подоконник, чуть покачиваясь, и думала. Мэрис все собирался уйти, и уже полчаса терзал меня уговорами. Я как могла, пропускала речь мимо ушей. Охотник помрачнел, но в покое не оставил. Дело видно, оказалось неотложным, иначе, уверена, я не отделалась бы вежливым кривлянием. Неужели охотник до сих пор считает меня собственностью? Едва перерожденной с голыми инстинктами? Занудное уговаривание составить ему пару в путешествии, пришлось, в конце концов, пресечь достаточно грубо. Мэрис окончательно погрузился в мрачное и язвительное, совершенно обычное для него состояние. В очередной раз хлопнул дверью так, что она едва не слетела с петель, и удалился.
Я вздохнула, закрыла глаза. Одна. Мысли потекли плавно, выстраиваясь в неожиданном направлении. И тут в дверь постучали.
— Кто?
— Скайлэз, — не дождавшись ответа, мужчина зашел. Он хозяин в своем доме, но как на счет видимости ритуала? Мне даже не нужно было задумываться, чтобы понять, зачем страж посетил меня.
— Нет, — он недовольно моргнул.
— Не понимаю. Мы вдвоем, Мэрис уже ушел.
— С чего ты взял, что я жду именно этого?
— А чего ты ждешь? — Его недоумение выглядело столь же искренним, как и раздражающим.
Я покачала головой и ответила: — хочу поговорить с одной из твоих охотниц, Нарьяной. Не знаю, где искать ее. Вот ради чего мне и нужно твое внимание.
— Почему Нарьяна? — по лицу Скайлэза ничего нельзя прочесть, но глаза, словно багровые угли. Злится.
— Не думаю, что тебя это касается.
Мужчина присел на кровать, напротив меня, и нахмурил брови:
— Интересно. Даже так? Ты, юное создание будешь указывать, что касается меня в моем мире? Девчонка — охотница. Моя. Здесь нет чужих интересов. Если разрешу, позволю, сможешь попытаться. Сунешься без спросу — покалечу.
— Драка? — я фыркнула, — меня не интересует место стража. Я не собираюсь выяснять, кто умнее или сильнее. Знаю, нам не тягаться.
— Вот и славно, — поддавшись на лесть, проворчал страж. Обманываться не стоит. Однажды, он почувствовал на горле чужие зубы, а значит, в следующий раз ударит первым. Чтобы придушить наверняка. Только вот, мне действительно ничего, кроме Нарьяны, от него нужно не было, — а что тогда? Зачем сташи человек? Тем более, чужой охотник.
— Она мне нужна. Не могу объяснить сейчас.
— Ты хочешь убить кого-то неугодного?
— Нет.
— Тогда прекрати играть со мной! — Он мгновенно придвинулся вплотную и прошипел, — Я не понимаю. Все просто. Я желаю, чтобы ты стала моей. Что мешает тебе? Вы не с Мэрисом, знаю точно.
Я ответила честно, поскольку уже не видела смысла притворяться.
— Мне мешает самоуверенность. Я больше никому не буду принадлежать.
Он смерил долгим взглядом, холодным и жестким. Кивнул:
— Хорошо. Приведу тебе Нарьяну, — и прежде, чем успела ответить, обнял. Конечно, именно в этот момент Мэрис и зашел в комнату, как обычно, не утруждая себя лишними формальностями. Решил не покидать надолго в сомнительных обстоятельствах? Его умение почувствовать нужный момент вызывало уважение и ярость. Я не особо желала оказаться в объятиях Скайлэза, но ради встречи с Нарьяной, можно пойти на что угодно. Лицо же охотника стало серым. Землистого, неприятного такого цвета. Он сделал шаг в нашу сторону и угрожающе сказал:
— Немедленно отойди от него.
Я молчала. Скайлэз нехорошо ухмыльнулся и ответил:
— Это не твоя женщина, Мэрис. Она принадлежит мне.
Я оттолкнула его со всей силой, на которую была способна, и Скайлэз, возможно от неожиданности, едва устоял на ногах. Не понимаю. Не понимаю! Мало знать, нужно чувствовать. Кроме глухого раздражения внутри не возникло ровным счетом ничего. Опасение, разве что. Ведь Скайлэз мог оскорбиться и забыть об обещании. Прошла мимо Мэриса, увернулась от его руки и нарочито громко хлопнула дверью. Пусть разбираются сами. И чем они отличаются от людей, так презираемых? Ставят собственные сиюминутные интересы превыше всего, о чем так сладко поют — дружбы, доверия, кодекса. А ведь помню, как искренне радовались друг другу при первой встрече.
