— Нет! Это наши ребята. А я было насторожился — кто они? От моря и до моря?! Сижу, думаю, голову ломаю: откуда здесь, возле Западного Буга и Вислы, могут появиться такие персонажи из прошлого? Думал прямо поставить вопрос: вы кто такие? Дашнаки? Маузеристы? Армянские националисты? Меньшевики? Муссаватисты? Басмачи, может быть?.. А они, оказывается, совсем иной народ. Вроде ничего ребята. Я даже согласен взять их всех к себе в батальон…
— Черта лысого! — выскакивает как–то по–петушиному Брайко, но под строгим взглядом Солдатенко осекается и переходит на более сдержанный тон: — Погодите, товарищ Бакрадзе. Они не к вам в батальон пришли. У нас так не водится.
В соединении существовал неписаный закон, по которому все пришедшие к нам, а также военнопленные, отбитые у врага, поступали на службу в то подразделение, которое их первым встретило.
— Ничего не имею против… товарищ Бррoйко. Х–ха! Можете оформлять их по всем правилам.
— Погодите, — остановил я комбатов. — Мы с замполитом еще не кончили беседу с новыми товарищами. Надо все же расспросить и выяснить, когда и где они попали в плен, как очутились на свободе. А вы, товарищ Брайко, повнимательнее слушайте. Вам с ними работать.
Давид быстро заговорил с ними, добровольно взяв на себя роль посредника. Разговор опять велся на смешанном русско–армянско–грузинском диалекте. И чем дальше, тем все больше и больше смягчалось лицо Бакрадзе.
— Говорят, что они — окруженцы из–под Харькова. Всем нам памятна весна тысяча девятьсот сорок второго года, Изюм–Барвенковская операция…
— Точнее?
— Большинство отряда — офицеры и политработники триста семнадцатой стрелковой дивизии. Формировалась в Баку, — ответил Погосов.
— Кто командир? — спросил Войцехович, записывавший ответы прибывших.
— Полковник Сироткин. Погиб в селе Большие Салы под Ростовом.
— Помню бригадного комиссара Аксенова, — добавил третий, по фамилии Тониян. — После смерти Сироткина дивизию принял полковник Яковлев. Тоже погиб в Изюм–Барвенковском окружении. Под селом Лозовенькой его похоронили.
— В каких лагерях были у немцев? — спросил я Арутюнянца.
— Демблин. Двадцать восемь бараков… Пленных фашисты рассортировали по национальностям: французы, англичане, югославы, русские, армяне, грузины, узбеки… В пяти бараках были армяне…
— Оттуда бежали?
— Нет. Там нас пытались вербовать. Наши же земляки. На службу к фашистам звали.
— Но мы наотрез отказались взять оружие и надеть немецкую форму, — быстро сказал Тониян. — Тогда нас увезли в Седлец под Замостьем. Вот оттуда мы и бежали…
— Так все–таки объясните нам, что у вас за альянсы с этим… Бандерой?
— С Бандерой ничего общего, — ответил Арутюнянц. — Из Польши мы попали на Волынь в марте тысяча девятьсот сорок третьего года. Тогда здесь не было советских партизан, но уже была крестьянская самооборона. Нам предложили влиться в нее. Мы отказались… Тогда нас стали просвещать. Разжевывать свою «национальную идею».
— Ну и как? Просветили?
— Да нет, конечно. Психология у них, как у дашнаков.
— Но вы все же изучали их?
— Да, изучали… как будущего противника, — включился в разговор Погосов.
— Какого? — повернулся к нему Мыкола.
— Классового.
— Но, а элементов национализма, антисоветчины много в этой самообороне? — допытывался Мыкола.
Арутюнянц подумал и сказал:
— Это все от кулацкой верхушки идет. Бандеровская головка — хитрая штучка.
— Что знаете о ней?
— Все как на подбор или кулацкие сынки, или местная интеллигенция из бывшей петлюровщины, из мелких чиновников, духовенства.
— Что в них главное?
Арутюнянц задумался:
— Пожалуй, самое главное — это их ненависть к колхозному строю. И понятно почему: в колхозах кулак видит конкретное воплощение своей смерти. Отсюда ненависть и к Советской власти, к коммунистам.
— Ну, положим, кулак и до колхозов был непримиримым врагом Советской власти.
— Я говорю о кулаке Западной Украины…
— Понятно. Продолжайте.
— Советскую власть принесли сюда русские. И кулакам уже всерьез кажется, что колхозы — это чисто русская, национально–русская идея. Итак, сущность этого национализма — классовая, а форма — националистическая.
— Вы никогда не читали лекций, товарищ Арутюнянц?
— Я педагог и пропагандист.
— Заметно… Так все–таки при чем тут самостийная Армения?
Три «богатыря» засмеялись.
— Эта самостийная Армения возникла не сразу. Они долго нас просвещали. Все старались привить нам национализм. Но закалка против этой оспы у нас хорошая. Мы не сдаемся. Прикидываемся непонимающими, спорим, доказываем… А неделю назад у них самих началось сильное брожение. Ну, понятно: с севера идут большие силы партизан, с востока наступает Красная Армия. Засылают к нам парламентеров, вызывают на переговоры: «Давайте определяйте вашу политическую линию». Ну что ж, давайте… Хотелось сначала выложить им все начистоту. Но тут возник такой тактический замысел: конечно, как только появятся наши, мы либо вольемся в армию, либо пристанем к советским партизанам. Но у бандеровцев надо все разведать, у них же тут во Владимирских лесах склады оружия, штаб, школа.
— Школа? «Лисови чорте»!
— Вы уже знаете?
— А вы знаете? Где она?
— О существовании школы мы знали лишь понаслышке… Расположение застав, систему охраны и способы связи они нам не доверяли. Надо было втереться в доверие. Вот мы и наплели. Скоро, мол, Советы придут, и нам нужно будет к себе, на Кавказ, путь держать. А для этого потребуется оружие, нужны и связи.
— Ну и как? Выложили они вам свои секреты?
— Все до ниточки. Всю дислокацию. Даже тайную дорогу к школе. В болотах она со всех сторон. Подхода нет. Только две тропы. И даже пароль у нас имеется на ближайшие сутки.
— Оказывается, эта публика тоже идейная, — захохотал Бакрадзе. — Ради своей идеи какую военную промашку дали! А, генацвале? Клянусь мами…
Давид со своими земляками на время удалился. За ними, не отступая ни на шаг, ревностно следовал Петя Брайко. Между двумя комбатами и людьми, прибывшими с Брайко, установился полный контакт. Но все же мы вызвали Жмуркина и поручили ему заняться тщательной проверкой. У меня лично не было сомнения — перед нами люди трагической судьбы и большого мужества. Но полагаться только на свою интуицию мы не имели права.
Жмуркин явился моментально. И я с начштаба сел за разработку плана разгрома «лесных чертей».
— Именно по этой школе мы и направим свой главный удар, — сказал я Войцеховичу. — А вспомогательный будет по штабу банды Сосенко и складам оружия.
— Срок? — спросил начштаба.
— Два — три дня хватит? Ведь надо собрать ударный кулак. Хлопцев–то разослали по
