радостной. Все присутствовавшие в штабе склонились над картой. Мысленно представляли себе приближающуюся линию фронта. Она шагнула за рубеж Горыни и где–то вдоль Збруча подходила к верхнему течению Днестра.
«Но и мы уже глубоко в тылу врага. К тому же у нас появились хорошие кони, а завтра будут еще лучше», — думалось мне под чтение сводки.
Политработники Федорова–Дружинина тщательно записывали в блокноты названия населенных пунктов, изредка переспрашивая комиссара. Когда кончили читать сводку, Федоров сразу подал команду: политрукам разойтись по лагерю для проведения политчаса. Вместе с ними вышел и наш замполит Мыкола Солдатенко.
— Пойду перенимать опыт, — шепнул он мне перед уходом. Но сделал это так, чтобы его слышали и командир, у которого мы были в гостях, и комиссар Дружинин.
— Ну что ж, — сказал польщенный этим генерал. — Пускай перенимает. Дело общее.
Я был доволен инициативой замполита: во–первых, потому, что тут действительно было чему поучиться, ну, а во–вторых, и потому, что этот его шаг как–то уменьшал неловкость, связанную с нашим отказом передать пушку.
Беседа с Федоровым продолжалась больше часа. Конец ей положил сам хозяин:
— Ну что ж, соседи дорогие, попробовали пищу духовную, а теперь давайте отведаем и пищу, так сказать…
— Греховну–у–у–ю, — пробасил один из федоровских комбатов, крепкий, ладный, в черном дубленом тулупе.
— Прошу отобедать с нами, — пригласил генерал.
На штабном столе появились украинские миски с парящей картошкой. Их споро расставляла перед нами полногрудая женщина. Она же внесла и бутыль с мутноватой жидкостью.
Хозяин начал с тоста:
— За боевую дружбу и с пожеланием успеха!
Затем последовало новое присловье, и на столе появилось второе блюдо.
— Не отведаете ли галушек?! Наши, черниговские, — немного жеманно потчевала нас та же женщина.
Мыкола Солдатенко довольно крякнул: — Оцэ так адъютантша! О цэ так галушки!
Дружинин поперхнулся и изо всех сил нажал под столом каблуком на мою ногу. Озорные его глаза заблестели, а я только скрипнул зубами: комиссарский каблук угодил как раз на любимую мозоль.
— Неважнецкий у тебя дипломат комиссарит, — сказал Дружинин.
Но я тоже был самого высокого мнения и о черниговских галушках, и о пышной адъютантше, хотя и досадовал на бестактность простодушного Мыколы.
В остальном все было чинно, благородно. Покушали плотно, выпили в меру, только «для сугреву».
В гостях и заночевали.
Выехали на рассвете, наспех проглотив завтрак.
После нескольких дней снегопада с Забужья потянуло гнилым ветром. Низкое аспидно–синее небо наползало на черные зубцы еловых вершин и грозилось пролиться слякотным, мелким полесским дождичком.
Когда пошли белоствольные березнячки, небо еще больше почернело, словно где–то там, на западе, в огромных чанах заваривали асфальт. Начинавшие укатываться санные дороги порыжели. Снег в лесу оседал и становился похожим на смоченную вату.
— Как бы не пришлось снова с саней переходить на телеги, — поглядывая в темень небес, хмурится Вася.
— Да, суток двое — трое потянет этот западноевропейский культурный ветерок, и поползешь по пузо в грязи, — отзывается уже освоившийся при штабе фельдшер–диверсант Сокол. Голова клячонки, на которой он едет верхом, почти тычется нам в плечи. Они с Васей Коробко трясутся впритык с санями.
— И болота еще не успело прихватить морозом, — совсем расстроился начштаба. — Ну–ка, донской казак, гони пошвыдче. Надо сегодня же в ночь двигать за Стоход.
И пока Саша Коженков нахлестывает отдохнувших лошадей, мы на ходу, среди мелькающих по бокам елей, бегущих наперегонки с березами и осинами, делимся своими впечатлениями.
— Политработа поставлена у них хорошо, — говорит Солдатенко. — В подразделениях тоже порядок. Живуть, як на казарменном положении.
— Придется тебе по ним равняться, комиссар, — подсмеивается начальник штаба.
— А что ж, правильно. Все, что полезно, переймем. Дело ясное, — соглашается Мыкола. — А по боевой и строевой части как, товарищи командиры? — вдруг ехидно подмаргивает он.
— По подрывному делу у нас тоже послабже будет, — признается Войцехович.
— Жалко, не захватили нашего инженера капитана Кальницкого, — сказал я. — Пускай бы тоже на практике поучился.
— Может быть, все же успеем послать его? — предложил Солдатенко.
— Ну, нет! Это уже упустили. Сегодня в ночь надо маршировать за Стоход.
— Мы же разведку еще не посылали? — спохватился Войцехович.
— Теперь тоже поздно.
— Так я же надеялся у федоровцев все разузнать и своих разведчиков послать только на перепроверку. А вот разведка–то у них оказалась слабовата. Даже за Стоходом не знают, что почем и какой противник. «Бандюки там», — говорят. А сколько, где и за какое место их лучше хватать — ни гу–гу. Так что погоняй, брат Коженков, погоняй. Надо будет за три — четыре часа до марша выслать своих хлопцев за Стоход.
И вдруг придержал рукой Коженкова:
— Стой. Шагом.
Резвый ход саней был сбавлен.
— Слушай, доктор. Или ты, Васек, — сказал начштаба юному подрывнику. — А то и оба. Скачите вперед. К конникам. Поднять эскадрон по тревоге. Ждать нас на западной околице села.
Через полминуты, как только ошметки талого снега полетели в кошеву саней и впереди замелькали хвосты низкорослых полесских лошадок, которым пришлось ходить под седлами фельдшера–диверсанта и его юного дружка, начштаба успокоенно вздохнул.
— Все–таки выиграем полчаса, — сказал он, поднял воротник и лег спиной к влажному, промозглому ветерку.
— Потерял сутки — сэкономишь полчаса, — съязвил Мыкола.
Ответа не последовало.
Посетовав на соседей, мы и сами начали разбираться в причинах, которые ограничили работу партизанской разведки только что оставленного соединения. Да и не только его. Там, где густо были расположены бандеровские банды, мелким группам партизан почти невозможно было работать. Хорошо зная местность, имея во всех селах свою агентуру и связь, бандиты ловко и безжалостно уничтожали наши мелкие группы. Кроме классовой ненависти, тут была еще и другая причина: стремление обзавестись новенькими советскими автоматами.
— Этот противник для нас, конечно, знакомый, — сказал начштаба, поворачиваясь к Мыколе. — Но к встрече за Стоходом надо все же приготовиться.
— Что верно то верно, — подтвердил тот.
По прибытии к себе на стоянку мы сразу же нарядили сильные разведывательные группы за Стоход. В разведку пошли: эскадрон Саши Ленкина и три роты.
Мы были уверены, что этим сильным разведотрядам не обойтись без боя. Однако ночью, когда голова колонны уже форсировала Стоход и в ближайших хуторах нас встретили оставленные разведкой маяки, нам показалось, что предостережения и страхи федоровцев были напрасны. Конные разведчики прошли вперед без выстрела, а наши пешие роты утром с ходу заняли большое село Личинье, из которого, слегка отстреливаясь, бежала в лес небольшая банда.
— Ну, кажется, кончилась наша привольная жизнь: вышли из партизанского края! — крикнул Брайко, на ходу огрев коня плетью.
