— Какие выбросы? — спросил Демин.
— Из окон.
— С твоим юмором не здесь надо работать.
— А где? — засмеялся участковый.— По-моему, он как раз на месте.
— Что отпечатки? — спросил Демин у эксперта.
— Вроде чужих нету. Наверняка отвечу вечером.
— А виски?
— Бутылка открыта совсем недавно. Вечером, если не утром.
— Снимки есть?
— Сколько угодно,— оперативник протянул Демину большую папку с фотографиями.
Да, Селиванова любила сниматься, явно нравилась себе, и не только себе, это тоже было ясно. Белокурые волосы, пухлые, почти детские губы, слегка капризный, уверенный в неотразимости взгляд. Вот на фотографии Селиванова хохотала, и Демин мог убедиться, что у нее на удивление красивые, ровные зубы. На одном только снимке девушка была совершенно иной: угрюмый взгляд, не то беспомощная, не то нагловатая улыбка, какая бывает у людей, застигнутых на некрасивом поступке. Разглядывая этот снимок, Демин не мог отделаться от впечатления, что эта ее ухмылка предназначалась для него. На оборотной стороне снимка стояла дата. Только дата, больше ни слова, ни буквы. Снимок был сделан два месяца назад. Снимок говорил и о том, что была у девушки Наташи другая жизнь, не только та, о которой знала сердобольная Сутарихина.
Демин отобрал из пачки несколько снимков и сунул их в карман.
— А вот это, Валя, тебе не покажется интересным?— оперативник положил перед Деминым коробку, наполненную всевозможными женскими побрякушками, колечками, квитанциями, нитками.— Посмотри, здесь почти десяток этикеток из «Березки»… Ну, из магазинов, которые за валюту торгуют…
Демин взял коробку, вытряхнул ее содержимое на диван. Несколько минут внимательно перебирал, рассматривая бумажки, этикетки, квитанции. Они рассказывали еще об одной стороне жизни Селивановой.
— Ну вот, это уже интересно,— проговорил он.— Квитанция на денежный перевод. Маманя высылает Наташе двадцать пять рублей и заранее извиняется, что больше выслать не может. Слышь, Гена,— подозвал он участкового.— Картошку купили родители Наташи. На зиму запаслись. И эта покупка серьезно вышибла их из колеи…
— Ну и что?
— Это говорит о том, что благополучия Наташа достигла своими силами. Старики ее, как я понял, не самые состоятельные в Воронеже люди. Покупка нескольких мешков картошки для них непростое дело. А у девушки Наташи две дубленки… Если я не ошибаюсь, общей стоимостью порядка пяти тысяч рублей.
— Мать честная! — в волнении зажала рот руками дворничиха, услышав эту невероятную с ее точки зрения сумму.— Это где же взять их?! Такие-то деньги…
— Дочку красивую надо иметь, мамаша! — засмеялся фотограф.— Нынче красивые дочки в цене!
— Нет, уж, сынок,— строго проговорила женщина.— Тогда уж и денег этих не надо. Господь с ними, с деньгами-то. Не ужилась, видно, девка с деньгами в одной комнате, выжили они ее, в окно вытолкнули, во как! С большими деньгами не каждый уживется, они, деньги-то, с норовом, кто послабее — со свету сживут!
— Верно говоришь, мать,— согласился фотограф.— В одной комнате действительно трудно с деньгами ужиться, тут квартира нужна попросторнее… Это ты верно подметила. За такие слова и кадра не жалко,— он резко повернулся и щелкнул аппаратом так неожиданно, что женщина не успела убрать с лица осуждающее выражение.
— Тьфу, черт лохматый! — шутливо выругалась дворничиха,— хоть бы причесаться дал.
Демин открыл окно и посмотрел вниз. В нескольких метрах раскачивались верхушки высоких деревьев, внизу, на асфальте, все еще лежали кирпичи, припорошенные мокрым снегом. Выбросилась Селиванова рано утром, почти ночью, в темноте. Надо же, нашлась у девчонки бутылка виски… А не будь ее, кто знает, и сейчас была бы жива. Поревела бы, пообижалась бы на кого-то, но осталась бы жива. Выпила примерно стакан. Количество вполне достаточное, чтобы любая неприятность превратилась в трагедию. Говорят, правда, что пьяному море по колено… Не знаю, подумал Демин, не знаю… Большинство преступлений совершается в пьяном состоянии, не потому, что кое-кому становится безразличной собственная судьба… Скорее наоборот — обостряется чувствительность, преувеличенно воспринимается любое брошенное слово, безобидное замечание кажется смертельным оскорблением, вполне терпимое положение воспринимается как безвыходное.
Ну что ж, доложим начальству все, как есть, думал Демин, перелистывая маленькую записную книжечку Селивановой. Книжка была необычная, узкая, длинная, в алом сафьяновом переплете, с прекрасной бумагой. Такую не купишь в канцелярском магазине, скорее всего тоже из «Березки». И еще одно заметил Демин — книжка была совсем новая и два десятка телефонов, занесенные в нее, очевидно, переписывались совсем недавно из старого блокнота.
5
Дверь в комнату резко, без стука открылась — на пороге стояла бледная Сутарихина.
— Там звонят,— проговорила она шепотом.— По телефону… Наташу просят… Я сказала, чтоб подождали
— Валера!-Демин повернулся к одному из оперативников.— Быстро в соседнюю квартиру. Позвони оттуда — пусть засекут телефон. Пусть…
— Знаю!
— Вера Афанасьевна,— негромко сказал Демин,— возьмите трубку и скажите, чтоб подождали.
— Господи, как же это? — глаза старой женщины наполнились слезами.— А ну как не смогу?
— Сможете! — жестко сказал Демин.— Идите!
Своей резкостью он хотел возмутить женщину и тем придать ей силы. Сутарихина испуганно взглянула на него и вышла в коридор. Видя, что она не решается взять трубку, Демин сам взял ее, прислушался. «Соседка пошла звать…» — услышал он низкий женский голос. «Придет, никуда не денется»,— произнес тот же голос через несколько секунд. После этого раздался смех, какой-то угрюмый, торжествующий смех человека, который добился своего, сумел доказать свою силу. «Ничего, побесится, перестанет… Через это надо пройти. Ну, что там?!» — последние слова прозвучали четче, ближе других. Видно, неизвестная собеседница выкрикнула их прямо в микрофон.
Демин передал трубку Сутарихиной.
— Алло! Алло! — зачастила женщина.— Вы меня слышите? Алло?!
Участковый восторженно ткнул Демина в бок,— во, мол, дает бабка, время тянет, как опытный оперативник.
— Алло! — надрывалась Сутарихина.— Девушка!
— Да слышу, слышу! Чего вы орете, как будто вас…
— Подождите минутку… Алло!
В конце коридора, насупившись, стояли братья Пересоловы, и во всем их облике было неодобрение. Демин навис над Сутарихиной, пытаясь разобрать, что говорит сипловатая собеседница. Понятые робко выглядывали из комнаты Селивановой — они, кажется, так и не поняли, что происходит.
— Хорошо, я позвоню через пять минут,— сказала женщина и, не дослушав, повесила трубку.
— Низкий нагловатый голос? — вдруг спросил молчавший до сих пор младший Пересолов.
— Да, наверно, его можно назвать таким,— озадаченно проговорил Демин.— Она сейчас опять будет звонить. Ты ее знаешь?
— Звонит иногда… Не так чтобы часто, но и не первый раз. Кстати, этой ночью она звонила. Ее зовут
