работа. Естественно, если Ни Разу удалось удрать.
Йон покачал головой когда наблюдал, как добрая часть клана Лисы неуклюже тащится через мостик и далее к лесу. — Восхитительно, правда? Я никогда полностью не привыкну к тому, какие же люди пизданутые.
— Переоценивать мудачьё всегда ошибка, — шепнул Утроба. — Хорошо быть самой умной командой на всём Земной Круге[4], а? Так будьте любезны, давайте сегодня без проёбов, хорошо?
— У меня их и не будет, если не будет у тебя, вождь, — огрызнулась Чудесная.
— Хех. — если бы он только мог воплотить в жизнь это обещание. Утроба тронул Скорри за плечо и указал вниз, на деревню. Маленький человек подмигнул в ответ, затем перевалился через пригорок, и заскользил на животе вниз, сквозь подлесок, проворно, как головастик в пруду.
Утроба обвел сухой рот сухим языком. Всегда в подобные моменты ему не хватало слюны, и как часто бы он этим не занимался, лучше не становилось. Он зыркнул краем глаза на остальных, никто не подавал и признака слабых нервов. Ему бы хотелось знать, не разбиваются ли они о скалы внутри себя от беспокойства, также как он сам, и не надевают ли решительное лицо на обломки крушения, тоже как и он сам. Но выходит, что в итоге-то большой разницы и не заметно. Лучшее, что можно сделать со страхом, это действовать, как будто его нет. Он поднял кулак, довольный тем, что его рука не трясётся, затем указал вслед Скорри, и они пошли. Вниз, навстречу южным воротам, если можно так сказать о дыре в гнилом частоколе, под подобием арки, сделанном из кривых веток и с черепом какого-то животного, достаточно невезучего, чтобы заиметь пару рогов, посередине. При виде арки Утроба задался вопросом, а есть ли в округе сотни чертовых миль хоть один-единственный прямой кусок дерева.
Единственный стражник, в шкурах, со спутанными волосами, остался стоять под тем черепом, опираясь на копьё и глядя в никуда. Вот он ковырнул в носу и поднял кверху палец, чтобы изучить результаты. Вот он щелчком смахнул их. Вот он потянулся и выпростал руку назад, почесать задницу. А вот нож Скорри вонзился с глухим стуком в его шею сбоку и перебил горло, просто и быстро, как рыбак разрезает брюхо лосося. Утробу слегка передернуло, но он понимал, что этого было не избежать. Было бы счастьем, если б это оказалась единственная отнятая жизнь, пока они выполняют это дурацкое задание. Скорри придержал стражника на мгновение, пока кровь не полилась из его перерезанной шеи, поймал его, пока он падал, и беззвучно уложил дёргающееся тело на траву, так, чтобы не было видно изнутри ворот.
Издавая не больше шума, чем ветерок, Утроба и остальные живо сбежали по склону, через луг, оружие наготове. Скорри ждал, уже вытерев нож, изучая обстановку возле ворот. Одна рука за спиной делает знак: ждать. Утроба грустно посмотрел на кровавое лицо покойника — рот слегка приоткрыт, как будто он намеревался о чем-то спросить. Горшечник делает горшки. Пекарь делает хлеб. А это — то, что сделал Утроба. Практически всё, что он делал всю свою жизнь.
От этого зрелища трудно ощутить гордость, как бы безукоризнено не выполнена работа. Потому что труп всё равно остался мужчиной, убитым только за то, что охранял собственную деревню. Потому что все эти — все они были людьми, со своими надеждами, утратами и всем таким, даже если они жили здесь, далеко за Кринной и не очень часто умывались. Ну что теперь можно было с этим поделать? Утроба глубоко вдохнул и стал медленно выпускать воздух. Просто выполнить задание без потерь среди его собственных людей. В суровые времена мягкие мысли убивают тебя быстрее, чем чума.
Он посмотрел на Чудесную и мотнул головой в сторону деревни. Она просочилась внутрь ворот, проскользнула через дорожку справа. Бритая голова осторожно повернулась влево, затем вправо. Скорри последовал за ней по пятам, и Брак стал пробираться следом, для всей его огромной величины удивительно беззвучный.
