места. Но вроде начинает созревать. Он что, к твоей девушке руку приложил?
— Что это за тип?
— Спекулянт. «Работал» в комиссионках по эту сторону прилавка. Магнитофоны, транзисторы, магнитолы и так далее. Дорогие игрушки. Скупка, перепродажа, продажа, в общем, он освоил все смежные специальности. Брать его можно было давно, знали, чем занимается, но поймать с поличным не могли. Как ни остановят ребята — говорит, купил, говорит, принес сдать, что угодно говорит. Мол, страсть у меня такая, не могу долго одним магнитофоном тешиться. А недавно гражданин Татулин повел себя довольно странно — активность небывалая, но товара при себе нет, к прилавкам не подходит. Но вот ребята рассказывали, вроде столковался с кем-то, локотком гражданина к выходу подталкивает, в сторонку оттирает, в подворотню манит. Там вынимает наш Григорий Сергеевич сумочку, раскрывает ее, и у «клиента» глаза начинают вылезать из орбит. Решили ребята помочь человеку, подходят. Татулин, как начинающий фокусник, небрежным движением сует сумочку за мусорный ящик. Мол, я — не я и сумка не моя. Но гражданин клиент оказался человеком принципиальным. Чтоб никто, не дай бог, не подумал, будто сумка его, он клятвенно всех заверил, что хозяин ее — Татулин. Открывают ребята сумку и чувствуют, что у них тоже глаза начинают потихонечку из орбит вылезать…
— Знаю,— сказал Демин,— валюта всех стран и народов.
— Да. Валюты, между прочим, не так уж много в пересчете на рубли, но разнообразие уникальное. Ребята со всех этажей приходили полюбоваться.
— Сколько в общей сложности?
— Тысяч на десять. Ну, что, начинается следствие… Откуда, спрашиваем, другие вопросы задаем. А он…
— А он говорит, что слабость проявил, хотел, мол, человеку помочь, что никогда больше заниматься такими нехорошими делами не будет ни за какие деньги,— быстро сказал Демин.
— Все именно так,— подтвердил Кувакин.
— Что он собой представляет?
— А, ничего особенного. Малограмотный проходимец с несколько повышенной наглостью, которая выражается довольно странно — Татулин совершенно бессовестно прикидывается дураком. Когда-то учился в радиотехническом техникуме, но не закончил. Выгнали за спекуляцию. Занимался этим малопочтенным делом чуть ли не на лекциях. Устроился в механизированную колонну диспетчером. Выписывал путевки, оформлял документы, вел какой-то учет. Брал взятки у водителей. Небольшие, но постоянно. Водители мне рассказывали, что к нему в окошко без трояка и не суйся, даже если хочешь спросить, который час. Последнее время работал снабженцем. Что его всегда подводило, так это нетерпение. Никак не мог смириться с тем, что кто-то живет лучше его. И он ударился в торговлю магнитофонами. Остатки образования позволяли ему весьма значительно рассуждать о достоинстве и недостатках какой-то модели — среди спекулянтов большим спецом стал. Мужик на пятом десятке, но не женат. Думаю, из экономии. Живет с мамашей.
— С мамашей его я сегодня утром беседу имел.
— Ага… По моим следам, значит идешь.
— Кстати, она упомянула какую-то женщину… Ну, которая его якобы на это дело подбила…
— Ха! — рассмеялся Кувакин.— Ты, Валя, даешь! Он мне каждый день женщин называет, с адресами, именами и прочими опознавательными знаками.
— Скольких уже назвал?
— Четырех.
— Селиванова есть среди них?
Кувакин выдвинул ящик стола, достал тоненькую серую папку и начал медленно переворачивать листки дела.
— Есть и Селиванова,— наконец сказал он.— Но мы пока ее не отрабатывали.
— Не придется ее отрабатывать,— сказал Демин.— Сегодня утром она выбросилась из окна.
— Ого! — присвистнул Кувакин.— Значит, и у меня труп.
