На улице послышались быстрые шаги, и в палатку ворвалась медсестра.
— Маришка, энтот фриц до ветру хочет! А ноги не держат его совсем.
— Ладно, Петь, это уж моя забота. А ты, давай, делом своим занимайся — охраняй! Я уж тут сама как-нибудь справлюсь…
Через несколько минут я лежал на кровати уже в более собранном состоянии, нежели до этого. Так… что мы имеем? Старая палатка, солдат в форме доисторического образца, фриц… ага, еще и комбез этот. Бред какой-то… стрельба в отдалении… война? Снова-здорово сорок первый?
Полог палатки распахнулся, и внутрь вошел пожилой дядька в белом халате. Медсестра вскочила с табуретки и метнулась к нему навстречу.
— Как он?
— Вставать хотел. Только на ногах не стоит, качает его.
— Рано ему еще это делать, — дядька присел на табуретку. — Вы меня не узнаете?
— Нет… не помню…
— Хорошо. Как вас зовут, помните?
А как меня зовут? В смысле — здесь! Как меня здесь зовут?
— …
Главврач (надо полагать, это был именно он) поднял с табурета комбинезон.
— Можете прочитать, что здесь написано?
— Попробую…
Где тут, интересно знать, надпись? Что-то не вижу… На клапане кармана? Нет. Внутри? Может быть… Ага!
— Вилли Леман.
— Это ваше имя?
— Нет…
— Но этот комбинезон был на вас надет!
— Ну и что? Я ваш халат надену — стану главврачом?
— Так… А с чего вы взяли, что я главврач?
— Ну… часовой говорил, что вы мной интересовались…
— Так и сказал?
— Сказал, что главврач мной интересовался. Медсестра убежала, а потом и вы пришли. Вот я и подумал, что вы и есть главврач.
— Разумно. И логично. А зачем я вам интересовался, можете предположить? Ранений у вас нет, случай, в принципе, рядовой…
— Мне знакомо лицо медсестры, да и ваше… тоже видел где-то…
— Вспомнить можете?
— Нет…
— А так?
И главврач прикрыл ладонями лоб и нижнюю часть лица.
… Топот ног, сдавленное дыхание где-то сбоку… Горящая палатка, истошный женский крик…
— Туда давайте!
Фигуры штрафников замелькали у меня перед глазами. Сорвали горящую палатку, начали таскать оттуда раненых. Вынесли из огня совсем молоденькую девчушку, положили на траву и снова к пожару, там еще есть люди. Кто-то пронзительно кричит из-за пелены дыма…
— Старшина! Дом горит!
— Туши!
— Нечем! Воды нет! А так туда не войти — спечемся на хрен!
Взгляд по сторонам. Что тут есть подходящего? Ага!
— Вон, кухню видишь? Чай в ней или суп — один хрен, все не горит! Вот к ней и давай!
— Понял! — и еще десяток бойцов срывается к кухне.
Помню, как, обжигая руки, мы раскидывали горящие бревна и доски, вытаскивая из-под развалин дома оглушенных врачей и раненых — тут была операционная… Мужик в рваном, когда-то белом, халате, на вороте гимнастерки петлицы — три шпалы, подполковник. Весь в саже, и только пронзительно-голубые глаза выделялись на закопченном лице…
Взглянув в эти глаза сейчас, я кивнул головой.
— Да, товарищ подполковник, я вспомнил. Вы были главврачом в госпитале. Тогда еще был налет, немцы бомбили деревню и госпиталю здорово досталось. Мы тушили пожар. Вас вытащили из операционной. И девушку помню. Имени только не знаю. Помню, как ее из горящей палатки выносили. У нее еще одна нога в сапоге была, а вторая — так…
— А свое имя помните?
— Боец Леонов, Александр Павлович. 82-я отдельная армейская штрафная рота.
— А говорил — не помню!
Со стороны входа в палатку раздался восхищенный вздох. Медсестра, прижав к груди руки, смотрела на главврача.
— Пал Петрович! Как вы вот так?!
— Вот так! Удивлены? — посмотрел на меня подполковник смеющимися глазами.
— Да уж…
— Ничего удивительного. Я вас запомнил. Тогда, в деревне вы были первым, кого я увидел, придя в себя. Лицо у меня было все в саже, я потом его долго отмывал. А вот глаза… Они у меня приметные. Если и запоминает кто, так именно их. Так сказать — якорь!
— Надо же… никогда бы не подумал…
— Э-э-э, батенька, я же по основному профилю именно что памятью и занимался в свое время… да… пришлось, знаете ли… Вот и помню, что да как в таких случаях говорить. Вас-то я сразу узнал. Да только, назови я ваше имя, вы, вполне возможно, что и не вспомнили бы ничего.
— Почему так?
— Человек должен с а м все вспомнить, иначе мозг не разбудить! Извне это почти и невозможно, только изнутри. Замыкается человек в себе, и мозг спит. Вы вот во сне много ли сделать можете?
— Не знаю. Наверное, немного.
— Почти ничего. В смысле — ничего сознательного. Да… Ладно, отдыхайте, вам еще дня два лежать надо.
Уже у выхода подполковник обернулся.
— Как, вы говорите, называется ваша часть?
— 82-я отдельная армейская штрафная рота.
— Думаю, что здесь вы ошибаетесь…
— Почему же? Я хорошо помню…
— Ваш командир говорил мне, что за дот он написал на вас представление. Об освобождении из штрафной роты. Так что… сами понимаете…
— Мой командир? Капитан Романов? Вы его видели?
— А что ж тут такого необычного? Ваша рота отсюда в двух километрах стоит. Видимся иногда…
Назавтра главврач зашел снова. Мне несколько получшело, голова уже не гудела, как церковный колокол.
— Поправляетесь?
— Вашими стараниями…
— Да у вас и организм крепкий. Тренированный. Такие нагрузки должен переносить.
— А с чего вы взяли, что тренированный?
— Голубчик, я же врач! Уж и не знаю, кем вы там до штрафной роты были, но уж тренированного спортсмена от тракториста я всегда отличить сумею! А где тело здоровое, там и ум соответствующий.
