с которого открывался вид как на Золотой Рог, так и на южную систему укреплений. Хотя кирпич по большей части все еще не был оштукатурен, здесь не наблюдалось того строительного хаоса, какой я застал в доме Доменико.
Из ворот вышел мальчик и взял под уздцы наших лошадей, а один из стражей повел нас по крутой лесенке к террасе, откуда, миновав две пары бронзовых дверей, мы попали в палату с высокими сводами. Стены ее были лишены каких-либо украшений, мраморные полы поражали строгостью и простотой. Зато от вида, открывающегося в ее дальнем конце, перехватывало дыхание: ряд высоких, от пола до потолка, стрельчатых окон выходил прямо на темное бесформенное пятно военного лагеря варваров. Только очень доверчивый человек остановился бы сейчас возле этих окон, и я заметил, что никто из присутствующих такой доверчивостью не грешил.
— Каковы успехи, граф Гуго? — спросил Крисафий, прервав беседу с севастократором Исааком.
— Никаких. — Гуго направился к изящному креслу, инкрустированному золотом, и рухнул в него. — Мои земляки просто невозможны. Они горды и спесивы и сыплют беззубыми угрозами. У них нет понятий ни о благородстве, ни об уважении к тем, кто выше их. Я не могу с ними разговаривать.
— Угрозы? — пронзительно глянул на него Исаак. — Что за угрозы?
— Ничего такого, чего стоило бы опасаться человеку с твоим положением. Они говорят, им нужны только корабли, чтобы переправиться через пролив, и они тут же покинут нас. Однако они наотрез отказываются выполнять требование императора и давать клятву верности.
— С кораблями они получат возможность атаковать морские стены, отвлекая наши силы. — Исаак возбужденно зашагал по комнате. — Каковы конкретно их угрозы?
Гуго отер лоб расшитым рукавом, на котором осталось пятно грязи.
— Они сказали, что идут в авангарде огромного войска — что, как я уже говорил, вполне возможно, — и когда они соберутся все вместе, император больше не сможет их игнорировать. Они сказали… не могу припомнить в точности. Кажется, ваши секретари делали записи.
Исаак и Крисафий повернулись ко мне.
— Итак, мой тайный секретарь, что ты можешь добавить? — обратился ко мне евнух.
— Совсем немного, — признался я. — Они предпочитали задавать вопросы, а не отвечать. Их было двое: герцог Готфрид и его брат Балдуин. Готфрид, на мой взгляд, честен, но упрям. Так просто его с пути не свернешь. Балдуин же куда опаснее. Терять ему нечего, он жаждет денег, и его обуревают гордость и зависть. По-моему, он и сам не прочь стать королем, причем неважно где.
— Полагаешь, он мог бы пойти даже на убийство императора, чтобы добиться своего? — резко спросил Крисафий. — Он в союзе с тем монахом?
— Вряд ли, — ответил я, поразмыслив. — Он не показался мне умным человеком.
— То есть умный человек, по твоему мнению, пошел бы на такой союз?
— Кстати, по словам Балдуина, они находятся здесь по приглашению императора. Это правда?
— Ха! — Исаак остановился и взглянул на меня. — Два года назад мы направили туда посланников, надеясь, что их церковь поможет нам собрать наемников. Разумеется, мы не приглашали сюда десятитысячную армию, возглавляемую нашими давними неприятелями, вынашивающими какие-то собственные планы. Наш призыв о помощи, Деметрий, был использован ими в качестве формального повода, ибо всем известно, что они давно мечтают о захвате власти на востоке.
— Я позволю себе не согласиться с тобой, господин, — вмешался в разговор Гуго. — Я не могу отвечать за всех своих соотечественников, но говорю от лица большинства. Мы движимы самыми благородными побуждениями — освободить Святую Землю и великий город Иерусалим от турецкого ига, чтобы любой христианин мог пройти по стопам нашего Господа Иисуса Христа. Амбиции меньшинства не должны заслонять собой добродетели большинства.