— Один на двоих, Коля. Так что дела придется объединить. Вместе будем работать. Скажи, в какой связи он называл женщин?
— Говорил, что это люди, которые дали ему валюту для продажи. Но каждый раз оказывалось, что названная женщина не имеет никакого отношения к валюте. Понимаешь, в сумочке, кроме денег, мы нашли клочок газеты и там, на полях записан курс валют — сколько стоит в рублях, к примеру, фунт, доллар, гульден и так далее. Список составлен не Татулиным. Мы взяли образец его почерка и сопоставили. И ни одна из названных женщин тоже не писала этой записки. Отсюда вывод — он назвал не тех.
— Может быть, лучше сказать — не всех.
— Скорее всего. Вот эта записка.
Демин осторожно взял клочок газеты и начал внимательно рассматривать его. Записка была написана красной пастой, шариковой ручкой. Остроголовые, корявые буквы к концу строки становились мельче, опускались вниз — человек, писавший записку, видно, не любил переносов и все слова старался втиснуть до края листка.
— Ну, что скажешь? — спросил Кувакин.
— Почерк интересный. Скорее всего женский. Но писала не Селиванова. Ее почерк я уже знаю. Писал, видимо, человек с высшим образованием — почерк испорчен конспектами. Когда во что бы то ни стало нужно поспеть за преподавателем, когда это приходится делать часто, много, долго, несколько лет, почерк превращается вот в такие каракули. И заметь, автор не признает заглавных букв. Это просто крупно написанные обычные. Грамотный человек… Названия стран, валют написаны без ошибок, причем иностранные слова знакомы автору, написаны с ходу, легко. Когда слова неизвестны, их по буквам переписывают, а здесь — с этакой небрежностью… Что еще… Судя по всему, автору, вполне возможно, приходится пользоваться пишущей машинкой или услугами машинисток.
— С чего ты взял? — с сомнением проговорил Кувакин.
— Очень четкие абзацы. Отбивка, красная строка, абзац — все это ярко выражено. И еще — почерк, несмотря на то, что некрасивый, ужасный почерк, в то же время очень разборчивый. Машинистки не любят копаться в каракулях.
— Слушай, да ты прямо колдун!
— Нет, пока только учусь,— усмехнулся Демин.— А написано на стекле или на полированном столе.
— Боже, а это ты с чего взял?!
— Смотри, бумага газетная, плохая бумага, ручка пишет неважно, приходилось несколько раз наводить одну и ту же букву, давить на бумагу больше, чем нужно, но на оборотной стороне листка нет ни одной вмятины, не проступила ни одна буква, гладким остался листок…
— Ты что, экспертом работал? — спросил Кувакин.
— Нет, Коля, я был внимательным студентом. Ну, ладно, какие прикидки, откуда у Татулина столько валюты и в таком разнообразии?
— Ох, Валя! Неприятное дело, боюсь даже до конца додумывать. Понимаешь, Татулин назвал только женские имена… Троих я допросил, записал показания. Все они неплохо разбираются в ресторанах, знают например, что такое Интурист… И Селиванова твоя, очевидно, знала.
— Кстати, сегодня ей некая Ирина назначила встречу в Интуристе,— сказал Демин.— Среди тех, кого назвал Татулин, есть Ирина?
— Нет, Ирины нету. Так вот Интурист… Там всегда полно иностранцев… Ты понимаешь, о чем я говорю?
— Да. Установлено, чья сумочка была у Татулина? Ну, с этой валютой?
— Нет. Он называет хозяек одну за другой, но… Лукавит, темнит. Думаю, настоящую, истинную хозяйку так и не назвал.
— Едем к нему? — спросил Демин.
— Как, сейчас?
— У меня машина… Скучает небось мужик в Бутырке. Сегодня мы можем прижать его трупом. Завтра, глядишь, будет поздно. А следы ведут к нему. Он хорохорится потому, что, кроме валюты, у нас ничего нет.
