— Никто нам ничего не говорил, — сказал я, — мы сами догадались.
— Наш долг вам помочь, — сказал Толик.
— Ни в коем случае не можем мы уйти ни с чем, — разволновалась староста, — разрешите нам, пожалуйста, сделать у вас генеральную уборку.
— Они настоящие люди, — сказал старик, обращаясь к хозяйке. — Упорные, достойные ребята.
— Может быть, вам нужно что-нибудь другое? — спросил я.
— Ничего не нужно, — сказал старик, — садитесь все за стол, такая встреча! Я вижу ваши лица, что может быть прекрасней! — Он каждого брал под руку, подводил к столу и усаживал. — Столько молодёжи навестило стариков, ах, какие вы молодцы, что может быть лучше!
— Нет, нет, мы не согласны, — увернулась староста, — мы пришли работать, а не развлекаться, дедушка.
— Потом, потом, — упрашивал её хозяин.
— Но мы хотели бы начать, — твердила староста.
— Чего начать?
— Уборку.
— Не надо, не надо, — успокаивал её старик. Она ужасно раскраснелась, никак не могла сесть за стол, до того настроилась на работу.
— Неужели вам ничего не надо? — допытывался Толик. — Не может ведь такого быть, прямо не верится!
— Может быть, вам сходить в магазин? — спросил я.
— Как же я буду жить, если в магазин за меня станут ходить другие? — сказал старик.
— Ах, вот что мы забыли! — закричала староста. — Про керосин забыли!
— Какие вы милые дети! Не стоит о нас беспокоиться, — сказала хозяйка, разливая чай, — мы очень вам признательны за всё.
Хотелось старикам помочь, настоящая досада…
— Нам сейчас трудно помочь, — вздохнул старик.
— Нам ничего не трудно, — бойко заявила староста.
— Пейте, пейте, дети, — повторяла хозяйка.
Посредине стола лежала моя газета, развёрнутая на месте фотографии сыновей. И мать смотрела на эту фотографию не отрываясь. Я заметил, как трясутся её морщинистые щёки вместе с подбородком и трясутся её руки, с трудом удерживая чашку, а сама она сдерживается, чтобы не заплакать. Она закрыла лицо руками, старик увёл её в другую комнату, мы встали из-за стола.
— После этой заметки, — сказал старик, — от них не было вестей, а времени прошло порядочно.
— Мой папа тоже не писал, его сбивали, — сказал Вовка, — а потом как стал писать, только читать успевай.
Старик с нами вышел за порог, попрощался со всеми за руку.
— А ведь что же получается, ребята, — сказала на улице староста, — неизбежно им придётся после нас делать генеральную уборку. Наследили всем классом и выпили весь чай.
— Отстань ты со своей уборкой, — сказал Вовка, — при чём здесь чай, неужели ты не понимаешь, что у них тревожное состояние. Мы им больше нужны в миллион раз, чем генеральная уборка.
— Обсудим всё, наметим, — сказала староста, — и постараемся их чаще навещать всем отрядом.
— Можно навещать и в одиночку, — сказал я.
— Кто согласен в одиночку? — спросила староста.
— Все согласны, — сказали ребята.
9. В гостях
Хлеб по карточке на СЕГОДНЯ мы съели ПОЗАВЧЕРА, а хлеб на ЗАВТРА — ВЧЕРА. Дадут ли мне на ПОСЛЕЗАВТРА? В других магазинах и на завтра не дают. Нигде вперёд не дают, а здесь, в ларьке у пристани, на ПОСЛЕЗАВТРА.
На левой ладони вчерашний номер очереди, а на правой — сегодняшний. Пишут на ладони чернильным карандашом, чтобы очередь не потерять. Всё сейчас по карточкам. Только на рынке продукты без карточек у спекулянтов, да где у нас такие деньги. На хлеб можно вещи менять, да нам менять нечего. Давно всё поменяли.
— На послезавтра дают?
— Если бы не давали, не стояли бы, — отвечают из очереди.
— Везде стоят, — говорю.
— Какой у тебя номер?
Я показал.
— Где ж ты такие номера видел?
— Какие?
— Большие.
— Аа-а… значит, дают.
Подошла моя очередь, и хлеб кончился.
— Карточки не потерял? — беспокоится мама.
Страшное дело — карточки потерять. На месяц хлеба не увидим, не то что на послезавтра. Не такой уж я растяпа, чтобы карточки терять.
— Как-нибудь продержимся, — говорит мама, — а завтра нам хлеб дадут на ЗАВТРА.
— А что мы будем есть сегодня?
— Поедем в гости к тёте Сона, — сказала мама.
Сона Ханум, мамина подруга, жила в Бильгя. В селении Бильгя у тёти Сона огород, свой виноград и разные фруктовые деревья. Много овощей, а лепёшки они пекут сами. Я наелся и подумал: как жалко, что человек не может один раз наесться, чтобы потом долго не хотелось.
Сбегали к морю после обеда, но купаться не стали. У воды лежал мёртвый тюлень, раскрыв пасть. Зубы как у собаки. «Дяниз ит» зовут его здесь — «морская собака». Схватит за ногу морская собака, и не вылезешь. Мама часто приносила копчёную тюленину, и мы ее ели. Бывает же такое: ешь и не знаешь, что это морская собака.
— Да, не всегда здесь спокойно, — сказала тётя Сона, — в шторм волны доходят до дома. Иногда огород заливают. Даже тюленя выбросило.
Тётя Сона дала нам лепёшек и много зелени. Мы с мамой сытые, довольные, без конца благодарили, сели на хозяйскую арбу, сам хозяин взялся нас довезти до станции.
Но Боба не сел.
— Подарите мне бычка! — заорал он.
Хозяйский бычок замычал в ответ.
— Он просится ко мне, — закричал Боба, — отпустите его! Подарите мне его! Вы же видите, как он просится ко мне!
— Ах, как некрасиво, — сказала мама, — как нехорошо! Как стыдно! Нас угощали, надавали нам подарков, я не знаю, куда деться от стыда за своего сына!
— Ой, ой! — кричал Боба. — Дайте мне бычка! Я не поеду без бычка! Ни-ку-да я без него не поеду! Имейте в виду! О! О! Я для бабушки стараюсь!
— Для какой бабушки? — удивилась мама. — У нас и бабушки-то нет.
— Зачем ты говоришь, что у нас нет бабушки? — Боба вцепился в арбу. — Зачем ты так сказала? У всех есть бабушка!
— Нет у него никакой бабушки, — сказала мама, — что с ним?
— Не могут же тебе в самом деле отдать бычка, — сказал я, — пойми.
— Не могут? — спросил он. — Почему не отдадут?
— Потому что бычок им самим нужен, и он очень дорого стоит.
