Наталья Алексеевна закончила свой обход интеллигентно хряпающих, с наслаждением посвистывающих прыгунов, погладила искалеченного мной трехлапого, чья лапа свисала уже не жалостно, а как-то издевательски-иронически, и направилась мимо нас в сторону кладовки.
У отпертой двери кладовки она позамешкалась, потерла стенку, шершавую, шелушащуюся. С громогласным щелком в стене отворился квадратный лючок, а в нем туго свернутой резиновой змеей покоился шланг с металлическим удлиненным наконечником.
Я был так потрясен этим зрелищем, а главное – внезапно открывшимся пониманием того, как близко было наше избавление от унизительной, неподъемной работы, что даже не двинулся с места, чтобы помочь хрупкой Наталье Алексеевне разматывать тяжелый длинный шланг.
Я застыл наподобие костенеющего в прыгуна Тараса; до слуха моего дотекло бессловесное, но тем более страстное, звучное, слитное пение: это прыгуны, нахряпавшиеся всласть, прижмурив и без того крохотные глазенки, вытянув в одну сторону морды, – запели? завыли? заныли! – мелодично и страстно, не то благодаря Наташу за хорошее угощение, не то скорбя об утраченной молодости, не то радуясь внезапно наступившей, блаженной, теплой, как наспанная подушка, сытости.
Наталья Алексеевна оставила шланг змеиться на искорябанном неровном полу пещеры, сама же подошла к нам поближе, нагнулась и, порывшись у самых-самых наших ног с дивным, ванным, домашним звуком выдернула из пола пещеры невидимую нам затычку.
Жижа начала засасываться, уходить вглубь, проваливаться в небольшое гулкое отверстие.
Затем Наталья Алексеевна пустила воду и для начала окатила нас с Тарасом, а уж вслед за этим принялась смывать следы побоища, учиненного Тарасом.
Я затрясся от холода.
Тарас же, напротив, бодренько вскочил на ноги и рванул помогать Наталье Алексеевне.
Тугая струя холодной воды сшибла, снесла с него уже почти застывшую зеленую коросту, вымыла тело и вымыла душу, смыла из сознания страх превратиться в нечто отвратительное, ужасающее, от чего хочется бежать, а как убежишь от себя, как выпрыгнешь из себя? – что хочется сорвать, сбросить, – а как сорвешь, сбросишь собственное тело?
Тарас, мокрый, сиящий, суетился воокруг Натальи Алексеевны.
– Наталья Алексеевна, Наталья Алексеевна, – захлебывался он, – дайте я шланг подержу… а? Вам удобней будет, легче? А? Дайте подержу?..
Струя лупила в пол, я видел, как пол пещеры освобождался от слизи, гонимой в отверстие у самых моих ног.
Прыгуны тем временем, чуть поодаль, занялись какой-то незатейливой веселой игрой, напоминающей человеческую лапту; только три прыгуна: толстый, трехлапый и тот, что разрывал на себе тело, грустно стояли в стороне от общего тихого и какого-то воспитанного веселья.
Они смотрели на останки своих друзей, смываемые Тарасом и Натальей Алексеевной.
Наталья Алексеевна направляла струю, а Тарас сзади держал и подбирал шланг.
Прыгун, разрывавший на себе тело, вздернул морду вверх и отчаянно залаял.
В задранной его, скалящейся морде вновь промелькнуло сходство с неизбывной болью тех, кому Тарас огнем пропарывал брюхо.
– Феденька, Феденька, – укоризненно произнесла Наталья Алексеевна, – нельзя же так убиваться…
– Как вы их не боитесь? – радостно-льстиво спросил Тарас.
Наталья Алексеевна оглядела чисто вымытый пол, блиставший, как только что залитый и тут же застывший каток, положила извергающий воду шланг и пошла к кладовке. Она сунула руку в квадратное отверстие для шланга, пошуровала там немножко, щелкнула чем-то, и шланг, вздрогнув, захлебнулся.
Тарас принялся сворачивать его и впихивать в отверстие.
Это получалось у него ловко и ладно.
'Как бы не простудиться, – подумал я, стуча зубами, – однако с простудой в санчасть не возьмут.'
