они хотят? Отчет патологоанатома говорит о том, что оснований для иска нет: гибель пациентки вряд ли могла стать результатом проведенной операции…

– Вот оно: «вряд ли»! – прервал меня главный. – Значит, основания все-таки имеются!

Стараясь, чтобы мой голос звучал как можно спокойнее, я сказала:

– Ну, единственное, к чему в данном случае мог бы придраться адвокат потерпевшей стороны, это анализы умершей. Если бы, скажем, выяснилось, что Васильева была склонна к повышенному тромбообразованию, а соответствующих мер не приняли, то можно говорить по меньшей мере о халатности со стороны лечащего врача. Но, насколько я понимаю, с этим все в порядке?

– Да, – с явным облегчением ответил главный. – Судя по документам, предоставленным Караевым, анализы подозрений не вызывали. Гибель пациентки вполне можно объяснить роковой случайностью: всем известно, что смерть от ТЭЛА может наступить и без видимых причин, и никакая профилактика в любом случае не способна снизить риск до нуля. Но адвокат сейчас говорит не об этом.

– Неужели? – подняла я брови.

– Именно! Он обвиняет больницу в том, что умершей не был оказан надлежащий послеоперационный уход, что ее выставили из палаты реанимации раньше времени и оставили без наблюдения на ночь. А это, Агния Кирилловна, извините, целиком вина вашего отделения!

– Если вы не в курсе, Сергей Никандрович, – мягко сказала я, – то я не дежурила в тот вечер и ночь, когда все случилось.

– Да знаю я, знаю! – раздраженно повел плечами Добров. – Те, кто виновен в случившемся, уже имели со мной разговор.

Я могла представить, что это был за разговор! Главный никогда не стеснялся в выражениях, более того, он обладал навыками той изощренной грубости, которая отличает образованного человека от неотесанной деревенщины. Честное слово, легче выслушать поток матерных ругательств, изливаемых на тебя каким-нибудь мастером, нежели унизительные, полные ядовитого сарказма замечания, с легкостью слетающие с языка Доброва!

– Я, конечно, не снимаю с себя ответственности… – снова начала я.

– А вот это правильно! – тут же опять перебил Добров. – Виноваты все, кто делал операцию пациентке и кто недоглядел, не смог предвидеть того, что с ней может произойти!

– Вы правы, Сергей Никандрович, – согласилась я.

Наверное, Добров не ожидал, что я окажусь такой покладистой, и ждал возражений. Не услышав их, он окончательно остыл, и злобно-напряженное выражение на его лице сменилось усталостью.

– Сами-то вы что думаете? – спросил он совершенно другим тоном, нежели тот, которым начинал нашу беседу. – Почему Васильева умерла?

– Хотела бы я знать! – искренне ответила я. – Нет ничего, чего желала бы больше, но, к сожалению, теряюсь в догадках.

Это была практически правда: даже если Роберт подделал результаты анализов, это еще ни о чем не говорило, ведь мы понятия не имели, каким мог оказаться уровень протромбина в крови Розы Васильевой. Вина Роберта лишь в том, что он невнимательно просмотрел данные анализов. Это, конечно, серьезный недосмотр, но только в случае, если пациентка и в самом деле принадлежала к группе риска. Сейчас оставалось только гадать, и я никак не могла взять в толк, почему адвокат, обладая столь скудными основаниями, согласился вести дело Васильевой. С другой стороны, доказать вину отделения реанимации скорее всего будет несложно, ведь с пациенткой и в самом деле поступили более чем некорректно, не позволив ей до конца прийти в себя под пристальным наблюдением врачей и переведя в послеоперационную палату, где ей никто не мог оказать помощь.

– Шилов отстранил Роберта Караева от работы до окончания тяжбы, – говорил между тем главный. – В принципе ничего другого он сделать и не мог – я сам потребовал бы принятия мер, если бы Шилов меня не опередил. Но я не хочу терять такого классного специалиста, как Караев, и не желаю дурной славы о своей больнице. Вполне возможно, Агния Кирилловна, что вас вызовут на процесс, как человека, который присутствовал на операции Васильевой и, кроме того, работает в отделении, по вине которого, как утверждается адвокатом, наступили необратимые последствия. Вы меня понимаете?

