Священных Писаний, включив в них отрывки, призванные опровергнуть будущую теорию.
С изобретением Редактора-фальсификатора Вельгаузен одним махом расправился со всеми трудностями. Как инструмент псевдонаучной логики этот образ просто великолепен. Те разделы Библии, которые противоречат Вельгаузену, не просто лишаются своей подлинности, а становятся аргументами в его же пользу, ибо 'свидетельствуют о вмешательстве Редактора'.
Это странное привидение в одеянии священнослужителя времен Второго Храма действительно является ключом ко всей теории библейской критики. Когда историк находит в веками сохранившемся тексте десятки и сотни стихов, прямо противоречащих его излюбленной теории, и приходит к заключению, что такое положение вещей доказывает существование невидимой руки фальсификатора-провидца, - то создается впечатление, что труд этого историка пересекает красную черту между серьезным историческим исследованием и произведением изящной словесности, построенном исключительно на фантазии.
Сегодня можно лишь поражаться тому, как подобный труд смог - даже на несколько десятилетий - представлять целую серьезную область исследований. Но история науки показывает, что любая смелая гипотеза может стать популярной, если наука не располагает достоверными фактами. В случае с трудом Вельгаузена основная причина его популярности, по-видимому, заключается в том, что в 1875 году эволюционистские идеи витали в воздухе. Битвы за и против учения Дарвина были еще в полном разгаре, но уже было ясно, кто выйдет победителем. Понятно, что теория, перенесшая идею эволюции в Библии, излучала блеск и возбуждала умы читателей, даже если она и переворачивала эту книгу с ног на голову. Работа Вельгаузена над Текстом Торы, какой бы откровенно пристрастной и искаженной она ни была, сколь бесконечно далеко ни была бы она от научной точности, - покоряла громадным количеством мельчайших деталей и псевдонаучной аргументацией.
Толкование Библии в рамках концепции Вельгаузена продолжалось - с постоянно растущей неуверенностью - до тридцатых годов нашего века. Даже и до сегодняшнего дня ее влияние все еще чувствуется в массовой культуре, которая, впрочем, не имеет никакого отношения к научному мышлению. Серьезное изучение Библии несовместимо с таким толкованием.
Критика с нескольких сторон основательно обезоружила 'теорию четырех источников'. Первой обрушилась на эту теорию археология, которая начала давать ощутимые результаты в начале девяностых годов прошлого столетия. Описанное Вельгаузеном состояние древнееврейской культуры оказалось вздором, как только археология предложила факты взамен подлогов пылкого воображения автора библейской критики. Например, одна из важнейших предпосылок Вельгаузена состояла в предположении, что искусство письма было неизвестно во времена Моисея. Археологи же нашли целые залежи источников, доказывающие противоположное. Богослужение в Моисеевой Скинии Вельгаузен относит к периоду гораздо более позднему, чем период Исхода. Археологические исследования дают возможность провести много параллелей с ритуальным культом соседних культур, датируемых тем же периодом; еврейский ритуал явно соответствует по времени той далекой старине. Сама Скиния была стержнем теории Вельгаузена. Он объявил Скинию сущей выдумкой на том основании, что в древние времена она совершенно не подходила для жизни в пустыне. И здесь археология обнаружила факты, утверждающие прямо противоположное.
Если археология атаковала теорию Вельгаузена извне и доказывала, что все его предположения о 'примитивном уровне культуры в 14 веке до н. э., не дававшем возможности создания Торы', являются неверными, то его собственные последователи подорвали ее изнутри, разъедая ее своими исследованиями. Продолжая анализировать Библию методами своего учителя, они стали выделять в ней все больше гипотетических 'документов - источников'. Источник 'J', был разложен, например - на основании все тех же доводов литературного анализа - на 'J1' и 'J2' и т. д. В итоге множество различных документов, авторов, редакторов и интерполяторов были совершенно перепутаны. В одном стихе Торы последователи Вельгаузена находили следы сразу нескольких различных древних сказаний. (Согласно, например, теории одного из представителей этой школы, Книга Бытие является компиляцией из 30, никак между собой не связанных 'древних источников'. Ясно, что при таком подходе ни о каком восприятии Торы как единого произведения речь вообще не идет, и все усилия направляются не на то, чтобы понять, что говорится в Торе, а уходят только на соревнование в отношении того, кто на сколь много 'источников' может Текст разложить.) Здесь уже самые восторженные почитатели теории Вельгаузена увидели, что она растворяется в абсурде. Но отступать было поздно. По каждому вопросу исследователи новых обвинительных 'документов-источников' выдвигали тот же тип аргументации, какой ранее Вельгаузен выдвигал в отношении всего текста в целом. Их аргументы опять были основаны на якобы непоследовательности изложения, стилевом разнообразии, вариациях Имени Бога и странностях словаря. Здесь стало ясно, что применение методов литературного анализа к разложению Торы на 'источники' ведет к заведомому абсурду.