Наталья Алексеевна подошла ко мне.
– Джек Никольс! – строго спросила она. – Как вы себя чувствуете?
Я хотел было ответить: 'Спасибо, хреново', но вовремя спохватился и сказал:
– Наталья Алексеевна. Вы спасли нас от смерти.
Наталья Алексеевна покачала головой:
– Прыгуны не убивают безоружных. В крайнем случае, заплевали бы.
Наталья Алексеевна нагнулась и заколотила пробку в полу.
– Наталья Алексеевна, – завопил все еще не пришедший в себя от восторга вновь обретенной жизни Тарас, – Наталья Алексеевна! Я шланг сложил, как дверцу закрыть?
Прыгун прекратил лаять, сглотнул что-то и прямым ходом направлялся к обрадованному Тарасу.
Тарас попятился, готовый дать стречка.
– Тарас, – так же строго прикрикнула на него Наталья Алексеевна, – ни с места! Забыли уроки? Прыгуны безоружных не убивают, а убегающих бьют…
Тарас застыл. И если есть где-нибудь на планете памятник под названием 'В ожидании разноса начальства', то этот памятник должен был бы быть похож на замершего Тараса.
– Федя, Федя, Федя, – нежно позвала Наталья Алексеевна, – Феденька…
Прыгун поворотил к ней морду.
Несмотря на холод, пронизывающий меня, я поразился тому, что бывает иногда и у рептилий осмысленное, почти человеческое выражение… 'В чем дело, шеф?'- читалось на морде прыгуна.
– Туда, туда, – Наталья Алексеевна замахала рукой в дальний угол пещеры, где уже резвились друзья- приятели прыгуна, – туда, – настойчиво повторяла Наталья.
Прыгун мотнул головой резко, решительно, и коротко свистнул.
Жест и свсит были недвусмысленны, они могли означать только одно: 'Заделаю вон тому мокрому козу- дерезу и пойду играть в лапту'.
– Федя, – уже с заметной угрозой выговорила Наташа, – нельзя. Не-льзя. Не-льзя.
Она четко отделяла 'не' от 'льзя' – и прыгун понял ее.
Он развернулся, поджался, сгруппировался и прыгнул 'вревх'. Так называется этот сложный затяжной прыжок, совершенно бесполезный, ибо дает возможность спокойно прицелиться в распростертое, распяленное над тобой тело, – но исполненный особой отвратительной красоты.
Все так же дрожа, я задрал голову, чтобы проследить длительное парение прыгуна.
– Полетели на юг крокодилы, – запел издали вконец обнаглевший Тарас.
– Похоже, – засмеялась Наталья, подошла к Тарасу и защелкнула отверстие шлангохранилища.
Прыгун мягко приземлился на все четыре лапы, и прочие прыгуны заколотилив пол хвостами, выражая свое восхищение классным 'вревхом'.
– Мальчики, – сказала Наталья Алексеевна, – пойдемте… Вам надо помыться и согреться. Х/б здесь оставьте. Я на склад позвоню. Пришлют.
Мы пошли следом за Натальей Алексеевной.
Я старался идти быстрее, чтобы согреться. Тарас болтал без умолку, в его тарахтении было что-то не совсем нормальное, что-то пугающее, будто он хотел удостовериться в том, что вот же я, вот! – живой и здоровый: треплюсь, говорю, слова складываю. Я. Я! И звук моего голоса, не лай, не свист, не урчание…
Наталья Алексеевна остановилась у запертой двери, поискала ключ, открыла дверь.
– Заходите.
Я увидел мирный, комнатный коридорчик, стены в цветастых обоях, деревянную лестницу, ведущую наверх.
– Ох, – задохнулся от восторга Тарас, – я тащусь…
Мы вошли в коридорчик, и Наталья Алексеевна затворила дверь.
– Ребята, – сказала она, – вы сходите помойтесь, вам обязательно надо вымыться, с мылом, под душем… Струей шланга мало что смоешь, знаете ли…
– Что, – заволновался Тарас, – можем запаршиветь? То-то я чувствую…
– Чешется? – заинтересованно спросила Наталья Алексеевна.
