И справедливо считает, что ухватить его не за что… А мы постараемся доказать, что ухватить можно. Ну, Коля? Решайся! Потолковать с ним нам все равно придется, так лучше это сделать пораньше, пока он ничего не знает о Селивановой.
— И машина есть? — улыбнулся Кувакин.
— Прекрасная, теплая, уютная машина! Мы будем ехать по городу, смотреть по сторонам, перебрасываться словами… А какой там идет снег, Коля! Боюсь, что последний снег в этом году! Да, чуть не забыл… Шеф сказал, что Татулин порнографией баловался?
— При обыске нашли несколько снимков. Приобщили к делу. Знаешь, что он мне сказал, когда я ему об этих снимках напомнил? Вы, говорит, хотите меня пристыдить? Хорошо вас понимаю. Да, мне стыдно, мне неловко, я готов сквозь землю провалиться! Но это самое большое наказание, которого я заслуживаю. Считайте, что вы меня уже наказали. Вот так. Хочешь посмотреть?
— С удовольствием.
— Удовольствия мало. Надо иметь очень большое воображение, чтобы там что-то увидеть…— Кувакин полез в стол, снова достал серую папку и так же осторожно принялся переворачивать страницы. Добравшись до зеленоватого конверта, он вынул пачку снимков, не глядя, протянул Демину.— Работа унылая, любительская. К делу эти снимки отношения не имеют, скорее характеризуют личность Татулина, дают представление, что за тип… А как продукция — полная бездарность. Да и красотки, как говорится, оставляют желать лучшего.
— Это меня и настораживает,— проговорил Демин, рассматривая снимки. Он долго вертел перед глазами один из них, потом протяжно вздохнул и замер над небольшим, серым, плохо отпечатанным снимком.
— Ну? Ты что?— забеспокоился Кувакин.
— Это Селиванова,— Демин бросил снимок на стол.
Кувакин как-то диковато глянул на Демина, схватил снимок. А Демин тем временем вынул из кармана фотографии Селивановой, прихваченные им во время обыска.
— Это она же… Из ее альбома.
— Точно она,— хрипло сказал Кувакин.— Выходит… Постой, постой. Выходит… А ну-ка брось мне остальные снимки… Черт! Это же надо! Вот эту даму, которая здесь в чем мать родила, я вчера допрашивал.
— Ее Татулин назвал?
— Да.
— Теперь-то уж мы обязательно должны проведать Григория Сергеевича. Теперь-то он назовет и адрес этой квартирки,— Демин, постучал пальцем по фотографиям.— И еще кое-что расскажет. Расскажет, убей меня бог.
— Валя, по снимкам можно установить — именно в этой ли квартире происходили события? — Кувакин вопросительно посмотрел на Демина.— Смотри, здесь виден узор обоев, какое-то пятно, вот что-то вроде гзоздя…
— Этого вполне достаточно,— сказал Демин.— Более чем достаточно. И скажу тебе, Коля, что, если в деле появится фотоаппарат, кассеты к нему, мы можем наверняка сказать — этим аппаратом снимали сии постыдные вещи или нет, эти ли кассеты использовали.
— Валя, когда ты говорил о почерках, тебя было интересно слушать, но когда ты понес эту ахинею про кассеты…
— Не веришь? — удивился Демин.— Коля, это же очень просто. Посмотри на этот снимок… Видишь, негатив отпечатан полностью, то есть при печати снимок не кадрировался, лишнее не обрезалось… Это говорит, кроме всего прочего, о невысоком мастерстве фотографа. На снимке даже бахрома от кассеты отпечаталась. Этот кадр, видно, расположен у самого конца пленки. По волокнам бахромы можно наверняка установить — использовалась именно эта кассета или другая.
— А фотоаппарат? — озадаченно спросил Кувакин.
