Рукой она провела по горлу.
– Нет, почему, очень нравится… Очень, очень нравится…
Наталья Алексеевна, все так же виновато, отстегнула верхнюю пуговицу на платье.
– Жека, – тихо сказала она. – Что мне сделать еще, чтобы ты меня понял? Жека, я ведь из-за тебя к прыгунам пошла – черта ли мне в этом… – она поморщилась, – хаме…
Она быстрее и быстрее расстегивала платье.
И тут мы услышали резкий, хлюпающий звук.
– Вот гад, – засмеялась Наталья Алексеевна, – выполз в коридор… Ну, туда ему и дорога…
Наталья Алексеевна засмеялась все тем же клекочущим смехом.
Мне стало не по себе.
– Может, крикнуть его? Выйти в коридор? – лепетнул я.
– Пошел он, – разозлилась Наталья Алексеевна, – нужно слушать старших. Чему быть – тому не миновать. Он еще в пещере нарывался.
Она сбросила платье на пол.
– Жека, – она положила руку мне на плечо, – ты что? Жекочка? У тебя что, еще никого не было?
– Почему не было, – сказал я и притянул к себе Наталью Алексеевну, – была.
'Мэлори, Мэлори, Мэлори', – заколотило в висках.
Я поцеловал Наталью.
– Жека, – она прижалась ко мне, – Жека… Хороший мой, милый… Не нужны тебе отпетые… Ты там погибнешь, слышишь, погибнешь. Я устрою тебя. Будешь преподавать. Слышишь? У меня есть возможность…
Я гладил ее по спине, обнимал, удивляясь тому, как быстро женщина становится голой.
Вдруг раздался оглушительный вопль.
Я отшатнулся от Натальи.
– Вот сволочь, – просто сказала она, – я же его предупреждала. Не шастай по коридору.
– Ну, ему, – тупо произнес я, – наверно, обидно стало… Мне можно, а ему…
Вопль повторился. Наталья надела платье на голое тело, застегивая пуговицы, поинтересовалась:
– Ты что, готов был поделиться с товарищем?
– Нет, – я покраснел, – что вы? Как вы могли? Нет… Я другое хотел сказать…
– Ааа, – орал, надрывался внизу Тарас, – ааа, не хочу…
– Ну пойдем, – сказала Наталья Алексеевна, – полюбуемся.
Она подошла к сундуку, достала из-под войлочной подкладки хлыст.
Мы вышли в коридор. Спустились по деревянной лестнице вниз.
Я вздрогнул и едва не бросился бежать обратно. Все двери были распахнуты, и коридор был полон жильцами – уродливыми рептилиями, неудавшимися драконами, драконами-недоделками. Над распростертым, перемазанным бледноватой прозрачной слизью Тарасом нависало жабообразное, огромноротое, похожее на глазастую квашню существо.
Тарас вопил. И было отчего: сладостно постанывая, существо поливало его своей слюной…
– Зоинька, – прикрикнула Наталья, – на место. У меня – хлыстик.
– Поздно, Ташенька, – нежно проворковало существо, – я его уже обработала.
– Обсмердила как надо, – пророкотал кряжистый, с раздувающимся горлом варан.
Глаза у Зоиньки затянулись сладострастной поволокой, схожей со слюной, лившейся у Зоиньки изо рта.
– Стас, – позвала Наталья. – Ты-то что смотришь?
– А Стас, – сказал варан, и я узнал голос, раздавшийся из-за двери с час тому назад, – вообще оборзел. Мусорку не вынес.
'Стас, – вспомнил я сержанта, – 'борец'… Да это же ее бывший…'
Среди рептилий началось неясное движение. Двери хлопали. Жильцы расходились по комнатам. Я увидел Стаса, двуногого ящера с рыжей проплешиной на боку. Он деловито расталкивал обитателей Натальиного дома, и они покорно расходились по комнатам.
Один варан заартачился.
– Ну ты, – сказал он, – тварь бессловесная. Еще пихается.
Стас ощерился и зарычал.
Варан отскочил в сторону.
– Вот именно, – кивнула Наталья.
Стас с силой ударил лапой по хребту варана, тот взвизгнул и пустился бежать со всех лап вверх по лестнице; сверху он крикнул: 'Тварюга. Гад. Гадина', – и хлопнул дверью. Стас посмотрел наверх и только лапой махнул. Потом он уставился на меня, и мне стало не по себе от этого взгляда. Сколько раз мы виделись с ним в спортзале, и я уже умел преодолевать отвращение, когда видел его, или когда боролся с ним, умелым и сильным, но отвратительным…Странная, покорная ненависть читалась сейчас в его взгляде .
– Аа, – вскрикнул в последний раз облитый жабьей слюной человек.
Инстинктивно я схватился за руку Натальи Алексеевны. Стас зашипел. Наталья мягко высвободила руку. Зоинька всосала свисавшую прозрачной бахромой слюну в свой широкогубый рот.
Вместо Тараса перед нами стояло шестиногое клешнятое желеобразное существо, напоминающее полурасплавленного, но живого краба.
Из невидящих буркал существа текли слезы. Клешни чуть подрагивали.
– Зоинька, – попросила Наталья, – ушла бы ты вообще, ладно?
Она не успела договорить, потому что Тарас подпрыгнул и клешнями вцепился в подрагивающий горловой мешок Зоиньки.
– Тарас, – крикнула Наталья Алексеевна, – нельзя! Брось! Нельзя…
Она резко жахнула по телу Тараса хлыстом.
Тарас жалобно заверещал, брямкнулся на пол и боком-боком отбежал к другой двери.
Стас отвернулся и пошел прочь по коридору. В его походке вдруг увиделось нечто медвежковато- человеческое. Пришибленное.
Зоинька, на горловом мешке которой багровели два глубоких шрама, пискнула что-то испуганное, передними лапами схватилась за горло и ускакала в свою комнату.
Тарас трясся от рыданий, его темные, невидящие крабьи буркалы светлели, точно промывались слезами – и в них я начинал замечать неясные, искаженные, точно в зеркале 'Комнаты смеха', отражения – мое и Натальино.
Наталья подошла к Тарасу, погладила по вздрагивающему желе его тела.
– Ну, ну, ну, мальчик, хороший, добрый, отдохни, отдохни…
Тарас всхлипнул, пошевелил клешнями и пообещал:
– Заклюю, заплюю, закусаю…
– Ничего, ничего, – принялась уговаривать его Наталья Алексеевна, – зато теперь ты – бессмертнее всех бессмертных. Тебя никто не сможет ни расплескать, ни раздавить – вмиг соединишься, слепишься еще прочнее, чем прежде.
– Это хорошо, – вздохнул краб, – сержанту горло перерву, тебя обмажу так, как меня обмазали…
– И зря, – нежно вымолвила Наталья, – зря… Иммунитет. Лучше – примирись со своим нынешним состоянием. Найди в нем свои приятные стороны. Ты – жив, а это – главное. Разве не так? Любая жизнь лучше холодного, безразличного, мгновенного и вечного небытия. Верно, Джекки?
– Тара, – совершенно по-идиотски сказал я, – ты… ты не расстраивайся, я тебя навещать буду…
Тарас харкнул. Я еле успел отскочить. Белый комок слюны трассирующей пулей пролетел по коридору и шлепнулся со странным шмякающим звуком на пол.
– Эй, – закричал сверху, с лестничной площадки варан, – новенький! Еще плюнешь – и дежурный – ты! Мы не поглядим, что у тебя – трагедия. У нас у всех тут… Тряпку в клешню – и вперед.
