Подошел к шкафу, где ровными рядами выстроились книги: Маркс, Энгельс, Ленин, энциклопедия, разноцветный ряд художественной литературы. Раскрыл одну дверцу и легким движением провел по корешкам, на которых было вытиснено имя великого вождя.
— Вот. Возьмите, пожалуй, эту, почитайте. Это наш источник мудрости и вдохновения… Обязательно почитайте, когда будет время между боями. Полезно… И может помочь во многих затруднениях, которые встретятся на вашем пути.
Я посмотрел на книгу. Это был десятый том сочинений Ленина довоенного издания. Показалось странным, почему именно десятый… Решив, что выбор случаен, я поблагодарил товарища Коротченко и задал ему какой–то вопрос, не то об оружии, не то об оформлении партийных документов на вновь вступающих в партию.
Демьян Сергеевич внимательно посмотрел мне в глаза. Не отвечая на вопрос, взял ручку и написал на титульном листе своего подарка: «Многому можно научиться и многое правильно понять партизану, читая эту книгу».
— Понятно? — спросил он. — Она может помочь в трудной обстановке принять правильное решение.
Через несколько минут мы попрощались.
Остались считанные часы до отъезда. Надо было торопиться. На рассвете — начало похода. Артиллерия, отремонтированная арсенальцами, уже была перетащена во двор штаба, около нее возились пушкари. Шоферы автотягачей — солдаты фронтовой автомобильной базы — налаживали крепление.
Вечер и часть ночи прошли в последних хлопотах и прощании с семьей.
3
Марш из Киева был назначен на двадцать восьмое декабря. На рассвете к четырнадцати грузовикам собрались оригинальные пассажиры: в советском и немецком военном обмундировании, в штатских пальто и телогрейках, в сапогах и обмотках, шапках–ушанках и папахах, в кепках и шляпах; совершенно здоровые лесовики и еще бледные после госпитального режима люди. Веселые и шумливые, как грачи весной, хлопцы громоздились на машины поверх ящиков с минами и снарядами, устраивались там надолго и всерьез. Не обошлось и без «зайцев». Перед самым отбытием автоколонны ко мне подошел лейтенант Кожушенко — рябой, черноглазый, шустрый и хитрый украинец:
— Товарищ командир, тут меж ящиками нашли какого–то… Говорит, черниговский, из какой–то Крючковки или Криковки.
— Что же он там делал?
— А бис его знает.
— Где он?
— Вон стоит, в валенках и в кепке.
Мне было не до «зайцев», но надо выполнять службу, и я сказал строго, для порядка:
— Давай его сюда.
Кожушенко подозвал парня. Выше среднего роста, молодой, белобрысый, со смущенным, но плутоватым лицом, в брюках, натянутых поверх валенок с самодельными калошами из камер немецких грузовиков, в ватном, явно с чужого плеча пальто и маленькой, почти детской кепочке на голове.
— Фамилия?
— Сокол Николай.
— Ну який ты Сокил? — не выдержал Кожушенко. — Ты на общипанную ворону похож.
Действительно, из дыр пальто торчали, как рваные перья, грязные куски ваты.
Кривая, неловкая улыбка и умоляющий, но плутоватый взгляд серых, с рыжими крапинками глаз.
— Партизанил?
— А как же? В местном отряде. Под Черниговом.
— Чего же ты «зайцем» забрался? В чужую телегу зачем залез?
— За это и плетюгов можно враз схлопотать, — предупредил Кожушенко.
Почесывая валенок о валенок, Сокол сказал безразлично:
— Вчера только узнал. Сбегал в отдел кадров, а там говорят — рабочий день закончен, приходите завтра.
— Ну?
— А я от ребят узнал, что вы чуть свет отбываете. Пока отдел кадров мне бумажку даст, вы тем временем и уедете. Так я и решил: прибуду на место — там разберутся. Мне же не бумажка, а автомат и взрывчатка нужны, — играя на моей партизанской психологии, рассудительно говорил Николай Сокол.
— Что ты в этом понимаешь, тюха–матюха? — презрительно сказал Кожушенко.
И парня как подменили: пропала заискивающая улыбка, грудь пошла колесом, на лице петушиный задор.
— Да я шесть эшелонов под откос пустил. Сам взрывчатку вытапливал. Из снарядов. Если б не подполковник, я б тебе показал матюху…
Парень начинал мне нравиться. Но я все же сказал:
— Ну, а как же мы тебя без справки проверим? Мало ли чего можно наболтать.
— А у меня свидетели есть. Из вашего же пополнения.
— Где?
— А вот Васька…
Действительно, в стороне стоял мальчишка лет пятнадцати. В ладном, подогнанном по фигурке красноармейском обмундировании, в командирской шапке–ушанке, Было в нем что–то такое по–солдатски справное, что сразу внушало к нему доверие. Мне показалось, что я где–то уже видел этого мальчонку. И только успел повернуть голову в его сторону, как он, четко печатая шаг, подошел, взял под козырек и доложил:
— Старший подрывник Черниговского соединения Героя Советского Союза Попудренко партизан Коробко.
Многие из нас. слышали о знаменитом подрывнике Васе Коробко. Но никак мы не ожидали, что этот подросток, по существу мальчишка, и есть тот грозный диверсант, о котором с уважением говорили даже маститые, усатые подрывники.
— Тот самый Коробко? — не скрывая своего любопытства, спросил я мальчугана.
— Так точно, тот самый, — бойко ответил он.
— Вася Коробко?
— Я.
— Давно служишь?
— Два года и три месяца.
— Имеешь награды?
— Орден Ленина, Красная Звезда и медаль партизанская первой степени. Представлен к Герою…
Вокруг собирался народ. Послышались одобрительные восклицания. Андрей Цымбал похвалялся, что это он завербовал Васю в свою роту еще в госпитале, где они лежали рядом на койках.
— Можешь рекомендовать этого товарища к нам в отряд? — кивнул я на обнаруженного в машине «зайца».
— А как же? Это же наш…
Вася вдруг запнулся, так как парень в валенках из–за моей спины делал ему какие–то загадочные знаки.
— В чем дело? — спросил я парня.
Но Вася уже оправился:
— Он тоже, как и я, подрывник. Несколько эшелонов имеет на своем счету.
— Шесть эшелонов, — словно суфлер из будки, подсказал Николай Сокол из–за его спины.
— Что–то они хитруют, товарищ командир, — шепнул мне Кожушенко, рьяно выполнявший
