Карпухину, который забрал дело о нападении на патологоанатома себе, так как связал его с нашим делом, позвонила жена Багдасаряна. Разбирая вещи мужа, которые не заинтересовали нападавшего, она обнаружила мобильный телефон. Если помните, у патолога забрали борсетку с ключами, деньгами и документами, но мобильник был у него во внутреннем кармане пиджака. Телефон имеет функцию встроенного диктофона с памятью, рассчитанной на три часа беспрерывной записи. Зная о привычке мужа записывать все свои действия, она прослушала память телефона и обнаружила кое-что интересное.
Мы все, включая Леонида, от обычной апатии которого не осталось и следа, заметно напряглись в ожидании продолжения.
– Багдасарян действительно успел провести вскрытие тела Полетаева, но ему не хватило времени, чтобы отправить образцы в лабораторию. И все же в записи есть нечто, что определенно связывает Ракитина и Полетаева: состояние их внутренних органов не соответствовало возрасту жертв. Более подробный отчет Багдасарян, скорее всего, написал от руки на бумаге, но он исчез вместе с телом, иначе мы имели бы гораздо больше материалов для исследования.
В кабинете снова повисло молчание.
– Ну и что? – решился прервать его Никита. – Это же ничего не объясняет, а только еще больше запутывает!
Лицкявичус обвел нас немигающим взглядом. Мне вспомнился киплинговский змей Каа: сейчас, как мне показалось, глава ОМР удивительно на него походил.
– Мои слова прозвучат дико, – сказал он, наконец, – но нужно произнести их вслух хотя бы для того, чтобы это осознать: кажется, мы имеем дело с каким-то экспериментом по… некосметическому омоложению.
Потрясенное молчание, которым мы встретили заявление главы ОМР, подтвердило его предположение: это прозвучало совершенно дико и неправдоподобно! Не дав никому из нас возможности возразить, Лицкявичус быстро продолжил:
– Это еще предстоит проверить, разумеется, да и Кобзев предоставил пока еще неполную информацию. Тем не менее надо двигаться в этом направлении…
– Постойте-постойте! – прервала я главу ОМР, вновь обретя голос. – Вы хотите сказать, что кто-то пользуется положением бомжей, незащищенных слоев населения, чтобы ставить эксперименты на людях?
– Именно так.
– Но… разве научно-исследовательские учреждения не обязаны получить соответствующие разрешения на проведение подобных исследований? Ведь это не так просто, так как требуется доказать безопасность опыта, верно? Кроме того, насколько я знаю, к такого рода деятельности обычно привлекаются добровольцы из числа военных или студентов, а никак не лица без определенного места жительства! Нужно тщательно отслеживать испытуемых, а как это сделать, если человек целыми днями бродит по городу в поисках пропитания или крыши над головой?
– Вот именно поэтому у меня возникло сомнение в том, что это исследование (если, конечно, мы признаем, что оно действительно имеет место) может проводиться официально. Значит, нужно искать среди частных медицинских учреждений. Бомжи, как вы совершенно правильно отметили, и в самом деле относятся к группе риска. Во-первых, им всегда нужны деньги. Во-вторых, с ними можно не заключать письменный договор, достаточно устного соглашения: разве бомж побежит в суд отстаивать свои права, если эксперимент провалится и он каким-то образом пострадает? Да и кто ему поверит, спрашивается? Более того, у таких людей либо нет родственников, которые могли бы за них вступиться, либо этим родственникам совершенно все равно, что с людьми станется. Значит, в случае чего никто их не хватится и не начнет копать, пытаясь выяснить истину.
Леонид беспокойно зашевелился. Я не впервые видела его в таком состоянии. Патологоанатом словно чувствовал себя не в своей тарелке при упоминании о деклассированных членах общества.
– Вы сказали, нужно искать среди частников, – произнесла я, отведя взгляд от Кадреску. – Вы представляете себе, сколько сейчас развелось негосударственных медицинских и научно-исследовательских учреждений?
– Вполне представляю, – ответил Лицкявичус, помахав у меня перед носом увесистой папкой. – Здесь сведения обо всех, включая научные и псевдонаучные, занимающиеся «медицинской эзотерикой», «медицинской астрологией» и прочей ересью. Что ж, придется проверить все – ничего не поделаешь! По крайней мере, у нас есть за что зацепиться. Агния, у вас ведь завтра свободный день?
