герцогство Курляндия стало её вассалом. Эстония вместе с Юрьевом перешла к Швеции, а остров Эзель — к Дании.
Так победа над меченосцами не обеспечила захват так нужных Москве земель, на которых успели закрепиться Швеция и Польша. И с этого времени Москве уже пришлось воевать со Швецией и Польшей.
После унизительного поражения царь занялся реформой управления и в 1565 г. разделил государство на две части — земщину и опричнину. Из них первая оставалась под властью бояр, а во второй же правил царь во главе опричников-дворян. Цель реформы заключалась в укреплении вертикали власти, как бы сейчас сказали.
Иван IV создал для своей охраны опричное войско, призванное искоренять коррупцию, предательство и ересь. Опричники, которых некоторые современники двусмысленно называли кромешниками, получали особое право расследовать и арестовывать любого по упрощенной юридической форме, а то и вовсе без нее. Царь выселил многих бояр на окраины, а отнятые вотчины с. крестьянами давал опричниками, исповедовавшим своеобразный аскетизм, прерываемый оргиями и садизмом. Одетые в длинные черные плащи, они скакали на черных лошадях, почти как монахи, которых проверяли на честность и порядочность. Для этого во дворе стоял ящик для доносов.
В Александровской слободе деспот устроил подобие монастыря, где молитвы сменяли кровавые оргии, а опричники поверх цветного платья носили черную рясу. Это живописал А. К. Толстой, познакомив читателей с приключениями князя Серебряного. Возвращаясь в Россию из заграницы, герой романа встретил шайку разбойников, грабящих деревню, насилующих и убивающих людей. Князь вмешался в побоище, но с изумлением узнал, что мешает отправлению правосудия, так как эти оборотни оказались слугами царя, а их бесчинства — следствия политических реформ. Холуи привели князя в Александровскую слободу, где его ждали новые открытия. На царском дворе медведями травили пришлый люд. Наконец, избежав пытки, Серебряный попал на пир. В столовой зале заседали клевреты, переодетые чернецами, сам царь, зловеще усмехаясь, наделял гостей кубками с отравой. Ноги скользили в крови. Воздух насыщал опьяняющий запах бойни. Гул веселых голосов охмелевших гостей смешивался с душераздирающими воплями жертв, пытаемых тут же в подвалах. Этот дворец напоминал ад.
Опричники быстро деградировали, став привилегированным войском алчных и жестоких разбойников, вредящих интересам Москвы не менее тех бояр, которых их призвали усмирять. Наоборот, они, сея разрушение и распри, усложнили обременительное управление страной.
Кровавая бойня шла по воле царя. Исполняя его приказы тупо, без чести и совести, со своими страшными эмблемами — собачьей головой и метлой у луки седла, — опричники грабили и убивали людей. Привезя свою добычу, обрызганные кровью кромешники надевали черные рясы и, под предводительством игумена-царя, предавались оргиям. Столь же мрачные картины имеются в трудах русских историков XIX в. Карамзина, Соловьева, Костомарова, Ключевского и Михайловского.
Сейчас уже забыта судьба Великого Новгорода, окончательно добитого Москвой холодной зимой 1570 г. Возглавив огромное войско, Иван IV начал свой последний и решительный бой с остатками крамольной республики. Пред этой Божьей карой поблекли все ужасы похода в Ливонию. От Клина до Новгорода войска оставили за собой испепеленную пустыню, и 2 января передовые отряды появились у стен города, разграбили монастыри и 500 братьев поставили на правеж. Их били с утра до вечера, вымогая по 20 рублей с каждого. Не много нашлось счастливцев, уплативших эту огромную по тем временам сумму и избежавших пыток. Других ждала страшная участь. В пятницу 6 января прибыл царь и приказал бить палками до смерти всех.
Затем настал черед белого духовенства. Воскресным утром перед обедней архиепископ Пимен вышел с крестным ходом встретить и благословить царя. Иван обозвал владыку волком хищным, но милостиво согласился отобедать у него. Среди трапезы царь громко вскрикнул, по его знаку опричники стали громить дом хлебосольного владыки, сорвали с него одежду и вместе с челядью бросили в подвал.
На главной площади города москвичи соорудили орудия пыток, и царь начал быстрый суд. Приставы рыскали по домам, сгоняя всех к обнесенному оградой трибуналу. Новгородцев приводили сотнями, пытали, жгли на малом огне, затем почти всех приговаривали к смерти и везли топить. Окровавленные жертвы привязывали к саням, которые по крутому откосу пускали к быстрине, где Волхов никогда не замерзал. Это своеобразное катание с гор создавало ощущение праздника, и государева шпана, видя, как несчастные погружались в пучину, веселилась, будто дети на Рождество. Младенцев топили, привязав их к матерям. Опричники с пиками стояли в лодках и бдительно следили, чтобы никто не спасся.
