глупо.
— Ты думаешь, я — человек? — Моему удивлению не было предела. Нико не мог не почувствовать мою истинную природу.
— Но ты же — не одна из нас, — возразил Нико.
— Твоя правда, — согласилась я.
— И кто ты на самом деле?
Судя по тону, он не верил ни одному моему слову. Я пожала плечами:
— Смогу точно ответить на этот вопрос через несколько недель.
Его бровь удивленно поднялась.
— Я не шучу, — пояснила я. — Буду знать наверняка чуть позже. Но в одном ты можешь быть уверен: я — не человек.
Нико рассмеялся:
— Если ты поверишь в это, Адам, я окажусь еще большим дураком, чем думал.
Рыжеволосый вампир опять уставился на меня; его усмешка была самой злобной из всех, которые мне приходилось видеть. Его взгляд блуждал по моему лицу, затем опустился ниже и снова вперился мне в глаза. Он явно оценивал меня — медленно и осторожно. Я почти физически ощущала его похоть. Как тогда, на ночной дороге. Он еще раз усмехнулся и, быстро поклонившись, повернулся к Адаму.
— Я не упрекаю тебя, Адам, — продолжал он. — Но, по-моему, госпожа Лендровер — очень большое удовольствие.
Одним движением, настолько быстрым, что я даже не успела ничего заметить, Адам прыгнул вперед и, схватив Нико за шею, с легкостью оторвал его от пола.
— Больше никогда так не говори, Нико! Ты забываешься!
Его голос прокатился по комнате раскатом громом, отдаваясь в каждом углу и отскакивая эхом от каждой стены. Андреа незаметно соскользнула со своего места и встала между мной и двумя мужчинами, как бы загораживая меня.
— Не двигайся, — прошептала она.
Я оставалась неподвижной, просто не в силах сдвинуться с места и будучи ошеломленной внезапным столкновением сил и интересов. От обоих вампиров исходило электрическое сияние, световые волны разных цветов. Их энергетические ноля наталкивались и крушили друг друга с яростью морских волн во время урагана. При этом мужчины каким-то чудом оставались неподвижными. Борьба за власть выражалась в столкновении энергий: рыжеволосый пытался выскользнуть из хватки босса, но Адам все еще держал его на расстоянии вытянутой руки.
— Мы должны остановить их, — прошептала я Андреа, стараясь не привлекать к себе внимания дерущихся.
— Будь осторожна. Ты же не хочешь быть втянутой в это…
— Во что?
Андреа не ответила.
Энергия нарастала, слоилась; монотонный шум наполнял комнату. Потоки струились от пола до потолка, покрывали стены, давили на кафельную плитку, ища выход, пока наконец с диким усилием — до хруста в запястье — Адам не выбросил Нико из комнаты. Обмякшее тело вампира врезалось в темные деревянные панели и замерло в куче тряпья, сваленного возле одного из гобеленов.
Тяжелая, как вуаль монахини, тишина, повисла в комнате. Казалось, сам воздух заглушал звуки нашего дыхания. Андреа продолжала стоять передо мной, но я хорошо видела Адама.
Он смотрел на бесформенную кучу, в которую превратилось тело бывшего директора заповедника. Его губы сжались в нитку, глаза ярко блестели. В лице не осталось ничего человеческого. Он выглядел так, будто снял старую и надоевшую маску, от чего его неземная красота сияла еще ярче. Сжатые в кулаки пальцы побелели от напряжения, ногти врезались в ладони, а из-под пальцев сочилась кровь.
Я подошла к Адаму; Андреа двинулась вместе со мной, по-прежнему заслоняя. Я схватила ее руку со всей силой, на которую была способна, и оттолкнула. От удивления она споткнулась, но потом вновь обрела равновесие.
— Что с тобой? — спросила она.
Я могла бы сделать в ответ саркастическое замечание, но решила промолчать. В данный момент мне хотелось подойти к Адаму и узнать, чем ему помочь. Нико меня особенно не беспокоил. Он был вампиром, и вряд ли убился или получил серьезные повреждения. На лице Адама застыло мрачное выражение, взгляд блуждал.
— Адам! — позвала я, приблизившись. — Ты меня слышишь?
— Он борется… — Голос Андреа раздался из-за моей спины и затих.
Я обернулась. Она пересекла комнату и села на корточки рядом с Нико. Тот зашевелился.
— Борется с чем?
— С голодом и с жаждой крови…
Нико застонал и начал подниматься, двигаясь с чрезвычайной осторожностью, будто проверяя, все ли части тела исправно работают. Из его разбитого рта вырвался стон.
— Даже он не может остановить это.
Прежде чем я успела что-то сказать, тело Адама забилось в конвульсиях, и он согнулся пополам, закрывая лицо руками. Я встала перед ним на колени.
— Адам, с тобой все хорошо? Он застонал и тряхнул головой:
— Не могу…
Я бросилась к нему, протянула руки…
Меня словно током ударило, и удар был мощнейший. Чувство голода разъедало мой желудок, жажда крови требовала насыщения.
Адам вздрогнул снова и уронил руку, его глаза расширились, и в них загорелся голодный блеск. Он подался вперед… А я рванулась в сторону от него. Однако его рука молниеносным движением обхватила мое запястье, и я оказалась в железных тисках. Наши взгляды снова встретились…
Я воззвала к той силе, которая была во мне, и позволила Адаму реализовать свою потребность. Он сделал выпад головой вперед, и его обнаженные клыки коснулись моей шеи.
Вырвав руку, я обхватила его голову, отодвинула от себя и, прижав свой лоб к его лбу, стала шептать успокаивающие слова: если я смогу отклонить его энергию, направить ее в другое русло, может, мне удастся успокоить его.
Перед моим мысленным взором стали проноситься собственные воспоминания вперемежку с воспоминаниями Адама. Наша первая встреча… Впервые испытанный вкус свежей крови, струящейся из мягкой безволосой шеи, наполнивший мое нутро… Смертельная магия Гидеона и мои собственные страхи… Измученные живые скелеты за колючей проволокой, из последних сил пытающиеся сохранить в себе что-то человеческое; мертвые глаза на еще живых лицах; кожа, натянутая на хрупкие кости, напоминавшие старый холст… И всепоглощающее чувство голода…
Я видела грязные руки, лопнувшую кожу и худую шею женщины и почувствовала, как мои клыки вонзились в ее горло. Когда ее полумертвое тело упало на пол, ее глаза замигали, и в них затеплилось чувство благодарности за освобождение, вытесняя застывшее отчаяние. Я стала свидетелем того, что видел в своей жизни Адам, почувствовала его мучение и вину. Горячие слезы бежали по моим щекам. Он был там, в лагере смерти, кормился уже и так проклятыми… Его слезы смешивались с моими, пока напряжение ослабевало, и чувство голода проходило, иссякало, вытесненное горем и раскаянием.
Мы сидели, обнявшись и плавно покачиваясь вперед-назад. Я бережно поддерживала его тело, наклонившееся ко мне. Мои глаза были закрыты, голова безвольно упала на его плечо; я расслабилась. Какой нелепой стала моя жизнь! Покой, налаженный быт — все, что осталось в Рио-Секо, было разрушено. Единственной безопасной территорией оставались объятия этого мертвеца. Мертвеца, носившего траур по жертвам злодеяний, которые он лично видел и в которых принимал личное участие. Неудивительно, что он испытывал отвращение к охоте.
