результаты.
Наутро мы в последний раз собрались у своего самолета. К нам подошел начальник аэроклуба и сказал:
— Товарищи, все учлеты вашей группы определены кандидатами в училище летчиков-истребителей. Вам будет прислан оттуда вызов. На месте пройдете врачебную комиссию… Поздравляю, товарищи! В добрый час!
Он ушел, а мы окружили инструктора:
— Спасибо, Александр Сергеевич, за выучку… Всегда будем вас помнить…
Кальков был растроган:
— Уж извините, если бывал резок. Дисциплина прежде всего. Может, вы сами станете инструкторами, тогда вспомните меня… Желаю вам хорошо летать, совершенствоваться, а если понадобится — храбро защищать Родину…
Он крепко пожал нам руки.
— А теперь в последний раз осмотрите машину и вкатите ее в ангар. В будущем году на ней начнут учиться новые аэроклубовцы. И помните мой наказ, — как обычно, строго и раздельно говорит инструктор, — с машиной надо обращаться на «вы», уважать ее нужно.
Прощай, инструктор! Прощай, маленький аэродром и «По-2» с хвостовым номером «4»!
Я очень занят. И все же в первые дни после окончания аэроклуба чувствую какую-то пустоту. Не хватает друзей-учлетов, самолета, аэродрома…
С Коломийцем, Панченко, Петраковым, Коханом вижусь часто. При встрече мы задаем друг другу один и тот же вопрос: «Ну как, вызова нет?» И ведем длинный разговор о будущем — о жизни и учебе в военной школе. И без конца вспоминаем полеты на «По-2».
Жизнь в техникуме идет своим чередом. Накануне двадцать второй годовщины Великого Октября меня вызывают в бюро комсомола.
— Ты премируешься грамотой и деньгами. Поздравляю! — говорит мне секретарь.
— Я премируюсь? За что?
— За успешное овладение самолетом без отрыва от основной учебы, — улыбаясь, отвечает секретарь и деловито добавляет: — Сейчас тебе надо подумать о дипломном задании. Вызова, может быть, придется ждать долго, а в техникуме нельзя учебу бросать.
В тот же вечер пришли ко мне Панченко и Коломиец; заводская комсомольская организация тоже премировала их и наградила грамотами.
Двести рублей премиальных я отнес отцу.
— Радуешь старика, сынок, — сказал он мне.
— Вот видишь, папаша, а ты говорил: за журавлем в небе погнался.
— Вижу, ты, сынок, прав. Но я рад, что ты техникум не бросил.
…Я работал много и стал реже встречаться со своими друзьями-аэроклубовцами.
Радио сообщило, что в ночь на 30 ноября финские войска попытались вторгнуться на нашу территорию, началась война с белофиннами.
У моего однокурсника Феди, жившего со мной в комнате, брат был на фронте, и мы вслух читали и перечитывали его бодрые боевые письма.
В эти дни мне так хотелось скорее получить извещение из училища, скорее стать летчиком- истребителем!
Незаметно пролетел январь 1940 года. Прошли и экзамены. Я получил дипломное задание. 3 февраля должен ехать на практику.
На душе у меня было неспокойно. Еще год назад я так мечтал об отъезде на практику, но сейчас все мои мысли были в неведомом мне училище, там, где готовят летчиков-истребителей.
Оформил в последний раз стенгазету, собрал пожитки и подготовился к отъезду. И вдруг 1 февраля меня вызвали в канцелярию техникума. Сердце у меня учащенно забилось.
Секретарь сказал:
— Ну, наконец пришел вызов в летное училище. Идите к директору.
Я чуть не вбежал в кабинет.
— А, здравствуй, летчик! Как же нам с тобой быть? — сказал мне директор, и его добродушное лицо показалось мне сейчас еще добрее. — Мы тебя растили, учили, а теперь отпускать приходится. Ну хорошо, условие такое: не пройдешь медицинскую комиссию — поедешь на практику.
— Спасибо, товарищ директор! Согласен на все условия!
Теперь предстоял неприятный разговор с отцом. Я знал, что мой отъезд в летное училище его огорчит. Быть может, расстанемся надолго. По дороге в деревню я обдумывал, как лучше сказать отцу о новости.
— Думаешь ехать, Ванюша? — встретил он меня. — Собраться успеешь?
— Все будет в порядке, папаша. Ты не волнуйся… но только я ведь на практику не поеду.
Отец испуганно посмотрел на меня:
— Что еще выдумал?
— Получил вызов в летное училище. Еду туда послезавтра.
Отец всплеснул руками и медленно опустился на стул.
Я молчал: было жаль отца.
Вдруг он неожиданно спокойно сказал:
— Что ж, ты у меня не маленький. Тебе виднее… Ну, говори, что там будешь делать.
Я рассказал, на каких условиях меня отпускают. Он встал, подошел ко мне, обнял и сказал:
— Вон дела-то какие с белофиннами… На фронт, может, пошлют тебя, сынок. Бей врага насмерть… Ты пиши чаще.
В общежитии меня уже ждали товарищи-аэро-клубовцы. Они прибежали сообщить, что получили вызов. Запоздай извещение на два дня — и я бы уехал на практику.
2 февраля утром, накануне того дня, когда студенты уезжали на практику, я, сидя в вагоне, под стук колес с воодушевлением пел вместе с ребята-ми-аэроклубовцами военные песни. Не отрываясь смотрел в окно на запушенные снегом леса, поля, белые мазанки, на новостройки, заводы, фабрики.
Волнующее, радостное и гордое чувство овладевало мной.
Вот она, моя Родина, могучая, никем не победи-мая! Вот что я, летчик-истребитель, буду охранять, а если придется — защищать, пока не перестанет биться мое сердце!..
Часть третья В АВИАЦИОННОМ УЧИЛИЩЕ
На станции нас встретил представитель училища — худощавый лейтенант. Пока мы ждали машину, к нам подошел незнакомый паренек с хмурым лицом и сказал, что медицинская комиссия его забраковала, врачи очень придирчивы и нечего нам заранее радоваться. Мы встревожились, но расспросить его толком не успели: лейтенант позвал нас к машине.
Поехали к авиагородку. Остановились у большого поселка. Новые дома, аллеи, спортплощадки. За постройками виден аэродром.
Шум самолетов заполнил, казалось, все пространство. В ясном зимнем небе летало несколько истребителей. Закинув голову, я следил за ними и забыл обо всем на свете.
— Товарищ будущий курсант, фуражка с вас слетит, — раздался чей-то голос.
Передо мной стоял сопровождавший нас худощавый лейтенант.
— Идемте, товарищи, — сказал он. — Пообедаете, отдохнете, а там и на комиссию.
Построились. Чтобы не ударить лицом в грязь и показать свою строевую выправку, чеканным шагом вошли в широкие ворота и, поглядывая по сторонам, направились к казармам.