По свидетельству III Новгородской летописи, казни шли 5 недель, и каждый день опричники отправляли к праотцам 500–600 человек, но иногда их число возрастало до 1500,1 Псковская летопись говорит о погибших 60 000 человек. У современного читателя это число может вызвать улыбку, но в те сентиментальные времена казалось ужасным. Многие исследователи сомневаются в количестве жертв. Но при оценке масштаба казней можно пользоваться документами самого Грозного, это так называемые синодики, рассылавшиеся по монастырям для молитв по убиенным. Подобно французскому корою Людовику XI, свою необычную свирепость Иван IV сопровождал педантичным соблюдением обрядовых догм, и в списке Кирилло-Белозерского монастыря числится 1500 имен. Другой синодик Спасского монастыря в Прилуках содержит 2780 убитых знатных новгородцев. Понятно, что простолюдинов никто не считал.
Но, уничтожив крамолу демократии в Новгороде, Москва лишилась древних славяно-финских мореходов и корабелов. А так как опричники не могли ими стать, то царь, с целеустремленностью маньяка, начал создавать морские силы. Однако все эти волевые попытки устроить в Нарве базу флота закончились печально, так как на Руси практически не было моряков. Поэтому пришлось нанимать каперов.
Это оказалось легко, так как Балтика кишела корсарами. Польские и литовские флибустьеры захватывали суда, идущие в Нарву, а Швеция, воевавшая с Данией и Любеком, преследовала их морскую торговлю. В свою очередь, Дания и Любек нанимали каперов против шведов.
Желающие поступить на службу к царю Москвы нашлись быстро. Выбрали некого Карстена Роде, получившего в начале 1570 г. жалованную грамоту с огромной печатью на шнуре.
Так корсар Карстен Роде, за которым гонялись корабли многих стран, стал морским «отаманом» царя. Роде привлек на службу своих соотечественников головорезов.
Каперы устроили большой переполох на Балтике. Помимо польских корсары грабили и купцов других стран, требовавших очистить торговые пути от московитов. Больше всего страдал от них Данциг, организовавший в июле 1570 г. специальный отряд кораблей. Но Роде укрылся в Датских проливах. И когда корабли Данцига явились сюда, то Дания дала убежище эскадре Москвы.
Пока Иван IV занимался чуждой ему Прибалтикой, дела в Руси пошли совсем плохо. В 1570 г. Москва напрасно пыталась предотвратить организованное Польшей нашествие хана Крыма Девлет-Гирея. Напрасно послы Нагой и Ржевский униженно стояли перед грозными очами хана с льстивыми речами и подарками. А тут еще султан Турции, разгневанный потерей Казани и Астрахани, встал на сторону короля Польши Сигизмунда-Августа.
Царю пришлось срыть крепость на Тереке. Но султан, помимо желания видеть Москву одним из своих пашалыков, потребовал вернуть Казань и Астрахань. Этого Иван IV уже вынести не мог и прервал переговоры. В мае 1571 г. татары перешли Оку и появились у стен Кремля. Царь Иван, следуя по стопам своих предков, скрылся в Серпухове, потом в Александровской слободе и, наконец, — в Ростове. Брошенный мегаполис татары предали огню и мечу. Дым заволок улицы, на которых толпились испуганные жители, из всех церквей и монастырей плыл тревожный звон колоколов. Затем они стали падать на землю и умолкали один за другим, по мере того как пламя настигало церкви. Верхушка православного клира, ожидая смерти, заперлась в Успенском соборе. А оборонявший Москву князь И. Д. Вельский прятался в погребе, там и задохся. По своему варварскому обычаю, татары не стали штурмовать Кремль, а ушли, уведя с собой 150 000 пленных. Число это, вероятно, преувеличено, хотя нужно понимать, что в таких случаях все окрестное население сбегалось в Москву.
Но страшнее разорения для деспота казалось унижение. Уходя, хан писал: «Я разграбил твою землю и сжег столицу за Казань и Астрахань. Ты не пришел защищать ее, а еще хвалишься, что ты московский государь! Была бы в тебе храбрость и стыд, ты бы не прятался. Я не хочу твоих богатств, я хочу вернуть Казань и Астрахань. Я видел дороги твоего государства».
