— Как мы очутились на дороге, даже не обстрекавшись крапивой? — удивлялись они, впрочем, как и теперь удивляются, через много лет.
— Сашка! Сашка! Немцам жратву привезли! Побежали нюхать!
Пленные немцы строили дорогу на перевал. Они бурили и подрывали скалы, вручную сбрасывали в пропасти крупные осколки, образовавшиеся при взрыве, совковыми лопатами сгребали мелкую щебёнку. Работали они не спеша, и никто их не подгонял.
Сотни две немцев, работавших рядом с домом Юрика, охранял всего один солдат. Да и тот дремал на пригорке, покуривая от безделья. Он разленился до такой степени, что самокрутку, набитую моршанской махоркой, посасывал, не вынимая изо рта, и у него из полузажмуренного глаза, ближайшего к источнику едкого дыма, сочилась слеза.
Теперь Сашка и Юрик жили километрах в пяти от города, в посёлке, пустующем после выселения местных жителей. В город они будут ходить, когда начнут учиться в школе.
Лагерь для немецких военнопленных был выше по течению реки, примерно в семи километрах от посёлка.
Когда наступал обед, из лагеря приезжал американский грузовик «шевроле», который своей необъяснимо строгой красотой, крыльями, эдакими слегка изогнутыми лопухами, и деревянным рулем сводил Юрика с ума, как впрочем, и все американские машины — «виллис», «додж 3/4» и «студебеккер». Разумеется, «студебеккер» был в этом ряду вне конкуренции.
Немцы, прервав работу, выстраивались цепочкой в очередь, каждый вынимал из голенища сапога алюминиевую ложку, склёпанную с вилкой одной заклёпкой по середине ручки. Заклёпка служила осью, вокруг которой можно было повернуть ложку и вилку относительно друг друга. Немцы, погромыхивая этим нехитрым приспособлением по котелкам, размеренно, шаг за шагом, приближались к грузовику, протягивали котелки, и солдат в поварском колпаке плюхал туда увесистую порцию рисовой или гречневой каши, сдобренной американской тушенкой.
Для постоянно голодных Юрика и Сашки пытка начиналась после того, как они, определив направление ветра, усаживались на траву так, чтоб ветер, пролетев над открытым термосом, попадал в их носы. Солдат открывал термос, а ветер подхватывал и доносил мучительный, до потери сознания вкусный, запах американской тушёной говядины.
«Шевроле» уезжал, а немцы, получив порцию каши, усаживались неподалёку и неспешно ели, видимо, понимали — чем быстрее съедят, тем быстрее придётся начинать работу.
— У, гады, наших папок поубивали, а их ещё и кормят! — возмущался Сашка. — Нам бы хоть попробовать дали!
После сеанса своеобразной токсикомании Юрик и Сашка бежали обследовать заброшенные дворы, сараи и дома. И каждый раз, как они входили в опустевшие дома, им казалось, будто вместе с ними здесь присутствует кто-то невидимый, и этот невидимый наблюдает за ними с немым укором.
На этот раз они забрели в сарай. В стене, противоположной от входа, отсутствовало несколько досок. Они выглянули наружу и увидели, что рядом с сараем проходит строящаяся дорога и немец долбит киркой то место, которому предназначено стать кюветом.
— Сашок, давай наломаем подсолнухов и надаем ему по жопе, — предложил Юрик.
Самую мясистую и увесистую шляпу подсолнуха они разодрали на несколько частей и приготовились обстреливать ими немца.
Немец по-прежнему работал спиной к ним. Он монотонно поднимал и опускал кирку, при этом, в такт лязганью кирки о многочисленные камни, внутри его штанов шевелились худые ягодицы.
Первым, зажмурив левый глаз и прицеливаясь вытянутой рукой, запустил в немца свой подсолнух Юрик. Но промахнулся.
Сашка оказался более метким, его подсолнух, издав чавкающий звук, врезался, рассыпаясь на мелкие куски, точно в середину задницы немца. Немец перехватил кирку так, что она мгновенно стала похожей на автомат, развернулся в их сторону и издал звук «та-та-та». Его глаза злобно смотрели из тени от козырька солдатской кепи. Две пуговицы над козырьком, к которым пристёгнуты клапаны, опускаемые зимой на уши, и маленькая блестящая кокарда над ними, будто вернули ребят года на два назад, в период оккупации.