— То же самое. Когда негатив отпечатан полностью, на нем всегда виден срез рамки фотоаппарата. Если на рамке есть повреждения, вмятины, заусенцы, они получаются и на снимке. Возможно, не видимые простым глазом, но это уже дело техники.
— Все понятно,— сказал Кувакин.— Нужна экспертиза.
— Для экспертизы нужно еще найти фотоаппарат, кассеты, квартиру… Послушай, при обыске у Татулина, у женщин, которых он называл, не попадался фотоаппарат?
— Попадался,— кивнул Кувакин,— у Татулина. И пленку нашли, она тоже в деле.
— Ну, вот видишь, как хорошо все складывается. Не у него ли и снимки эти делали?
— Нет,— уверенно сказал Кувакин.— У Татулина другие обои. Пока шел обыск, я насмотрелся на них. Здесь мелкий рисунок, а у Татулина по стене какие-то громадные, чуть ли не кормовые розы.
— Жаль,— сказал Демин.— Но с другой стороны, псе было бы слишком просто, узнай мы сразу, что Григорий Сергеевич занимался столь невинным занятием у себя дома. Да и дураком надо быть совершенно круглым.
— Татулин не дурак,— серьезно сказал Кувакин.— Но ему очень хочется, чтобы его принимали за такового.
— Ладно-ладно, нашел кого защищать! Скажи: у него дома не нашлось какой-нибудь записной книжки, блокнотика…
— Нашлось. Только не дома, а при нем. Когда его с женской сумочкой задержали.
— У меня блокнотик Селивановой с собой… Давай-ка перекрестную сверку устроим, выявим, так сказать общих знакомых. Доставай его блокнот. О! — Демин не смог сдержать радостного удивления.— Да у них и блокноты одинаковые! Прямо пароль какой-то. Смотри, у Селивановой точно такой же… Длинный, тонкий, с отличной бумагой, в мягкой сафьяновой обложке… Надо же, давно ищу приличный блокнот, а тут уже второй за одно утро! Ты спроси у своего приятеля Татулина — может, удружит, а?
— А думаешь нет? Достанет. Ну, ладно, поехали. Через пять минут сверка закончилась. Телефонов в блокнотах было немного, но в обоих оказались номера трех женщин, которых назвал Татулин, правда, у него они были помечены только одной буквой, а Селиванова записывала имена полностью — Татьяна, Галина, Лариса… Нашлась в блокнотах и Ирина.
— С твоего позволения,— сказал Демин,— этот номерок я запишу. Не она ли звонила Селивановой сегодня утром и прошлой ночью… Во всяком случае, других Ирин в блокнотах нет. Пошли, Коля. По коням. В Бутырку, к Григорию Сергеевичу.
10
Машина осторожно пробиралась в снегопаде, привычно ворчал водитель, а Демин сидел на заднем сиденье, вжавшись в угол, и безучастно смотрел на «дворники», сметавшие мокрые хлопья снега с ветрового стекла. Огни светофоров светились мягко и празднично, казалось, они плавают в воздухе, меняя цвет и размеры. Кувакин сидел рядом, подавшись вперед, в напряженной позе, словно готовясь выпрыгнуть из машины.
— Приехали,— сказал водитель.
— Ну, что ж, будем надеяться, что Григорий Сергеевич не откажется принять нас в своей резиденции,— хмыкнул Демин.
Громадное серое здание как бы растворялось в густом снегу и казалось еще больше, почти бесконечным. Все звуки были приглушенные, мягкие, люди будто старались тише говорить, мягче ходить, будто готовились к чему-то важному. И Демин поймал себя на мысли, что и он сейчас какой-то притихший, сосредоточенный, встречи с Татулиным ждет нетерпеливо и опасливо — слишком многое зависело от этого разговора.
Кувакин предъявлял документы, согласовывал детали, а Демин стоял в сторонке и думал о том, что день у него все-таки нулевой и забывать об этом не следует, что Татулин, судя по всему, орешек не простой