Я долго бродила по улицам темного города Скайлэза. Моросил дождь. Хлопали по ногам, словно крылья полы плаща. Случайные прохожие торопливо шли по своим делам. Неслучайные обходили стороной, чувствовали опасного врага. Это легко внушить, если знаешь как. На лице оставались мелкие капельки влаги, одежда намокла и потяжелела. Бесцельное блуждание привело к низкому, сложенному из камней дому. Из трубы наискось тянулся дым, намалеванную табличку, грустно раскачивал поднявшийся ветер. Я немного постояла у входа и, подчиняясь неясному внутреннему зову, зашла внутрь таверны. Дымно. Недовольно скривилась и тихо чихнула, прикрывшись рукавом. Не хватало только пьяных задир. Чем меньше внимания, тем лучше. Чадили воняющие факелы, едва освещающие грязное помещенье. Невыносимо разило кислым пивом. Я пристроилась за залитым чем-то столом, исцарапанным ножами. Капюшон плаща надежно укрывал от любопытных глаз. Рядом дремал ветхий старик, сгорбившись. Время от времени просыпался и смотрел перед собой мутным взглядом. Я лениво поглядывала в зал, пока вдруг, внимание не привлекла девушка, сидящая за пару столов от меня. Белокурые волосы заплетены в косу, безмятежный взгляд синих глаз. Нарьяна! Кто вел меня? Скайлэз? Судьба, в которую не верю? Я медленно встала и пошла к ней, исполненная решимости поговорить, но еще не до конца понимая, как.
— Здравствуй, Нарьяна, — она вскинула голову. Вспышкой мелькнула в глазах ненависть узнавания. Почему ненависть? Почему всегда или ненависть или страх?
— Присядешь? — Сухо поинтересовалась девушка.
— Я хотела бы поговорить. Ты неправильно поняла ту ситуацию. Я знаю Скайлэза. Я не та, кем кажусь.
— А кем ты кажешься? — Рассеяно смотря по сторонам, перебила Нарьяна. Внезапно поднялась и схватила за руку, — Идем.
Я готова была делать что угодно, лишь бы она выслушала. Мы обошли таверну, завернули в глухую подворотню. Нарьяна резко повернулась и толкнула меня к стене. Я удивилась ее силе, но не пыталась сопротивляться. Нам все равно не тягаться. Она не понимает, что игры на равных не будет, но пусть. Мне нужно пробиться сквозь пустоту ее взгляда. Пускай насладится минутами триумфа, своей силой и скоростью.
— Сама виновата, — произнесла девушка и прижалась на мгновенье.
— Левату! — Перебила я, пытаясь пробудить память души. Ощутила резкую боль в груди. Нарьяна легко отстранилась и позволила мне сползти по стене. Затем, достала платок и тщательно вытерла ладони. Выбросила кусочек ткани, испачканный чем-то темным, и стала медленно отступать.
— Нарьяна, погоди! — В горле булькало, но не сдавалась, — я твоя дочь, Левату. Твоя душа… Нарьяна!
Губы шевелились, но больше с них не сорвалось ни звука. Темнота поглотила девушку и надежду. Я закрыла глаза, взялась руками за кол, торчащий в груди, резко выдохнула и вырвала его. Боль острая, горячая захлестнула обжигающей струей, затем постепенно стихла, истончилась и иссякла. Дрожь держалась дольше, но и она постепенно исчезла. Когда убивают первый раз — очень больно, но затем… боль никуда не уходит, но появляется понимание. Ты восстанешь все равно. Как бы ни был мучителен конец, ты все равно воскреснешь. Неприятен, а порой нестерпим процесс ужаса умирания, но ты воскресаешь раз за разом, добавляя чуточку безумия к каждому воплощению. Мне отчасти везло, у меня был хороший учитель. Он не позволял убивать меня слишком часто. Но ничто не сравнится изощренностью пытки танца перерождения. Уж я то знаю. Это воспоминание ни у одного сташи не тускнеет, даже спустя пятьдесят, сто или триста лет можно с легкостью вспомнить малейшие нюансы той боли.
Я села, неловко опираясь руками о землю. Жидкую и вонючую грязь, если точнее. Что-то душило изнутри, более страшное, чем раны. Я открывала рот, не хватало воздуха. Страдание, но не телесное.