После этого изучение Библии стало искать другие пути.
В тридцатые годы ХХ века вся схема Вельгаузена от начала до конца была официально отвергнута новой школой скандинавских критиков. Представитель этой школы Айвэн Энгель нанес теории библейской критики смертельный удар, проанализировав злостный призрак Вельгаузена, его 'Редактора- фальсификатора', и уничтожив его вежливым ученым лошадиным смехом. Энгель назвал его иронически нинтерпретатио еуропеица модерна. Изучая хитросплетения воображаемых Вельгаузеном интерполяторов, он обнаружил в них автопортрет европейского кабинетного ученого, упорно копающегося в Священном Писании, чтобы возвести гипотезу XIX века. Эти творческие муки кончаются ретроактивной проекцией своего собственного образа в V век до н. э.
(Конец цитаты из Г. Вука)
А вот еще один пример, иллюстрирующий то, что библейская критика является не наукой, а видом идеологии. Как известно, одним из столпов библейской критики является отождествление Второзакония (Пятой Книги Торы) со свитком, найденным в Храме в эпоху реформ царя Йошиягу (см. Вторую Книгу Царей, гл. 22), и поэтому Второзаконие датировали 7-м веком до н. э. (а не временем Моисея, т. е. 14 в. до н. э., как утверждала традиция). Это отождествление было сделано на основании литературных соображений, не подкрепленных никакими археологическими данными. И вот, несколько лет назад группа археологов раскопала в Самарии, на горе Эйваль, остатки жертвенника, в точности соответствующие тому, который, согласно книге Второзакония, Моисей повелел сделать евреям после перехода Иордана - и археологически находка была датирована 13-м веком до н. э. Археологи опубликовали статью о находке, показывая ее соответствие Книге Второзакония. Как возмущены были этой статьей сторонники библейской критики! Нет, они не отрицали, что найден жертвенник, они не оспаривали его датировку. Но они говорили: 'Как же можно объяснять находку 13-го века до н. э. на основании текста, написанного в 7-м веке до н. э.?' Иными словами, 'литературная' датировка Второзакония эпохой царя Йошиягу стала для них догмой, и если археология противоречит этой догме, то тем хуже для археологии.
* * *
Теперь, в завершение обсуждения библейской критики, мне хотелось бы сделать несколько общих замечаний.
Многие науки прошли в начале своего развития 'до-научную' стадию, прежде чем они получили право называться науками. Так, химия сначала несколько столетий имела вид алхимии, и на этом 'алхимическом уровне' ею было сделано много ценных наблюдений, проведена определенная систематизация материала, была выработана техника, необходимая для дальнейшего развития эксперимента. Но весь этот блеск естественнонаучных достижений алхимии соседствовал с нищетой ее фундаментальных, базовых представлений, ибо идея существования 'философского камня', с помощью которого можно химически превращать железо в золото, оказалась совершенно лишенной каких-либо реальных оснований.
Примерно в таком же 'алхимическом' состоянии находится сегодня 'библейская критика'. Многие ее замечания о структуре библейского текста являются весьма интересными и важными наблюдениями, но они соседствуют в ней с совершенно необоснованными претензиями на доказательство разложения Торы на независимые 'источники'. Важный материал, который мог бы служить для углубления нашего понимания Торы, пока что служит в ней в основном только для мотивировки отказа от целостного восприятия текста.
Взлет библейской критики начался тогда, когда выяснилось, что если свести воедино различные неоднородности текста Торы в разных ее местах (различия в Именах Бога, в терминологии и стиле, в использовании имен собственных и в деталях законов), то можно попытаться разделить текст Торы на
