— А это уже нам неизвестно, — пожал плечами связной.
Я закрыл совещание, приказав командирам быстрее отбыть в свои подразделения. Политруки и комиссары батальонов окружили Солдатенко и наскоро переписывали нужное из его замурзанной памятной книжечки.
Собирались мы не зря: в главном люди разобрались. Теперь уже всем понятно, что бандеровщина — это чудовищная провокация гестапо. Фашисты намеренно мутят воду и в этой мутной воде ловят тухлую националистическую рыбешку. Что же касается армянского варианта, не будем заскакивать вперед. Придут эти люди — встретимся, поговорим, разберемся.
— Товарищ связной! Передайте комбату Брайко приказание: явятся армяне — пусть действует осторожно. Двух — трех наиболее толковых — командиров, что ли, — немедленно к нам, в штаб. Тут и решим. Бакрадзе, прошу не уезжать. Поможете нам в этом деле…
Через три часа к штабу подкатила тройка, запряженная в шикарные сани.
— Цветные ковры, и чуть ли не с бубенцами. Х–ха… Клянусь мами, у этого Бррoйка есть нехорошие замашки, — неодобрительно качал головой Бакрадзе. — Ковер — это я еще понимаю. А побрякушки зачем? Скажи, па–ажалуйста…
Из саней выскакивает щупленький Брайко и, отдав приказание конному эскорту, сопровождавшему его, постукивая каблучками хромовых сапог, вбегает в штаб.
Давид Бакрадзе подошел к окошку хаты и стал разглядывать привезенных армян. Они стояли немного в сторонке, все трое одного роста, невысокие, немножко сутулящиеся, отчего казались совсем низкорослыми.
— Тоже мне — три богатыря, — проворчал Давид.
Брайко коротко доложил о происшествии.
— Значит, тридцать один человек, говоришь?
— Так точно. И все — армяне.
Бакрадзе отошел от окна и не очень приязненно посмотрел на Брайко. Между ними вообще частенько бывали разногласия. Брайко все время подкусывал темпераментного великана, хихикал над его раздраженными фразами или гневными восклицаниями. Давида это злило. Он даже фамилию украинца Брайко произносил по–своему. Все звали Брайко — Брайкoм, делая ударение на последнем слоге. Давид же всегда нажимал на первый слог, меняя звук «а» на «о». Получалось примерно так:
— А кто это говорит?! Бррoйко. А?.. Этот Бррoйко расскажет! Клянусь мами, язык у него во–от… — Он показывает рукой, какой у Брайко язык — от локтя до кончиков пальцев: не менее полуметра…
Подойдя к комбату, Давид остановился, пожал плечами, посмотрел на щупленького улыбающегося Петра и сказал:
— Послушай, Бррoйко, где ты их достал? Зачем они тебе, генацвале?! Ты что, кавказский человек? Х– ха? Скажи, пожалуйста! Бррoйко… Зачем голову морочишь?
Брайко захихикал:
— Пригодятся. Вижу, Давид, что ты заскучал по землякам…
— Зачем заскучал?
— Сам не знаю. Хлопцы говорят, мозоли замучили. Никак сапоги не достанут по размеру твоей ноги. Хи–хи…
Давид Бакрадзе с высоты своего роста молча мерит презрительным взглядом маленького юркого капитана, затем плюет и молча отходит в сторону.
— Ну вот и получай земляков, забавляйся, — миролюбиво говорит Брайко таким тоном, что выдержать уже невозможно.
— Х–ха! Земляки… Мелюзга какая–то.
— Какие есть, — посмеивается Петя. — Я их не выбирал.
— Перестаньте вы цапаться, как петухи! — поднял голос Мыкола Солдатенко.
— Нет, кроме шуток, товарищ замполит. Ребята мировые. Пришли с первоклассным вооружением — минометы, ручники почти у всех. Вроде хлопцы ничего, хотя и земляки с Бакрадзе.
Давид готов вот–вот взорваться.
— Ну, давай сюда своих богатырей, — говорю я, прекращая пикировку.