Я кивнула, но внутренне поежилась: никогда не была в суде и вовсе не мечтала о том, чтобы испытать это сомнительное удовольствие.

– Нам всем придется балансировать, – продолжал Добров, – между не вполне ясной правдой и, так сказать, честью мундира. Для нас, врачей, работников одного учреждения, второе гораздо важнее первого, и вы должны это понимать. Я ни в коем случае не призываю вас лгать – даже не думайте! – но помните, что каждое ваше слово может послужить как на пользу, так и во вред больнице.

* * *

Придя тем вечером домой, я хотела только одного – принять душ, завалиться в постель, укрывшись с головой одеялом, и попытаться привести в порядок свои мысли, которые просто вываливались из головы через все естественные отверстия. Но мне это так и не удалось, потому что дома поджидал сюрприз. Сюрпризов я не люблю. Вернее, не то чтобы не люблю, но отношусь к ним с опаской, придерживаясь мнения, что приятных неожиданностей не бывает.

Первой, кто встретил меня у дверей, естественно, оказалась Куся, как всегда несущая тапок в зубах. Она не слишком заботилась о том, чтобы каждый получал именно свою обувь, потому что для нашей собаки важен сам факт добрых намерений. Вот и на этот раз я увидела, что она держит в пасти тапок мамы, а моя пара преспокойно лежит там, где ей и положено – у вешалки для верхней одежды.

Вторым стал Дэн, вылетевший из гостиной с сияющей улыбкой на лице.

– Мам, у нас появился богатый спонсор! – выкрикнул он.

– Что ты городишь? – нахмурилась я. – Какой еще спонсор?

– По почте прислали ноутбук, прикинь?

Встревожившись не на шутку, я поспешила в комнату сына. У входа валялась красочная коробка с надписью по-английски «apple», а на столе Дэна стоял, переливаясь иссиня-черными боками, новенький лэптоп со всемирно известным логотипом в виде надкусанного яблока.

– Как это сюда попало? – спросила я, указывая пальцем на технику.

– Я же говорю, по почте прислали, – ответил Дэн. Его улыбка угасла: он не мог не заметить напряженного выражения моего лица. – Прихожу из школы, а в ящике извещение…

– Кто отправитель?

– Неизвестно, в том-то и дело! Может, у нас объявился богатый родственник? – предположил Дэн.

В это верилось с трудом: у нашей семьи отродясь не было состоятельных родичей!

– Сколько эта штука может стоить? – поинтересовалась я.

– Тысяч шестьдесят, по моим прикидкам, – ответил сын. – Но можно уточнить по компьютеру.

– Ого!

Я тут же подумала о восьмидесяти пяти тысячах, переведенных мне неизвестным. Кто-то хочет нас подкупить? Роберт? Никаких других идей мой мозг не родил. Значит, Роберт решил заручиться моей поддержкой. Зачем ему это понадобилось? Может, он подозревает, что я знаю о подмене анализов Васильевой? Или он просто боится, что я, будучи в курсе его мелких махинаций, могу здорово подпортить ему репутацию?

Как бы там ни было, я приняла твердое решение поговорить с Робертом.

– Запакуй эту вещь обратно, – сказала я, обращаясь к Дэну. – Она не наша.

Дэн даже спорить не стал. Мой сын чрезвычайно чувствителен к переменам в моем настроении. Обычно мы прекрасно понимаем друг друга, и для этого нам не нужны слова. Дэн и я работаем на одной волне, и сейчас он понял, что возражать матери не стоит, потому что она чем-то расстроена и озабочена.

После ужина я ненадолго заглянула к Голубевым. Галина Васильевна, как мне показалось, выглядела лучше обычного, да и настроение у нее отличалось от привычно угрюмого. Пока мы болтали, кто-то позвонил в дверь, и Светлана понеслась открывать – просто удивительно, сколько нерастраченной энергии у этой девушки! Хотя чему тут удивляться, ведь она целыми днями сидит дома в компании обездвиженного инвалида и ходит только из комнаты в кухню и обратно. Время от времени, правда, Светлана отправляется за покупками, в собес или поликлинику, а также платит за квартиру на почте, но разве всю эту деятельность можно считать достаточной для такого активного, молодого организма?

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату