коммуникациям.
— Жаль. На ближайшие сутки мы ведь пароль знаем.
— Это верно, но не начинать же из–за одного пароля без подготовки? Да и сколько добираться до них, этих «лесных чертей»?
Начштаба прикинул по карте:
— Километров шестьдесят с гаком. По болотам и лесам. Действительно, за сутки не успеем.
— Вот видишь? Нет, не стоит спешить. Пускай эти два дня хлопцы потреплют фашистов в засадах. А там, глядишь, какая–нибудь самостийная сорока на хвосте и пароль принесет. Словом, действуй не спеша. Но и не затягивай, конечно…
В штабе накурили. Было душно. Хозяйка только что вытащила караваи хлеба из печки. Я распахнул окно. На дворе пасмурно, волгло, гнило, висит тот зимний туман, от которого особенно портится настроение.
Под окном, на завалинке, в ожидании приказов сидят связные от рот и батальонов. Тихо переговариваются, попыхивая огромными самокрутками.
На меня никто не обращает внимания. Среди связных у нас много подростков. У Васьки с Толькой на нежных, почти девичьих щеках не заметно даже того легкого пуха, который пробивается у мальчишек к пятнадцати — шестнадцати годам. Никодим выглядит постарше, хотя, думается мне, лет ему столько же, сколько и этим двум. Они зябко кутаются в трофейные плащ–палатки — «тютеревки» и подбирают ноги, на которые капает с крыши.
— И что у тебя за имя — Никодька. Не иначе спьяну тебе родители такое выискали, — смеется Толька.
— Не–е, — отвечает хриплым, простуженным голосом Никодим. — Меня бабушка ухитрилась без родителей окрестить. У попа в святцах на мое рождение такой святой был… И черт ее дернул с крестинами этими! Верьте, ребята, самому как–то неловко. Вот война кончится, через газету объявление сделаю: поменяю на… придумаю потом какое.
По крыльцу загремели сапоги. Я выглянул в окно. Вернулся замполит. На ходу, почти не глядя на ребят, он кинул им через плечо:
— Эгей, старики! Чтоб этого больше не было… Смотрите мне, уши натреплю, — и, рванув дверь, вошел в хату. — Товарищ командир, ребята табаком балуются…
Я показал на заготовленные приказы.
Пока Мыкола читал бумаги, я снова подошел к окну. Оттуда до моего уха донесся хриплый шепот:
— Ишь, черт! И как это он углядел, ведь мы в рукава спрятали цигарки–то. Комиссар Руднев сильно за самогонку взыскивал, а этот и до курева добирается.
— Так это он только таких сопляков, как ты.
— А ты кто такой выискался?..
За окном тихая возня, смех.
Через десять минут Мыкола ознакомился с приказами, и, получив пакеты, мальчишки вскочили на коней, помчались по батальонам и ротам. Приглушенный туманом и оттаявшей землей, топот конских копыт заглох в темноте.
Я закрыл окно.
21
В отданном тогда приказе по соединению глухо говорилось о тщательной разведке переправ через Буг. А именно это и было главной причиной нашей остановки в селе Мосур. Штаб упорно думал: не махнуть ли за Буг?
Вынуждали нас остановиться в Мосуре и многие другие обстоятельства. Конский состав требовал отдыха. Обоз нуждался в пополнении санями. Для повышения боеспособности соединения надо было провести некоторую переформировку. Из Луцка и Ковеля немцы интенсивно вывозили награбленное имущество как по железной дороге, так и автоколоннами: следовало выслать на коммуникации побольше засад и диверсионных групп. И, наконец, возникла острая необходимость получше разобраться в националистическом движении на Волыни, так как весь район западнее и юго–западнее Луцка кишел вооруженными бандами.
Кроме того, нас крепко интересовала расположенная неподалеку отсюда школа «лесных чертей».
В наших руках были документы, свидетельствующие о сговоре гитлеровских тыловых органов охраны и администрации с бандеровцами. Бандеровская верхушка лихорадочно торопилась организационно укрепить свой союз с гестаповцами. Истинные приверженцы Бандеры готовились к подпольной борьбе против Советской власти — запасались оружием, налаживали связь по радио. Но простые люди, вовлеченные в эту заваруху под лозунгом борьбы с оккупантами, по–прежнему охотно действовали против мелких жандармских отрядов и тыловой немецкой администрации. Нам надо было всячески использовать это противоречие…
В раздумье прохожу мимо расположения разведроты. Смех, прибаутки. Собираются, видно, в поиск. Снаряжены, подтянуты — все один к одному.
У колодца — отделение Антона Землянки. Ведра поблизости не оказалось, или просто поленились бежать за ним. Воду достают какой–то плошкой.
— И с чего вы, хлопцы, воду пьете? Или селедки объелись? — спрашивает, подходя к ним, старшина разведроты Зяблицкий.
— Нет, товарищ старшина, селедки на обед сегодня не было. И рыбу соленую тоже не употребляли… Но хотим сообща с рапортом к комиссару взойти, чтобы, значит, из эскадрона Усача никого близко к нашей поварихе не подпускали… Прямо перевела всех нас. Усачу что? Придет, как кот возле сала, усами пошевелит, а мы потом все страдаем. Борщ в рот взять невозможно…
— А вы бы, хлопцы, свою красавицу на какую–нибудь постарше сменили. Сразу бы обезопасили себя на случай пересолов, — советует Тимка Арбузов, старшина из санчасти.
— Переменишь шило на швайку… Наша чистеха готовит хорошо: и вареники лепит, и картошку жарит. К тому же все может делать быстро, сноровисто… Пока, конечно, из эскадронцев никого поблизости нет… Мы понимаем, дело молодое, а все же придется какому ни на есть коннику в темноте бока пощупать, чтобы отвадить от нашей кухни…
— Напоились? Двинемся, что ли? Или еще черпать будете? — серьезно спрашивает Антон Землянка.
— Только фляги наберем. Спасу нет, до чего жажда разбирает после соленого обеда.
— Хватит вам лясы–то точить. Поехали…
Уже третий день стоим в Мосуре. Но прав был Вася — наши не засидятся. Засады и мелкие группы диверсантов вышли на коммуникации: Ковель — Владимир, Владимир — Луцк, Владимир — Замостье.
В соединении торжество: получили из Киева две отрадные радиограммы. В одной сообщалось, что капитану Роберту Кляйну Указом Президиума Верховного Совета СССР присвоено звание Героя Советского Союза. Вторая была адресована самому Кляйну. Его поздравлял с высоким званием Никита Сергеевич Хрущев и желал дальнейших успехов в борьбе с фашизмом.
А тем временем адресат рыскал где–то под Ковелем…
Еще днем ординарцы, смеясь, сообщили мне, что Цымбал здорово рассказывал о боевом пути Роберта Кляйна, о подвиге, за который он был представлен к Герою. И, когда стало смеркаться, я решил наведаться к рассказчику.
Поехал верхом. Подмораживало. Над селом спускался туман. Конь скользил копытами по ледку, который местами уже проваливался.
На площади, возле церквушки, встретил Мыколу Солдатенко.
— Ординарцы говорили, что очень интересно о нашем герое Цымбал рассказывает.
— Ага, — поддакнул Мыкола. — Вот и сейчас хлопцы опять собираются его слухать.
— Послухаем и мы, что ли? Где они тут?
— Та в школе. Там у них штаб батальона. И рота одна…