Через минуту в штаб вошли три человека. «Козырнули» на наш, советский, манер, но щелкнули каблуками как–то не по–нашему. Ох, этот щелк! По нему мы почти всегда узнавали бывших военнопленных из фашистских лагерей. Была и еще одна разновидность этого военного ритуала — козырянье с особым вывертом ладони и таким щелком каблуков, что звучит он, как выстрел из пистолета. Я знал: так стараются прошедшие муштру не в одном концлагере наемники, запроданцы из разных подсобных немецких формирований: полицаи, казачки, легионеры, власовцы. Но те, что стоят сейчас перед нами, вроде не из таких. Стоят смирно, но без особой, специфически эсэсовской выправки.
Водворяется молчание. Разглядываем друг друга, раздумываем. Теперь я вижу, что привезенные Брайко люди совсем разные, хотя ростом почти одинаковы. Крайний слева, стоящий ближе к окну, самый щуплый. Он немного лысоват, зрачки не мигая смотрят на Давида. Вижу, ему хочется что–то сказать, но он пока не решается… Тот, что в середине, немного сутулится, шапка съехала набекрень, стоит вольно, чуть– чуть подергивая левой ногой. Третьего плохо видно — он в стороне от небольшого оконца. Можно только различить, что в плечах он шире своих товарищей.
— Ну что ж, давайте знакомиться. Только так… допросов мы с вас снимать не будем. Выворачивать наизнанку всю вашу душу нам не требуется. Ни к чему… Но вы сами должны понять — мы не можем и не обязаны сразу и во всем вам верить. Доверие к вам придет вместе с вашей искренностью. Прошу рассказать о себе все, что считаете нужным.
Опять пауза. Все трое смотрят на нас удивленно.
— С чего начинать? — спрашивает средний, еще больше выставив вперед подрагивающую ногу. — Право, не знаю. — Видимо, он бывал на разных допросах, но на таких еще не приходилось, и он немного растерялся.
— Ну, начни хотя бы с фамилии, имени и отчества, — откуда–то из угла раздался голос Давида.
Средний усмехнулся и сразу посерьезнел. Наверное, и это не так–то просто в его положении — сразу прямо назвать себя.
— Антон Семенович Погосов. Тысяча девятьсот двенадцатого года рождения. По профессии горный инженер–технолог. Учился в Промакадемии имени Кирова. Перед войной работал в ЦК Компартии Азербайджана. Родился в Исмаиллинском районе.
Выпалил все это сразу и примкнул левую ногу к правой, без подчеркивания и напряжения вытянул руки по швам.
Мыкола Солдатенко встал, подошел к Погосову вплотную, остановился перед ним, положил свою жилистую, худую руку ему на плечо. Тому пришлось поднять голову, чтобы глянуть в глаза высокому Солдатенко.
— Скажи, товарищ, если ты коммунист, кто твой отец? — спросил Мыкола.
— Красный партизан из Астрахани. В Баку у Кирова красногвардейцем был… А затем пулеметчик первого мусульманского железного полка.
— Откуда вы к нам пришли? Все то, что вы сейчас сказали, хорошо. Но где вы были последние два тяжелых года?
Тут от окна сделал шаг вперед самый щуплый из трех:
— Докладываю. Старший батальонный комиссар Арутюнянц Серго. Наш маленький партизанский отряд армян активно действует в тылу врага уже с марта тысяча девятьсот сорок третьего года. Где действовали? Сначала в Польше, под Замостьем… И здесь, между Ковелем и Владимиром.
— Это правда, что вы воюете здесь за какую–то самостийную Армению? — спросил Давид Бакрадзе.
Они переглядываются, затем, отбросив всякое подобие военной выправки, подходят к Давиду и начинают размахивать руками. Все трое говорят сразу, перемежая русские фразы какими–то не то армянскими, не то грузинскими словами. Мы с комиссаром молча ждем, пока кавказцы договорятся между собой. Петя Брайко стоит в стороне довольный; улыбается, но без обычного ехидства.
Лицо Давида постепенно добреет, и он, выступив вперед, говорит, уже обращаясь к нам:
