знаю, что они там есть, потому что именно я их там разместил. Но теперь я это целесообразным не считаю, потому что ситуация не та. Я как-то подспудно исходил из идеи тебя поднатаскать, а ведь теперь, по сути, мы начинаем это дело доследовать. Неофициально, разумеется. Поэтому некоторые дополнительные факты ты должен знать априори.
Гиря выдержал паузу.
– А именно. В деле фигурирует 'Заключение экспертной комиссии..'.. Так вот, тогда никакой комиссии на борту 'Вавилова' не было, да и быть не могло. И это заключение – липа от начала до конца. Фактическая сторона происшествия в нем трактуется верно, но, в целом, это вода. Калуца производил на борту эксперименты. Собранная информация фиксировалась на магнитных носителях. После аварии носители осталась на борту – их, в силу некоторых причин, не изъяли. И 'Вавилов' с этой информацией улетел. Кроме того, на борту должен был остаться бортовой журнал. Калуца сшибся с ГУКом вот в какой точке. После возвращения на Землю, Калуца страстно захотел получить в свои руки эти самые носители. Для этого нужно было перехватить 'Вавилов', а перехват на такой орбите – это… Все перепугались до смерти и начали городить одну глупость на другую. Когда ты прочтешь отчет и овладеешь деталями, ты многое поймешь. А после мы еще поговорим, и я дам свою трактовку. Так вот, Спиридонов, перед тем как умереть, вздрючил Шатилова до такой степени, что тот землю рыл рогом, и заставил таки, уже задним числом, обследовать 'Вавилов'. И его обследовали. Но фактического заключения реальной технической комиссии в деле нет. И вот почему. Аппаратура Калуци была в наличии, магнитные носители изъяли и проверили. И выяснилось, что никакой информации на них нет. Ни байта! Ни-че-го. И даже более того. Носители и аппаратуру изъяли, а вот бортовой журнал сколько не искали – найти не могли. Между тем, Калуца и Сомов в один голос утверждали, что журнал был спрятан где-то на борту Свеаборгом, впоследствии трагически погибшим на Марсе. Причем, сколько я не пытал Сомова, он от этого не отрекся. Журнал, таким образом, исчез бесследно. А ведь он был! И Сомов лично видел, как Свеаборг, исполнявший после аварии обязанности капитана, вносил в него последние записи. Лично я убежден, что Свеаборг не уничтожил бортовой журнал. В этом не было никакой необходимости. Абсолютно! Я уже пятнадцать лет ломаю голову над этой загадкой. Но это пустяк, по сравнению с тем, что случилось с носителями. Их доставили на Землю, подергались и, в конце концов, передали таки Калуце. Когда он узнал, что информации нет, он настолько взбеленился, что и передать невозможно. Знал бы ты, что он мне тут орал… Мы ведь со Спиридоновым с ним договорились и обещали, что головы положим, а больше ему от ГУКа ничего, кроме этой информации, и не было нужно. Так вот, Калуца взбесился и потребовал независимой экспертизы. Таковую произвели в Департаменте Общественной Безопасности, и дали заключение, что на эти носители никто никогда никакой информации не писал вообще! Понимаешь? Никто, никогда, никакой! И акт этой экспертизы – вот он, у меня в руке! – Гиря показал мне издали свой листок. – Тут уж я взялся трясти Калуцу и Сомова, а они отбивались и стучали себя в грудь…
Гиря сунул листок в папку и захлопнул ее.
– Вот и все. В такой позиции это дело зависло, и висит уже пятнадцать лет. Теперь Калуца умер, Сомов исчез, и что прикажешь думать?
– Петр Янович, а с чем столкнулся 'Вавилов'? Это-то, по крайней мере, установлено?
– Нет. Это третья загадка. И у меня порой возникает ощущение, что он столкнулся с нашей глупостью. Что-то мы тогда, пятнадцать лет назад, не доделали и не домыслили… Как думаешь, орбита глупости человеческой лежит в плоскости эклиптики?
– Не знаю, – признался я.
– Тогда иди домой, поужинай, и подумай над этим.
