силы, и мы хотели бы применить его для скорейшего окончания Мировой войны.
Сталин мгновенно понял, что с этого момента ни Америка, ни Англия не нуждаются в союзе с Россией, Вторая мировая война заканчивается, и послевоенное время начинает выдвигать свои условия и ставить свои задачи.
«А ведь совсем недавно, и полгода не прошло, как они просили меня помочь наступлением Красной Армии, чтобы спасти их войска в Арденнах. И если бы мы не помогли тогда, вполне возможно, что встреча армий произошла бы не на Эльбе, а намного западнее. Может быть, на Ла-Манше. Очень жаль, что умер Рузвельт. А эти… Наивные ребята» — подумал, видимо, в этот момент Сталин, на стол которого вот уже несколько лет регулярно ложились листки с докладами о состоянии дел по проекту «Манхэттен», а также о работах и исследованиях в этой области, проводившихся в СССР.
Не станет же он говорить этим ребятам, что в дальневосточной тайге заключённые только что окончили укладку последних кубометров бетона во взлетно-посадочную полосу. Осталось подождать каких- нибудь десять дней, пока бетон не наберёт нужную прочность, чтобы на эту полосу могли приземлиться тяжелые бомбардировщики. Какие бомбардировщики? Ну конечно же, американские Б-29. Потому что одной атомной бомбы мало, нужно еще иметь средство ее доставки в нужную точку земного шара.
Сталин вспомнил, как однажды на ялтинской конференции Черчилль уже пытался переиграть его.
Как только Сталину докладывали о том, что в зале совещаний все собирались к назначенному времени, Сталин входил, и присутствовавшие, кроме больного Рузвельта, вставали. Разумеется, только из соображений вежливости. Вынужден был вставать и Черчилль. Перед ним, товарищем Сталиным.
Но однажды этот хитрый толстяк решил прийти после него. Сталину потом докладывали, какое недоумение отразилось на лице Черчилля, когда тот, войдя в зал, увидел, что кресло Сталина пусто.
А Сталин вошел тут же, вслед за хитрецом, заставив Черчилля снова встать, приветствуя его, товарища Сталина.
Мимолетно Сталин заметил понимающую улыбку Рузвельта, разгадавшего эту игру, и, подойдя к своему креслу, игриво погрозил Черчиллю пальцем.
Теперь же огромным усилием своей железной воли Сталин заставил себя не подать и вида, будто он понимает, о чем речь:
— Да? Хорошо, — спокойно, будто речь шла о чем-то обыденном, промолвил он. — Давайте продолжим нашу работу.
За его спиной лежала большая, дотла разоренная войной страна с самой могучей армией в мире. А у Америки, которая за двумя океанами, — атомная бомба.
Трумэн и Черчилль решили, что дядюшка Джо так и не понял, что речь шла о взрыве атомной бомбы.
Командир американского бомбардировщика Б-29 «супер-флаингфортресс» скорректировал обороты моторам и повел свой самолет с небольшим снижением в сторону Японского моря.
Иногда, чтобы сбить джэпов с толку, они вначале уходили западнее Японских островов. Тогда их маршрут пролегал над Формозой или над русской частью Сахалина. Там, развернувшись над территориальными водами русских, они ложились на боевой курс и, отбомбившись, уходили на свои базы, разбросанные на островах Тихого океана.
Теперь же около сотни «суперкрепостей» сходу накрыли бомбовым ковром японский город и, сбив при этом несколько японских истребителей и потеряв пару-другую своих самолетов, уходили на запад в сторону России.
Командиру маршрут был хорошо знаком. Беспокоило лишь одно: самолет получил серьезные повреждения. На его машине пришлось отключить поврежденный правый крайний мотор. Хотя удачей можно было считать уже то, что маслосистема этого мотора позволила поставить лопасти винта «во флюгер», по потоку воздуха, что существенно снижало сопротивление полету.
