собеседника, заговорив с ним по-русски, и вспомнил, как на банкете Великанцев поинтересовался у переводчицы:
— Скажите, Элен, а этот Мишель Курап, кто он, француз? Американец? Немец?
— Точно не знаю, но поговаривают, будто он американец. Насколько я знаю, его родители эмигрировали из России во время гражданской войны. Но он ни слова не понимает по-русски. Как у вас говорят — ни бельмеса, по-русски ни бум-бум.
— О да вы знаете такие тонкости нашей речи, — удивился Великанцев.
— Я была в вашей стране на практике, мне нравится ваш язык, и люблю его тонкости и стараюсь постичь иносказания.
Пауза в телефонном разговоре с Великанцевым устраивала Мишеля, продолжавшего в ожидании события отслеживать полёт русского геликоптера.
И вот оно: геликоптер русских будто натолкнулся на невидимую преграду, устремился вниз и в месте его встречи с землей в небо взметнулся столб взрыва.
— Поздравляю вас, вы родились в сорочке — спокойно договорил Мишель и тут же подумал, что теперь в России говорят «родились в рубашке». — Ваш вертолёт взорвался, ваши друзья погибли.
— Эй, Майкл! Освободи телефон, мне необходимо срочно уведомить нашего человека! — дядюшка Билли буквально вырвал трубку у Мишеля, тут же нажав на рычаг отбоя.
— Хэллоу, шеф! Мы спасены! — прокричал он условную фразу.
— Хорошо, Билли, Вы отлично выполнили эту работу. Сейчас будет сообщение по радио, — ответили ему.
В том году по настоящему летняя жара установилась в Москве лишь в последних числах июля, и хотя шла первая декада августа, жара в городе становилась невыносимой. В государственных учреждениях не спасали даже сквозняки, устраиваемые чиновниками через распахнутые настежь, окна. Вместе с ветром проникал запах разогретого солнцем асфальта, вызывая у партийных функционеров зависть к тем, кто находился в отпусках.
— Леонид Ильич! Машина подана, — доложил секретарь-референт.
Брежнев взглянул на часы. Ровно двенадцать дня.
«Ничего не скажешь, службы работают точно, как часы. Сказал, подать машину к двенадцати, и вот, пожалуйста, машина подана, — с удовлетворением подумал Брежнев. — Стараются. Ещё бы им не стараться, знают, что могут вылететь из-за малейшего промаха».
Единственное, о чём просили его спецслужбы, это заранее, хотя бы часа за полтора, сообщать о своём намерении, и Леонид Ильич старался выполнять эту просьбу.
Он знал, что за это время должна пройти команда во все районные отделения и на все посты Государственной автомобильной инспекции о блокировании выездов на Ленинградское шоссе из всех городов, населённых пунктов, с просёлочных дорог и главных дорог. За сорок минут до проезда кортежа Генерального секретаря КПСС. Чтобы на Ленинградском шоссе, до самого Завидова, путь автомобилю генсека, несущемуся на предельной скорости, не пересёк ни один пешеход, как это было уже однажды с Хрущевым на том же Ленинградском шоссе на выезде из Химок, в деревне Родионово.
А всё из-за пресловутой экономии средств. Во время реконструкции шоссе и в Москве, и в Химках сделали подземные переходы, а там не стали делать, посчитали, что уже загород, и жители деревни перейдут дорогу и так. Но скорость автомобиля Хрущёва была такой, что для человека, переходящего в это время дорогу, машина появилась внезапно, будто из-под земли.
Хрущёв не остановился, да и вряд ли охрана разрешила бы ему это сделать. Но после этого случая на выезде из Химок построили мост для пешеходов. И хотя у моста было в сумме столько же ступеней, сколько и в подземном переходе, пешеходы пользовались им редко: в подземном переходе ступени вели сначала вниз, а потом наверх, а у моста ступени вели сначала вверх, и только потом вниз, что и превращало мост в сознании людей в непреодолимое препятствие.
То же самое проделывалось и в воздухе. Стоило назвать время вылета, как за два-три часа до него проходила кодовая команда «ковёр» и небо над Советским Союзом очищалось от самолётов. Даже, вопреки логике, на Дальнем Востоке, хотя, к примеру, перелёт генсека должен был состояться между Москвой и Сочи. Перед одним таким полётом в Казахстане не успели посадить маленький спортивный самолётик, так командующему ПВО страны дали команду сбить его. Правда, команду не выполнили, за что уволили из армии командира авиаполка, понимавшего всю абсурдность требования об уничтожении самолётика и давшего возможность начальнику аэроклуба приземлить его.
Конечно, такое внимание к собственной персоне возвышало Генерального секретаря в собственных глазах и позволяло уверовать в собственную незаменимость и исключительность.
Правда, ему не докладывали, что такие меры вызывают неприятие и раздражение простых граждан и, в особенности, водителей грузовиков, вынужденных простаивать в пробках, в кузовах которых начинал «козлиться» цементный раствор, бетон или асфальт, и они во всю, громогласно матерят его с применением особо крепких выражений, не имеющих аналогов в других языках.
Тем не менее, Леонид Ильич, как истинный ценитель быстрой езды, пересадив водителя-чекиста на правое сидение, лично устраивался за рулем бронированного четырнадцатитонного «ЗиЛа» и, взяв с места в карьер, направлял машину по пустынному Охотному ряду, поворачивал на улицу Горького, и группа автомобилей на бешеной скорости неслась в сторону Ленинградского шоссе.
Офицеры ГАИ, перекрывшие боковые выезды, козыряли ему, «отдавая честь», далеко впереди, но в пределах видимости, мчались пеленгом «мерседесы» в ярких вспышках проблесковых маяков, дополнительно подстраховывая от случайных автомобилей простых советских граждан.
Поглядывай урывками в зеркало заднего вида, Брежнев видел автомобили охраны, мчавшиеся на опасно малой дистанции от его машины. «Тормозить ни в коем случае нельзя, — подумал он. — Они едут так близко, что не смогут отреагировать».
На приличном расстоянии за автомобилями охраны ехал чёрный «универсал» скорой помощи. Замыкали вереницу машин несколько чёрных волг с государственными номерами специальной серии, из той категории легковушек, которая в народе зовётся «членовозами».
Всего через тринадцать минут кортеж достиг канала Москва-Волга. Здесь реконструированное Ленинградское шоссе, по три-четыре ряда в каждом направлении, сужалось и выводило на старый арочный мост, сооруженный ещё во время строительства канала.
«Насколько хороша инженерная, проектная разработка канала, до сих пор удовлетворяет современным требованиям, — вспомнил с благодарностью Брежнев забытых, исчезнувших с лица Земли, проектировщиков уникальных гидросооружений. — А вот те, кто проектировал мосты через канал, не сумели заглянуть в будущее. И мосты теперь сдерживают движение. А может, строительство канала было приоритетной задачей, а на мосты попросту махнули рукой?»
— Запиши: ускорить проектирование и строительство нового моста через канал, — сказал Брежнев референту. — И ещё: скорее убрать отсюда эти брёвна.
Брежнев кивнул влево, в сторону деревни Алёшкино, рядом с которой высились горы «кругляка», почерневшего от времени. Пилорама не справлялась с возрастающими поставками бревен.
Зазвонил радиотелефон.
— Послушай, кто там, — распорядился Леонид Ильич, и вышколенный штатный водитель-чекист послушно снял трубку.
— Капитан… слушает!
Брежнев не расслышал фамилию водителя-чекиста.
— Дать трубку? Он управляет автомобилем, — капитан вопросительно посмотрел на генсека.
Тот согласно кивнул.