Так я и поступил. Но, увы, человек предполагает, а Бог – располагает все в нужном ему порядке…
Глава 6
Как известно Господь располагает нужными ему средствами, чтобы выжать из наших душ все, на что они способны…
Вечером того же дня я пребывал в некотором расслаблении после душа, находясь в своей холостяцкой квартире. Ужином я пренебрег (спагетти Гири еще ощущались и даже свисали с ушей). Я уже совсем было решил предпочесть кофе чаю, ибо изрядно устал от разговоров, да и в голове образовалась каша. Петр Янович меня уделал основательно. Все, что они с коллегами наговорили, нуждалось в осмыслении, а ресурс извилин уже заканчивался. Я решил отложить это дело на 'попозже'. Хотелось взбодриться, предаться самосозерцанию, или, на худой конец, полистать 'Математический ежегодник', который уже месяц лежал наготове на кухне, и убедиться в своем нарастающем невежестве… К черту все!
Мой видеофон был настроен на гнусное дребезжание. Это была месть, поскольку обычно он ничего приятного не показывал. Чаще всего появлялся кто-нибудь из отдела, например, мой стажер Куропаткин, и сообщал, что меня срочно требуют прибыть. Скрываться было бесполезно, ибо тогда меня начинали доставать иными способами. Иногда тревожили университетские приятели, интересуясь, как продвигается диссертация. Я бодро отвечал, что, уже закончил обзор и приступил к составлению списка литературы. О том, что ничего из упомянутого списка не читал, я, разумеется, не сообщал. Они так и не поверили, что я расстался с математикой, да и сам я как бы еще не верил. Делал такой вид. Но Математика – дама ревнивая, измен она не прощает. Год-полтора разлуки, и она… 'Ах, не говорите мне о нем!.'.
Итак, мой видеофон задребезжал, как ветхозаветный будильник. Настроение тотчас упало, и это было на руку. Тем самым, я как бы морально подготовился к неприятностям. Согласитесь, что гораздо приятнее подготовится к неприятностям заранее, нежели воспринимать их на свежую голову. И в этом смысле нет ничего лучшего, нежели отвратительное, лишенное какой-либо эстетической окраски, абсолютно немелодичное дребезжание электромеханического звонка. Эти гнусные звуки я почерпнул, когда расследовал аварию на тендере 'Лолита'. Одному Богу известно, почему столь романтическое название дали этому грузовому ублюдку, но именно так он назывался, и именно так дребезжал на нем звонок аварийной тревоги по нарушению радиационной защиты.
Можно сделать вывод о том, что я – человек с аномальной психикой. Пусть так. Пусть! Но если мне звонят, я должен сначала подготовить свою нервную систему, а уже потом можете ее трепать, сколько хотите!
Я демонстративно уселся перед экраном, изобразил на фасаде головную боль и крайнюю степень утомления, после чего включил изображение, и, не дожидаясь, когда оно появится, гнусаво затянул: 'Куропаткин, ты дрянь, мерзавец и гнусный тип. Ну почему, скажи на милость, я терплю тебя, и не убил еще ни разу в жизни!.'.
Я даже глаза прикрыл от удовольствия, а когда открыл, то с изумлением обнаружил перед собой… Это была Валентина, дочь Сюняева, и, похоже, она была с ними заодно, потому что физиономия ее была достаточно кислой.
– Пардон! – сказал я машинально.
– Здравствуй, Глеб. А кто такой Куропаткин?
– Гнусный тип и мерзавец. Мы все еще на 'ты'?
– Конечно. А что случилось?
– А то, что я страдаю бледной немочью – ты разве не видишь?
– Кончай валять дурака, Глеб. Надо поговорить. У тебя есть время? – произнесла она жалобно.
К этому моменту я уже перестроился, и решил что дальнейшая беседа будет протекать в деловом ключе. Мало ли, что там случилось…
– Что-то произошло? Я весь внимание.
– Дело в том, что.., – она несколько стушевалась. – Я поссорилась с отцом.
– И все?
– Конечно.
