После забот чрезмерно долгого дня все так утомились, что прочее Тирант решил предоставить дню следующему и отдал приказание всем отдыхать.
На рассвете севастократор был уже на ногах и смотрел, как по его распоряжению возводят большой двускатный шатер и водружают наверху крест: здесь предстояло служить мессу, и еще этот же шатер должен был использоваться для собраний. Жить же в нем никому не дозволялось.
И едва только зазвонил подвешенный под крышей шатра колокол, как Тирант отправился слушать мессу. Диафеб тоже явился, но устроился в шатре так, чтобы севастократор сидел к нему спиной и не мог видеть, как кузен его зевает во весь рот.
На мессу пришли все знатные сеньоры, за которыми Тирант нарочно послал, дабы они не пропустили ничего важного. Все они расположились в этом шатре, как в настоящей церкви, и были очень признательны севастократору за проявленное внимание.
Когда же месса закончилась, в том же шатре начался совет, потому что до сеньоров дошли слухи о самых разных вещах. И одни известия были радостными, а другие — волнительными и неприятными.
Тирант заговорил первым. Он начал с того, что поблагодарил всех сеньоров, которые пришли и согласились помогать ему во всем, что он предпринимает.
— Не думайте, что я не замечаю ваших забот обо мне, — начал Тирант, обводя их глазами и улыбаясь каждому. — Ведь я вижу, как вы трудитесь ради того, чтобы мы одержали победу над ненавистным врагом. И многие из вас одержали также победу над собой и согласились подчиняться мне — не ради меня самого, ибо я не обольщаюсь касательно моих способностей, — но ради общего дела.
Они молчали, ожидая, что последует за этим вступлением. Севастократор уже не раз доказывал им, что способен удивить даже тех сеньоров, которые, как казалось, давно утратили способность удивляться.
Но ничего странного на сей раз Тирант им не сказал.
— Осажденные нами турки попросили пощады, — объявил он. — Сидя на горе без припасов и воды, они испытывают большие неудобства. И пока эти неудобства не превратились в настоящие страдания, они решили сдаться на нашу милость. Я распорядился собрать для них еды и питья, а когда они немного соберутся с силами, их приведут сюда, чтобы затем они были отданы в рабство.
— Превосходно! — воскликнул Диафеб.
Некоторые сеньоры с ним согласились, но большинство сохраняло угрюмый вид, и Тирант насторожился.
— Что случилось? — спросил он. — Происходит нечто, о чем я не знаю?
Он подумал о виселице и о семи телах, которые там раскачивались, и у него неприятно заныло под ложечкой.
— Да, севастократор, — выступил один из сеньоров. — Нам стало известно, что герцог Македонский обобрал всех мертвецов в том турецком лагере, который мы разгромили. Он взял огромную добычу. И никогда прежде не бывало столь великолепной и богатой добычи, как та, которую он присвоил вместе с жителями Пелидаса.
Тирант опустил глаза, потому что о герцоге Македонском говорили как о мародере.
— Пелидас сильно пострадал во время осады, — произнес наконец севастократор. — Возможно, герцог Македонский лишь восстановил справедливость, когда позволил жителям взять себе деньги, драгоценности и одежду убитых турок. Ведь те причинили им немалый урон!
— Мы считаем, что тоже заслуживаем своей части добычи, — заметил сеньор Малвеи. — И вы не можете запретить нам потребовать своего.
Тирант долго молчал, обдумывая услышанное, и в конце концов вынужден был признать, что эти сеньоры правы.
— Но как нам принудить герцога Македонского поделиться? — спросил он. — Я не вижу такого способа.
— Мы отправим к нему посольство и попробуем договориться по-хорошему, — сказал граф де Сен- Жорди.
— Граф де Сен-Жорди? — переспросил герцог Македонский с таким видом, словно впервые слышал это имя. — Но что ему нужно?
— Он прибыл от севастократора Тиранта Белого и желает поговорить с вашей милостью, — доложил слуга, низко кланяясь.
