Лобарев Лев
Эльфийский синдром
I
Костер освещал поляну неравномерно. Трое стояли между ним и огнем, и лиц их он не видел.
— Оставь его в покое, слышишь, ты!.. — голос эльфа сорвался на крик. Этот стоял слева; рука судорожно сжимала рукоять.
Стоявший в середине цедил слова нехотя и тяжело.
— Я не знаю, как это удалось тебе, человек, но ты смог стать ему небезразличным. Ему плохо из-за этого. И теперь я хочу, чтобы ты ушел.
Он не видел их. Только голоса.
— Ты пытаешься увести его за собой, — продолжал средний. — Я признаю, что у тебя есть шансы. А я этого не хочу. Поэтому уходи. Пусть твои пути останутся только твоими.
Человек через плечо взглянул назад. Куда они бросили?.. Увидел. В траве лежали — нож, его дрянная гитара, горка мелочевки.
— Смотри сюда, тварь! — прошипел левый. Человек обернулся.
Заговорил средний.
— Зачем он тебе, чужак? — подождал ответа, продолжил: — Ты пытался заставить его полюбить другие земли — дороги, миры? Глупец… Он отсюда, его родина, судьба и жизнь — здесь. Что ты можешь предложить ему? Города, в которых он через месяц сойдет с ума? Дороги, в которые не веришь уже и сам? Себя? — он насмешливо прищурился. — Ты — человек, пойми, че-ло-век, а он — эльф. Он не сможет жить тем, чем живешь ты.
— Ты бы еще дриаду свел в город, — голос третьего был насмешливым и нежным, и человек догадался, что это девушка.
Средний продолжал.
— Во-первых, пойми, ты никогда не станешь ему по-настоящему дорог. Мы просто не умеем любить в вашем смысле этого слова. Ты не хочешь этого понимать, не говоря о том, чтобы с этим примириться. А в итоге заставляешь его страдать. — Он помолчал опять. — Я даже допускаю, что ты все же обяжешь его собой — в конце концов, он еще молод — и уведешь куда-то там… Это ненадолго. Эльф не может быть другом человеку — они не поймут друг друга. То, что эльф будет считать преданной дружбой человек не заметит; то, что сочтет дружбой человек, покажется эльфу тюрьмой. Твои города — жестокие и больные, зачем они ему? Да даже не в том дело. Подумай, какое право ты имеешь звать его за собой? почему ты сам не останешься здесь? — эльф снова сощурился. — He можешь? Тебе здесь плохо, страшно, что еще? Так? А ему — там?
С веток закапало.
— Я была в одном вашем городе, — эльфийка передернула плечами. Лучше умереть, чем жить так как вы…
Дождь намочил волосы и пряди налипли на лоб. Он мотнул головой, отбрасывая. Веки едва заметно дрогнули. Эльф удовлетворенно кивнул.
— Кроме того… Конечно, в том, что вы встретились, и, так сказать, подружились, есть воля Неба. Ho если ты станешь требовать от него большего — это нарушит Волю. Нам и вам предназначены творцом разные дороги. И не смотри так на меня… Ты хочешь сказать, что готов за него порвать глотку не только нам, но и целому миру, и самому Мирозданию… Знаю. Только ты не сможешь — а лишь подставишь свою…
Он молчал.
— Ты убедил его в том, что ты ему нужен. Навязал себя в спутники, чуть ли не в братья. Он поверил тебе — точнее, постарался поверить. Он ежеминутно заставляет себя быть таким, каким ты хочешь его видеть. Естественно, надолго его не хватает. Стоит ему чуть отвлечься, как вылезает правда. Он забывает о тебе. Ha какое-то время он получает свободу, но потом ты снова влезаешь в его душу, и заставляешь его чувствовать стыд за то, что он уходил. И все начинается сначала. Ты совершаешь подлость, человек. Ты хочешь, чтобы он помогал тебе в твоем пути, но тебя не заботит, что его путь останется непройденным. Жить две жизни он не в силах, а принести свою в жертву, и стать твоим отражением… наверно, он может, но ты действительно хочешь этого?