Они упали носами в слежавшуюся пыль и поползли к выходу из сарая.
— Юрка, айда рыбу глушить!
Юрик выглянул в окно. Дружный хор, вызывавший его на улицу, состоял из голосов Пети Авсарагова, Тимура Галоева, Коли Тавгазова и Сашки, без которого не могло состояться ни одно важное мероприятие, тем более такое, опасно щекочущее нервы. Сашка стоял впереди группы осетинчат, прибежавших из деревни со странным названием Джинджирик, расположенной выше по течению реки, и его голос звучал громче всех.
Юрик отложил в сторону листок местной газеты, с одной стороны которого было что-то напечатано, а другая сторона была чистой, если не считать отдельных темных пятен проступившей типографской краски, и на ней можно было рисовать. Цветной карандаш, поделенный на два цвета — синий и красный, подарил ему солдат Андрей Артюхов, шофёр «студебеккера». Другие солдаты звали его «Артюх», и Юрик тоже думал, что его зовут так на самом деле, и поэтому звал его «дядя Артюх».
Солдаты, проезжая рядом с домом, где жил Юрик, часто останавливались и заходили в гости. Бабушка угощала их кипятком, а они рассказывали всякие новости.
— Дядь, дай проехать, — просил солдата Юрик, пока тот шел от дома к машине.
Солдаты иногда давали Юрику порулить «виллисом», «доджем 3/4» или «шевроле».
Но самой большой наградой было согласие Артюха. «Студебеккер» мощным, басовитым звуком двигателя, шипением воздушных тормозов, горбатым капотом и пластмассовым рулём необычайно красивого зеленого цвета вызывал в душе Юрика благоговейный трепет.
Юрик не доставал педалей, ими и рычагом переключения передач управлял Артюх, а Юрик рулил, стоя на полу кабины.
В первый раз он подумал, что от поворота руля до поворота колёс машине потребуется какое-то время, так как от руля до колёс большое расстояние, и машина проехала, слегка угодив в кювет на повороте. Юрик тут же понял, что его команда выполняется машиной сразу, и очень скоро Артюх, доверяясь Юрику, получил возможность вертеть головой по сторонам, осматривая подробности живописных гор. Юрик готов был рулить и пять, и десять километров, даже не взирая на то, что ему после этого приходилось возвращаться босиком по каменистой горной дороге.
Однажды, когда за окном сеял мелкий, нудный дождь, в дом вошёл Артюх и с порога радостно сообщил:
— Победа!
Все ждали, когда она наступит, эта победа, а она вошла в дом неожиданно и буднично. Бабушка и дедушка вдруг присели на лавку и тихо, беззвучно заплакали, вспоминая Юриного папу и дядю Ваню, сгинувших на войне, и тетю Лиду, угнанную в Германию пятнадцатилетней девчонкой.
Артюх, не ожидавший такой реакции на своё радостное сообщение, смущённо спохватился:
— Ах, да, это тебе, — и протянул Юрику цветной карандаш.
Юрик начал было вертеть в руках этот сказочный подарок, но Артюх отобрал карандаш, заточил его финкой с обеих сторон и нарисовал розу. И хотя листья на стебельке розы получились синего цвета, Юрик был потрясён тем, как на клочке бумажки из ничего родился маленький шедевр.
И Юрик стал рисовать. Дом, в котором они жили, цыпленка, выглядевшего на рисунке замёрзшим, потому что он был синего цвета, дедушку, сидевшего на бричке, двух лошадей, которыми управлял дедушка, потому что дедушка теперь работал конюхом в аптеке. И даже пленных немцев в их солдатских кепи, так непривычных русскому глазу.
Но приглашение глушить рыбу оказалось сильнее желания рисовать, и Юрик выбежал на улицу.
— Смотри, что у нас есть! — самый молодой из всей компании, пятилетний Петя Авсарагов, глубоко запустил руку в рубище, в которое он был одет и которое было когда-то пиджаком, и извлек гранату- лимонку.