Герцог Македонский восседал в своем шатре и с недовольным видом рассматривал свои ладони: он желал бы не только вымыть, но и надушить их, однако в спешке позабыл в Пелидасе шкатулку с ароматными эссенциями.
— Что нужно от меня севастократору? — фыркнул герцог Македонский. — Меня с души воротит, когда я думаю об этом выскочке! Странно, что другие сеньоры Греческой империи приняли его так хорошо — должно быть, он подкупил их или как-нибудь запугал. Но я достаточно богат, достаточно знатен и не испытываю страха перед иноземцами, так что против меня он в любом случае будет бессилен.
Граф де Сен-Жорди вошел к герцогу и, стоя на пороге, заговорил так:
— Полагаю, наше появление вас удивляет?
— Да, — отрывисто бросил герцог Македонский. — Удивляет, и очень сильно. Что вам нужно? Если у вас закончилось продовольствие, то здесь его клянчить бесполезно; впрочем, говорят, что французы большие мастаки жарить лягушек. Поищите на берегу реки, там их много водится.
— Меня прислали к вам севастократор и все славные графы и маркизы нашего воинства, — продолжал Сен-Жорди невозмутимо, хотя в душе у него все начало закипать.
— Так что вам угодно, попрошайка? — презрительно осведомился герцог.
— Соблаговолите поделиться трофеями, которые вы взяли под Пелидасом! — потребовал граф де Сен-Жорди. — Ведь это мы разбили турок, а потом гнались за ними, чтобы снять осаду с города! Если бы мы не стали преследовать неприятеля, у нас нашлось бы время забрать то, что причитается нам по праву победителя. Но мы не остановились и продолжили битву, а вы воспользовались этим. И если мы пренебрегли деньгами и сокровищами ради общего дела свободы, то уж вы-то не упустили случая!
— Да, — не стал отпираться герцог Македонский, — именно так. Но я не отдам того, что считаю моим, так и передайте этому вашему севастократору. Пусть лучше убирается восвояси, не то я его поймаю, схвачу за шею, суну его голову в реку и заставлю выпить всю воду, что течет по руслу!
Герцог Македонский не забыл, как его попрекнули «бычьим пойлом», и попробовал отыграться, но граф де Сен-Жорди не понял потаенного смысла этой угрозы и только пожал плечами.
— Я ведь не герольд, так что не трудитесь тратить на меня свое красноречие. Мы же с вами не первый год знакомы. Что нам севастократор? Этот юноша — чужак в нашей стране; он старается ради императора, и, видит Бог, у него неплохо получается! Но в наших отношениях ему вовек не разобраться. Разговаривая с ним, можете сыпать угрозами или лицемерить, как вам будет угодно; однако со мной этого лучше не делать. Я-то хорошо знаю, чего вы стоите! Каждый раз, как вы принимаетесь лгать или хвастаться, у меня начинают болеть уши!
Герцог Македонский задумчиво потянул себя за мочку уха и посмотрел на своего собеседника так, словно тот сообщил ему нечто новое.
— А теперь послушайте меня, — протянул герцог Македонский, — мне противно видеть, как вы поете с чужого голоса. Все эти разговоры о справедливом дележе исходят от севастократора. Убирайтесь отсюда, пока я не передумал и не учинил над вами какого-нибудь насилия.
— Так вы не отдадите трофеи?
— Нет! — приподнявшись, выкрикнул герцог Македонский. — Один раз я уже ответил, но если вам одного раза недостаточно, повторю и во второй. Мне не угодно делиться с вами, и я требую, чтобы вы ушли.
Граф де Сен-Жорди вышел из шатра без поклона и не прибавив больше ни слова. Он уселся на коня и во весь опор помчался обратно.
Разумеется, герцог Македонский мог, глядя на его бегство, тешить себя мыслью о том, что граф де Сен-Жорди испугался его угроз, но на самом деле граф впал в такую ярость, что просто не в силах был