Эльф пристально посмотрел ему в глаза. Человек выдержал взгляд.
— Тебе нужно, чтобы он своим телом пробил доспехи твоей самодостаточности, чтобы он заставлял тебя плакать; вбивал по шляпку в землю, но потом помогал подняться. Ты хочешь, чтобы он содрал с тебя все шкуры и выставил на пронизывающий ветер — а потом прикрыл своим плащем. Ты хочешь, чтобы он ежеминутно доказывал тебе, побеждая твое нерушимое неверие, что отдаст за тебя жизнь — доказывал до тех пор, пока ты сам не взмолишься о пощаде… Я прав?.. Человек, подумай, да кто же способен на такое?! Он не в силах даже понять, что с тобой происходит, а ты хочешь, чтобы он стал лекарством…
— Послушай, — заговорила девушка. — Я знаю его хорошо, он великодушный и добрый…
— Я бы давно прирезал тебя, будь это не так! — взгляд левого горел.
Дождь пошел сильнее.
— И я прошу тебя, — продолжила девушка, — не томи его. Я почти уверена, что он уйдет с тобой. Ho когда он останется на месяц у какого-нибудь клена, и не услышит, что ты зовешь его — не будет ли тебе больнее? He сочтешь ли ты себя — преданным, а его — предателем? Стоит ли доводить до этого? Я заранее могу тебе сказать, что будет именно так. Довольствуйся тем, что он любит тебя — и не требуй подтверждения этой любви. Он не поймет тебя. Мы ведь не доказываем чувств поступками — мы воспринимаем их напрямую. А человек так не может. Ты не можешь.
— Уходи, — снова сказал средний. — У тебя нет выхода.
— Он любит тебя, — сказала девушка. — Постарайся, чтобы этого тебе хватило.
Они исчезли — конечно, человек не услышал ни звука. Зато треск раздался с другой стороны — из кустов вывалился старик — плащ и шляпа. Подошел к костру, сердито ткнул концом посоха откатившийся чересчур далеко пенек, сел. Сказал ворчливо.
— Их не слушаешь, так меня послушай. Я не эльф, мне врать незачем. Ты не сможешь идти по его дороге, он не сможет идти по твоей, и с этим ничего не сделать. Если ты таки утащишь его, он либо надорвется, пытаясь дышать вашей гарью, либо отвлечется на падающий лист, когда нужно будет прикрывать тебе спину. В любом случае добра не будет. Ваши пути — перпендикуляр, причем во всем. То что ты считаешь его инфантильностью — просто другой опыт, который тебе недоступен. И он также не поймет, что на самом деле есть твой цинизм. Впрямь, уходи-ка ты, пока можешь…
Старик поднял голову, взглянул на него. Он стоял неподвижно.
— Ты и сам никогда не поверишь ему до конца. Даже если он все же уйдет с тобой и никогда больше не вспомнит о доме. А тем более — если этого не случится. Ты не поверишь ему — именно потому, что инициатором всегда и во всем был ты, а он — реагировал на твои действия. Всегда будет сомнение — искренен ли он? Ты же недоверчив. И ты — максималист. Он не сможет быть только для тебя, а ты не согласишься на меньшее.
Он молчал. Старик зло сплюнул.
— Что ты молчишь?! Ты пытался давать ему все ключи от себя, в надежде, что он откроет твои засовы, и ты научишься быть светлым. Ты купился на обманчивую эльфийскую сильность. Ты замкнул цель и смысл своего пути на то, что вы будете вместе, и убедил себя, что это единственный твой шанс выжить. Мало того, что сейчас ты уже и сам не скажешь, на кой хер тебе это понадобилось, мало того, что это был поступок труса и подлеца — ты же свалил на него всю ответственность за свою жизнь, и даже не удосужился ему это объяснить… Мало этого. Теперь это действительно стало твоим единственным шансом. Ho… Даже его у тебя уже нет. Если ты уйдешь один, ты сдохнешь, это несомненно. Ho если ты утащишь его с собой, — сдохнет и он, пытаясь тебя спасти и не имея представления о том, как это делать. Да, он эльф,
