— Да, хорошо, сейчас возьмет!
Брежнев, не отрывая взгляда от дороги, взял трубку:
— Здравствуй, Андрей Андреевич, — поприветствовал он Министра иностранных дел СССР Громыко. — Да вот решил в такую жару уехать из города. Где сейчас нахожусь? Проезжаю Спас-Угол. Что- что? Наш вертолёт погиб? Тот, что мы направили на юг Франции по личной просьбе де Голля? Ну что ж, я жду тебя завтра или послезавтра, если будут желание у Косыгина и Подгорного подъехать, пусть приезжают, сходим на рыбалку, приготовим шашлычков, а заодно и посоветуемся, что нам предпринять.
Брежнев передал трубку радиотелефона капитану и вновь отдался удовольствию управления автомобилем.
Впереди, там, где пеленгом шли «мерседесы», произошла заминка. Правый крайний «Мерседес» стал тормозить, а справа от него, у самой обочины, показался маленький светлый «запорожец», появившийся непонятно из какой подворотни на повсеместно перекрытой дороге. В зазор между громоздким «мерседесом» и «запорожцем» Брежнев на мгновенье увидел, как через открытое окно офицер бьет полосатым жезлом в бок неказистого до безобразия «горбатого».
По «катюше», стоявшей на пьедестале справа от дороги, Брежнев понял, что проехали Шорново и поворот на Конаково.
«Катюша — это хорошо, — вспомнил Брежнев какой-то эпизод из времён Великой Отечественной войны. — «Катюши» везде были хороши, даже когда их устанавливали на катерах. Но чтобы «катюша» стояла на грузовике «ЗИС-157», что-то не припомню. В большинстве случаев она стояла на американских «студебеккерах». Вот то были машины! Вообще, американцы давали хорошие машины. Что тебе «виллис», что «додж три четверти», что грузовой «шевроле». А какие самолёты прекрасные! «Аэрокобры», «Бостоны». Лётчики — торпедоносцы от «Бостонов» были в восторге. Правда, приходилось эти машины немного переделывать, но, в общем, самолёты были, что надо! Ну а «ЗИС-157»? Может, на постаменте стоит его заменить «студебеккером»? Если я дам команду, то «студера» из-под земли добудут! Нет, хоть такого «ЗиСа» в войну и не было, всё же пусть останется. Это наше поколение знает, что их не было, а молодые пусть думают, что были такие машины, чтоб у них и в мыслях не мелькнуло, что войну мы выиграли с помощью Америки. А за поставки по ленд-лизу до сих пор не расплачиваемся».
Брежнев притормозил, свернул с Ленинградского шоссе влево, и вся стая автомашин, вновь набирая скорость, помчалась на Козловой в Завидовский Государственный заповедник.
«Революция революцией, социализм социализмом, а Завидово как служило испокон веков власть предержащим — великим князьям и царям, так и служит теперь, улыбнулся Брежнев. — Только Генеральным секретарям. А дворня как была так, и осталась… Только поколения сменились. Потомственная дворня, Всё равно, как династии у шахтёров или металлургов. Только там партия призывает к становлению династий, а здесь и призывать не надо. Сами идут. Знать, им совсем не плохо, не то что шахтёрам».
— Ну, слава Богу, все заботы позади. Андрей Андреевич, — посвяти нас, что там случилось с нашим вертолётом? — попросил Брежнев.
На западе догорала вечерняя заря очередного жаркого дня, и слабый ветерок дышал на веранду мягкой вечерней прохладой.
Громыко не спеша дожевал очередной кусочек шашлыка, выпил глоток сухого вина и, приготовившись говорить, вытер салфеткой рот со слегка опущенными на правую сторону губами на ассиметричном лице:
— Французы говорят, что вертолёт погиб из-за ошибок, допущенных экипажем в управлении. Якобы они напоролись на высоковольтную линию.
— А что говорят наши люди? У нас ведь там есть «наши люди»? — Брежнев вопросительно поднял на Громыко свои густые чёрные брови.
— Разумеется, там есть «наши люди», — ответил Громыко. — И они сообщают, что вертолёт не сталкивался с высоковольтной линией.