И откуда этот человек знает? Да, у меня завтра выходной, и я планировала заняться делами, связанными с предстоящей свадьбой, так как в свете текущих событий могла уделять им время лишь урывками.
– Мне понадобится ваша помощь, – не дожидаясь ответа, продолжил Лицкявичус. – Мы поедем в Институт физиологии и геронтологии. Его возглавляет профессор Земцов – светило в области изучения продления жизни. Прежде чем начнем трясти другие учреждения, занимающиеся той же проблемой, необходимо выяснить компетентное мнение. Я, конечно, мог бы побеседовать и один, но две головы все же лучше, чем одна. Так что будьте готовы завтра к девяти тридцати и ничего не планируйте до часу дня.
Конечно, зачем что-либо планировать, когда существует такой «заботливый» человек, как Андрей Эдуардович Лицкявичус, согласный взять на себя титанический труд по составлению твоего расписания на каждый день недели? Можно вообще ни о чем не беспокоиться!
Павел снова решил оставить автомобиль подальше, там, где существовала вероятность обнаружить его в целости и сохранности по возвращении. Беседа с приятелями Ракитина, как и перспектива везти в своем любимом детище дурно пахнущего Георгия, не вдохновляла психиатра, но выхода не существовало. Накануне Кобзев отдал Лазареву две рубашки и легкую летнюю куртку в надежде, что тот хотя бы переоденется, но бомж явился на встречу в тех же лохмотьях, что и вчера, сияя от предвкушения поездки на классной тачке и широко улыбаясь, выставляя напоказ отсутствующие зубы. Павел решил махнуть на все рукой и после провести полную дезинфекцию своей «крошки».
Большая свалка, где, по словам Лазарева, частенько ошивался Ракитин, находилась на окраине. Судя по всему, бомжам недолго оставалось пользоваться этим местом, так как город неуклонно разрастался, отвоевывая у них все больше и больше земли. Уже на подходе, метров за триста, Павел ощутил невероятную вонь, от которой прямо-таки с души воротило, и пожалел, что не захватил с собой респиратор или хотя бы марлевую повязку – большое упущение. С другой стороны, психиатр понимал, что эти люди вряд ли отнесутся к разговору серьезно, если он не возьмет себя в руки и не попытается не обращать на запах внимания. Чем ближе они подходили, тем меньше становилась решимость Кобзева. Нет, он никогда не был излишне щепетилен в отношении чистоты, но поручение Андрея с каждой минутой казалось все более и более невыполнимым. Он делал над собой титанические усилия, чтобы не развернуться и не драпануть в противоположном от свалки направлении – туда, где дожидалась его аккуратная машинка, насквозь провонявшая Георгием Лазаревым.
– Они там, – махнул рукой Георгий, довольно улыбаясь беззубым ртом. – За этой кучей.
Павел обреченно окинул взглядом раскинувшийся перед ним пейзаж. Он понял, что отныне его самым страшным сном станет эта сцена: освещенная ярким солнечным светом свалка с возвышающимися над ней огромными холмами и низенькими пригорками разнообразных отходов, хруст алюминиевых банок из-под пива и кока-колы под ногами и неистребимый, въедающийся в поры запах гниения.
Обогнув одну из «гор», которую Павел тут же окрестил Монбланом в силу высоты и того, что сверху она оказалась словно специально присыпана чем-то белым, что при ближайшем рассмотрении оказалось прессованной бумагой, они с Георгием вышли на «лужайку» – более или менее расчищенное место в середине свалки. Здесь жизнь била ключом. На пятачке примерно десять на десять метров стояли временные жилища бомжей, собранные из старых деревянных ящиков из-под овощей, картонных коробок из-под стирального порошка и прикрытые брезентом. Кое-где рядом с импровизированными домиками виднелись кострища, где, очевидно, приготовляли еду, и Павел даже с удивлением заметил одну старенькую печку-буржуйку: судя по всему, здесь обустраивались надолго и с толком.
Георгий окинул местность орлиным взором и, ткнув пальцем в небольшую группу людей, ползающих по соседней куче в поисках чего-то, одним им известного, произнес:
– Вон они, приятели Олеговы! Сейчас мы их выловим…