Едва они убавили обороты крайнему левому мотору и добавили мощности выше той, что требуется для крейсерского полета, средним моторам, как у них тут же появилась надежда благополучно добраться до дома — им удалось почти убрать момент, разворачивающий самолет.
Обо всем этом он сообщил по радио ведущему, и теперь экипаж с грустью наблюдал, как в бескрайнем небе тает, удаляясь от них, основная группа самолетов.
В то же, время такое положение было достаточно привычным, чтобы омрачить букет радостных чувств, царивших в душе командира — они были живы. Только что рядом с их самолетом проносились трассы от японских истребителей, впереди распускались шары разрывов зенитных снарядов, да и пушки нескольких турелей их самолета грохотали беспрерывно, создавая защитную сферу неприступного огня, пока не кончились боеприпасы.
А теперь они были живы.
Между тем, думал он, отказы и повреждения моторов — не такая уж редкость в этих рейдах. Часть отказов можно было отнести на счет недостаточной доводки конструкции — самолет создавался в условиях постоянного, усиленного войной, дефицита времени. Другая часть относилась на счет особой назойливости японских летчиков, которые благодаря радиолокационным станциям, размещенным буквально по всему периметру островов, своевременно предупреждались о прибытии американских бомбардировщиков.
Командир беглым взглядом на приборы проконтролировал работу систем самолета, окинул взглядом просторную кабину, выполненную в виде полусферы на носу самолета. Сплошное остекление давало бы возможность сполна полюбоваться красотами пятого океана, если бы не постоянное настороженное ожидание — самолеты японцев появлялись так неожиданно, будто возникали из воздуха. И все же командир отметил, что цвет Японского моря неуловимо отличается от цвета Тихого океана, но море точно так же, как и океан, сливается вдали с небом и точно так же, как острова в океане, едва уловимым коричневым вкраплением прорисовывается вдали земля.
Штурман-бомбардир, расположившийся на мягкой кожаной подушечке, «прикнопленной» прямо к полу впереди пилотов, дремал, привалившись спиной к перегородке. Под ступни его ног, лежавших на каркасе остекления, медленно, как это кажется с высоты в двадцать пять тысяч футов, будто по реке времени, плыло, зеркально отсвечивая, Японское море.
В этом полете, работа у него была не такая уж сложная. Задания разбомбить какую-либо конкретную цель не было, это и делало задачу совсем простой: следовало ввести в прицел поправки на предполагаемые скорость и направление ветра и нажать кнопку сброса бомб, когда окраина города «вплывет» в окуляр прицела.
— До сброса двадцать секунд, — эта фраза была сигналом к передаче управления самолетом штурману-бомбардиру.
Под центропланом распахнулись огромные створки бомбового отсека.
— Самолет твой, — ответил командир, медленно разжимая руки.
— Отпусти штурвал, — и командир убрал совсем ноги с педалей и опустил руки, полностью устранившись от управления самолетом.
— Сброс, — спокойно промолвил бомбардир, не отрываясь от прицела и мягко нажимая кнопку сброса большим пальцем правой руки.
Вслед за этим из бомбового отсека в последовательности, продиктованной центровкой машины, ушли на город пять тонн бомб.
И так с каждого самолета, принявшего участие в этом налете. Суммарная цифра «пятьсот тонн» заставила командира вздрогнуть. Легкий холодок пробежал ознобом по его всему телу: японский город, оставшийся позади, скорее всего перестал существовать.
Но командир тут же устыдился своей слабости. Ведь он мстил японцам за азиатское коварство Перл- Харбора. И в этом чувстве мести японские пилоты, воюющие против него, японские женщины и дети, рабочие японских заводов, японские полицейские и тюремщики, казнившие американских летчиков, попадавших в плен, и даже императорская семья в обобщенный образ врага, в схватке с которым ежедневно гибнет более пяти тысяч американцев.
Теперь самолеты снизились настолько, что командир стянул с себя кислородную маску. Его примеру последовал второй пилот, которому он передал управление самолетом, штурман-навигатор и бортовой инженер.