— Кто был командиром экипажа? Гарнеев? Но это же опытнейший пилот, один из лучших пилотов Советского Союза, не может быть, чтобы он допустил ошибку, тем более такую, которая ставит под вопрос развитие межгосударственных отношений, — не поверил Брежнев.
— Гарнеев удостоен высокого звания Героя Советского Союза, — напомнил Подгорный.
Брежнев слегка поморщился.
Вот уже три года прошло, как убрали Никиту Хрущёва на пенсию, а ему всё ещё приходится демонстрировать народу коллегиальное управление. Его, Брежнева, Подгорного и Косыгина. А что делать? На том пленуме одной из причин многих ошибок в руководстве страной называли авторитарность руководства, которая приводила к принятию волюнтаристских решений, заведших страну в экономический тупик. Тогда, как панацея от всех бед, и был провозглашён принцип коллегиального руководства.
Но Председатель Президиума Верховного Совета Николай Викторович Подгорный все чаще и чаще раздражал Генерального секретаря. Ведь он, Брежнев, возглавляет Коммунистическую партию Советского Союза, единственную партию страны, насчитывающую в своих рядах 18 миллионов, которая пронизывает своим присутствием все ячейки общества, до самых глубин. Человек, не вступивший в партию, не может рассчитывать на продвижение по службе, будь он семи пядей во лбу Поэтому руководители всех рангов, от занимающих высокие государственные посты до председателей колхозов, директоров заводов, начальников цехов и бригад являются членами партии.
Все они назначаются на должности при обязательном утверждении парткомами, а это означает, что партия доверила им руководство тем или иным участком работы.
Таким образом, основываясь на принципе неукоснительного соблюдения партийной дисциплины, Брежнев фактически сосредоточил в своих руках полноту власти. Формально не являясь главой государства, он вел переговоры с главами иностранных государств и всё чаще от имени страны подписывал межгосударственные документы и договоры.
И хотя главы государств, включая Президента Соединённых штатов Америки, не подчёркивали нелигитимность его подписи, Брежнев понимал, что его подпись под этими соглашениями не имеет юридической силы.
Подгорный, занимая представительскую должность, начинал мешать Леониду Ильичу, и, как это бывает в любом коллективе между двумя сослуживцами, претендующими одновременно на более высокую должность, даже безобидное слово, жест, реплика, поступок одного вызывали душевную изжогу у другого.
— Следует направить ноту протеста «лягушатникам». И потребовать в самой категоричной форме разобраться в инциденте, найти и наказать виновных, — предложил Подгорный.
Брежнев почувствовал, как заныли зубы, и промолчал, давая высказаться Косыгину.
Тот долго молчал, поджав и без того тонкие, синие губы. Потом рассудительно произнёс:
— Что же, мы, понимаете ли, проделали такую большую работу. Пригласили Президента Франции, показали ему пуски ракет, понимаете ли, продемонстрировав Западу нашу мощь. Благодаря проделанной нами работе, понимаете ли, Президент Франции объявил о выходе из военной составляющей НАТО. Таким образом, понимаете ли, нам удалось внести раскол в ряды нашего основного противника. А то, что случилось несчастье, понимаете ли, так и у Президента Франции могут быть противники, понимаете ли.
Громыко уловил ход мыслей Косыгина:
— Если мы сейчас пошлём де Голлю ноту протеста, мы можем оттолкнуть ситуацию назад, разрушить достигнутое. А это новый виток конфронтации с Западом. И он нам ни к чему.
Все замолчали, прикидывая основную идею поведения страны, приемлемую в данной международной обстановке.
— Как я представляю, — начал Брежнев, — вы хотите, чтобы линию поведения страны озвучил я. Ладно, возьму на себя эту смелость. Самое выгодное сейчас для нас, прикинуться простачками и сделать вид, будто мы поверили как официальной западной версии, так и сообщениям их печати. Пусть всё идёт своим чередом. Пусть работает техническая комиссия. И никаких резких правительственных заявлений. Будем принимать соболезнования.
— А соболезнования родным и близким? — спросил Подгорный.
— От имени руководства страны направить соболезнование только родственникам Гарнеева. —
