повозятся, раз они до сих пор на своей земле эту пакость терпят, — резюмировал данные разведки начальник штаба.
Но связаться пришлось. Вечером, перед маршем, к Федчуку явилась депутация от подводчиков. Они хорошо помнили его обещание: после Горыни их должны отпустить домой. Федчук, хозяин своего слова, взмолился в штабе:
— Надо отпускать быков, товарищ командир. Народ и так обижен.
— Что поделаешь?! Сам вижу, что надо.
И мы разработали налет на бандитские гарнизоны.
— Занимать нам села нужды никакой нет. Только отсечь бы гарнизоны от фольварка, где имеются лошади. Эту мысль и внуши комбатам, — сказал я Войцехоаичу. — Ограничься устным распоряжением. Боевого приказа писать не будем. Не прибавит нам славы эта баталия.
Начштаба согласился:
— Не стоит на эту пакость и бумагу марать.
Хозяевам воловьих упряжек Федчук заявил:
— Каждый, кто приведет ладную повозку с лошадьми, сдавай ездовому, перегружай груз и отправляйся домой восвояси.
— А документы?
— Какие еще документы?
— О том, что мы были мобилизованы. Сколько дней пробыли, и все такое.
— Народ, видать, тертый, — хмыкнул Мыкола Солдатенко…
Налет прошел удачно. В группы прикрытия были выделены старики из Путивльского отряда. В группу захвата фольварка тоже назначали лучшие роты из сумских партизан: по одной роте от второго, третьего и четвертого батальонов. Бой продолжался всего каких–нибудь сорок минут. Помог снегопад. Пушистые легкие хлопья прикрыли фольварк от прицельного огня. «Гарнизон» палил наугад, в белый свет, как в копейку. Вылезать из своих нор трусливая шваль и не думала. Так, постреливали впереди себя — для храбрости, что ли. Мы быстро, сноровисто сделали свое дело, и колонна ускоренным темпом двинулась дальше на запад. К утру зацепились уже за Рафаловские леса.
С рассвета в штабе стало многолюдно, словно в день получки в конторе какого–нибудь леспромхоза. Старшины рот и помпохозы батальонов являлись, окруженные толпами веселых и возбужденных подводчиков.
— Вот это я понимаю… Все честь по чести. Чинно, благородно. Как и надлежит настоящим военным, — разглагольствовал тот самый высокий седобородый старик, который еще в Собычине норовил смыться со своими круторогими волами. — Теперь документы получим и — погоняй до дому.
— Назад порожняком быстро отмахаем…
— Напрямки через Высоцк, — поддакивали старику два инвалида — один на деревянной ноге, другой с пустым рукавом.
— А може, и через Сарны. Там уже, мабуть, Армия наша Червона.
— Нет, через Высоцк будет сподручней. Там Сабуров наступает. Мы с ним лично знакомы.
— Старшина, подтверждай: груз сдан — принят! Новые, уже пароконные, повозки оборудованы. Счастливо вам оставаться, добрые люди!
Получив справки, подводчики тут же подпарывали подкладки пиджаков и шапок, припрятывая полученные от нас справки.
— Это чтобы перейти спокойно через рубеж! Там еще можно встренуться с немцами и их прихвостнями.
Командиры провожали первую партию подводчиков до околицы. Федчук держался гоголем. Подходил к своим землякам. (Среди них оказались уже и подвыпившие.) Прощался. Передавал приветы, поклоны, наставления. Мы с удивлением наблюдали за ним, и я увидел своего помощника в каком–то новом свете. Это был народный вожак. Пусть вожак всего нескольких лесных деревушек, но вожак, признанный вожак!
— А мужик он у них, видать, авторитетный, — сказал мне Солдатенко.
— Что же такое авторитет, Мыкола? — спросил я у кандидата в комиссары.
Он задумался:
— Мабуть, щоб народ… уважал…
— И только?
Больше Мыкола ничего не добавил, но все поглядывал на меня испытующе.
Вернувшись в штаб, я сказал Войцеховичу:
— Ну, Васыль, теперь мы всерьез вышли на оперативный простор. До самого Западного Буга можно двигаться без остановки.
Видимо, и на меня действовало общее приподнятое настроение.
— Если уж на волах вырвались, то конями пойде–о–ом!
— Ход конем? Это как же понимать, товарищ командир? — спросил вдруг начальник штаба. — В смысле этих полицейских коней–кобылят или в смысле тактического хода… Как на шахматной доске…
— Поглядим дальше, Вася. Эту мысль обдумать надо. Как бы только не зарваться.
Снова и снова изучаем с Войцеховичем лежащую перед нами на карте местность. Зеленое море раскинулось до самой Вислы. Позади вытянулась Горынь. Впереди, с юга на север, пересекая наш маршрут, текут новые реки: километрах в ста западнее нас путаная кружевная вязь Стохода; еще сотня километров на запад — и там уже круто петляет, тоже стремясь на север, Западный Буг; южнее — Сан; севернее — мощная голубая лента многоводной Вислы. Все это рубежи боев начала первой мировой войны и позиционного гнилого отсиживания в окопах 1915–1916 годов. А к югу от нее в степной Волыни и в Галиция — гигантское поле трагического танкового сражения июня 1941 года.
Мы разглядываем театр будущего рейда по десятикилометровой карте. Но тянет больше к двухкилометровке. На ней ведь рельефнее местность, видишь все тропы, очертания лесных опушек и полян, конфигурацию населенных пунктов. Сидишь над картой, и невольно напрашиваются сравнения и параллели.
— Во всяком случае, до Стохода путь свободен, — задумчиво говорит начштаба.
— Народ втянулся. Можно на завтра намечать сорокакилометровый марш? Как думаешь? Потянут?
— Разрешите пехоту посадить на санки?
— Да, если хватит саней. И марш можно начинать за два часа до наступления темноты.
— Попробуем. Леса. Вражеской авиации здесь что–то не густо.
— Да, друг Вася, с авиацией Гитлер подбился, как тот бык на льду. В авиации теперь перевес наш. Фронтовики все в один голос утверждают это.
13
Пользуясь установившейся хорошей санной дорогой и тем, что фашистскому командованию было явно не до нас, мы стремительно рвались на запад. Сарнами уже овладели войска Ватутина, и противник откатывался вдоль железной дороги на Ковель. В лесных дебрях хозяйничали местные партизаны. Мы вошли в тот район, который год тому назад шутя прозвали «районом дядей». По какому–то неписаному правилу командиры небольших диверсионных групп именовали себя схожими кличками. Тут были отряды «дяди Пети», «дяди Коли», «дяди Васи», «дяди Жени» и еще добрых полутора десятков «дядей». Потом эти «дяди» оказались Героями Советского Союза Бринским, Прокопюком, Карасевым, Бановым…
Только Ковель на юго–западе и Брест на северо–западе удерживались крупными немецкими военными гарнизонами, а вдоль железных дорог стояла сплошная линия блокпостов и мелких станционных гарнизончиков. Да еще где–то в глуши, в самом переплетении каналов и болотистых речушек, заблокировался полесский городишко Камень–Каширский. По слухам, фашисты передали его на попечение украинско–немецкой полиции, активно сотрудничавшей с бандеровцами. Все же остальное Полесье давно