— Когда султан решил завладеть Никеей, армия, отправившаяся на освобождение Иерусалима, не смогла этому помешать, — заметил Исаак. — А ведь численностью она не уступала воинству, расположившемуся сейчас возле стен Константинополя. Если они действительно хотят молиться у Гроба Господня, пусть поклянутся в искренности своих намерений и продолжат путь. Угроз же с их стороны мы не потерпим.
Гуго сложил руки на груди.
— Господин Исаак, ты мог бы и не говорить этого. Не погуби морская стихия мое воинство, я сейчас был бы уже в Иерусалиме. Но эти люди неблагоразумны и к тому же подозревают греков в нечестности. У них извращенное мнение о вашем народе, который, я уверен, полон христианского милосердия.
— Если они отказываются принимать наши дары, значит, обойдутся без них, пока не обретут здравый смысл, — сказал Крисафий. — Я прикажу эпарху сократить количество отпускаемого им зерна — посмотрим, сколько они продержатся с пустыми желудками под зимними дождями. И позабочусь об их перемещении через Рог в Галату. Там они будут подальше от беды, и содержать их будет легче.
— А как насчет моих обязанностей? — рискнул спросить я. — Чем, по-твоему, я должен теперь заняться?
Крисафий обжег меня взглядом.
— Действуй по своему усмотрению, Деметрий. Выступит против нас предводитель варваров или нет, но он, несомненно, воспользуется любой возможностью, чтобы причинить нам как можно больше зла. Кто бы ни желал смерти императора, ты должен найти его, и побыстрее. Теперь ступай.
Домой я возвращался в спешке: со дня зимнего солнцестояния не прошло и недели и дни оставались короткими. Я больше не мог пренебрегать комендантским часом, лишившись своего варяжского эскорта после того, как вернул Фому в монастырь к Анне — чтобы осваивал наш язык и обычаи и держался подальше от моих дочерей. Разумеется, этого Елена не могла мне простить. Не забыла она и нагоняя, который я устроил ей за нескромное, неподобающее девице поведение в то утро, когда обнаружил Фому в комнате девочек. Она убеждала меня, что между ними не происходило ничего более предосудительного, чем простой разговор, и Зоя, вопреки обыкновению, подтверждала ее слова. Но это нисколько не успокоило меня и не изменило моего решения отослать мальчишку.
Елена продолжала терзаться из-за этого.
— Совсем недавно он был рабом того страшного монаха, а ты опять запираешь его в монастыре? Да он же сойдет с ума!
— Вряд ли монахи из Святого Андрея вложат в его руки лук и заставят его стрелять в императора. Кстати, почему в похлебке нет мяса? Ведь пост уже три дня как закончился.
— Пост будет продолжаться до той поры, пока армии варваров не уйдут. По крайней мере, такие ходят слухи. Крестьяне гонят скот на городской рынок в страхе, что по дороге их ограбит банда каких-нибудь кельтов или франков, а тех животных, которые все-таки доходят до рынка, скупают имперские чиновники и все равно отправляют нашим недругам. Вот нам и приходится голодать.
— «Если голоден враг твой, накорми его хлебом; и если он жаждет, напой его водою: ибо, делая сие, ты собираешь горящие угли на голову его, и Господь воздаст тебе», — напомнил я дочери стих из Притчей Соломоновых. — Кстати, сегодня утром я встречался с братом короля франков.
— Он толстый?
— На нем было очень просторное одеяние, так что трудно сказать. Но горящих углей у него на голове точно не было, так что вряд ли ему стыдно, что он нас объедает.
— Он не сказал тебе, когда они собираются уходить? — тихо спросила Зоя.
Моя младшая дочь была в том возрасте, когда малейшее изменение настроения превращает ребенка в юную женщину. Но сейчас она просто выглядела напуганной.
— Это решает не он. Варвары ждут разрешения императора.
— Тогда он должен дать им это разрешение и пропустить их, — произнесла она звенящим голосом, накручивая волосы на палец, чего не делала уже очень давно.
Я осторожно спросил:
— Почему ты так переживаешь, Зоя? Император не может просто взять и позволить орде варваров пройти через его империю. Он должен получить гарантии, что они не натворят на своем пути всяких бед.
— Ну, тогда пусть он их выгонит за пределы империи. По улицам слоняются толпы чужаков, в городе