Утроба глубоко вздохнул и начал подкрадываться к левой дорожке, морщась в попытках ставить ноги на наиболее твердые места в этом сбитом в колеи навозе. Он слышал звук дыхания Йона позади себя, и знал, что Вирран тоже рядом, хотя тот двигался бесшумно, как кошка. Утробе показалось, что он что-то слышит. Пощелкивание. Возможно колесо вертится. Он услышал чей-то смех, впрочем без уверенности, что ему не померещилось. Его голова задергалась туда и сюда, вослед этим звукам, как будто его подцепили за нос. Всё прямо сразу стало казаться ужасно ярким и отчетливым. Может им и надо было подождать до темноты, но Утроба никогда не любил работать ночью. Никогда со времени поганого блядства при Гурндрифте, где ребята Бледного Призрака погибали, сражаясь с людьми Малорослика[5] по нелепой ошибке. Больше пятидесяти воинов стало мертвецами безо всяких врагов в десяти милях вокруг. Ночью слишком многое идёт не так.
Правда после, Утроба видел полно людей, умирающих и днём.
Он скользнул вдоль плетеной стены, и на нём выступил тот самый пот страха. Тот раздражающий, подстёгивающий пот, что появляется вместе со смертью за плечом. Всё вокруг стало обретать ясный и четкий смысл. Каждая палочка в плетне. Каждая лепешка в грязи. То, как обшитая кожей рукоять меча вонзалась в ладонь, когда он двигал пальцами. То, как с каждым вдохом слышался тончайший свист, когда воздух на три четверти заполнял лёгкие. То, как подошва его ступни прилипала к ботинку сквозь дыру в носке при каждом его осторожном шаге. Прилипала и отлипала обратно.
Раздобыть бы новые носки, вот что ему нужно на самом деле. Нет, ну, сначала ему нужно пережить этот день, а потом уж носки. Может даже те, что он видел в прошлый раз в Уффрисе, крашеные в красный цвет. Они все ржали над ними, он и Йон и Чудесная и покойный Ютлан. Смеялись над их полнейшей бессмысленностью. Но отсмеявшись, он подумал про себя, что вот она, настоящая роскошь, когда человек может позволить себе купить крашеные носки, и задумчиво оглядывался через плечо на ту прекрасную одежду. Может быть, после того, как он покончит с этой дурацкой работой, ему следует вернуться и приобрести пару красных носков. Может он приобрёл бы даже две пары. Носил бы их, так чтобы они высовавались наружу из ботинок, и народ видел, какой он большой человек. Может люди бы прозвали его Кернден Красные Носки. Он почувстовал, что улыбается вопреки самому себе. Красные носки это первый шаг по дороге к саморазрушению, если бы он хоть…
Дверь сарая слева дрогнула и распахнулась, и трое людей вышли оттуда, смеясь. Тот, кто был впереди, повернул лохматую голову, широкая улыбка застыла, распластавшись на его лице, показав наружу жёлтые зубы. Он посмотрел в упор на Утробу, на Йона, на Виррана, замерших напротив усадьбы с открытыми ртами, как трое детей, пойманных за воровством печенья. Все уставились друг на друга.
Утроба почувствовал, что время странно замедлилось и поползло, как оно обычно и делало перед кровопролитием. Времени хватило, чтобы понять всякие глупости. Чтобы прикинуть, куриная ли это кость торчит в одном из ушей их противников. Посчитать гвозди в одной из дубин их противников. Восемь с половиной. Хватило времени на то, чтобы подумать как это забавно — то что он не может подумать ни о чём более полезном. Словно он стоял снаружи себя. Представлял, что надо делать, при этом ощущая что всё это не с ним. Понимая, что вдобавок ко всему, подобное ощущение стало приходить к нему так часто, что он мог определить его наступление. Этот застывший миг недоумения, перед тем как распадается мир.
Ну, нахер. Я снова здесь.
Он ощутил поцелуй холодного дуновения на щеке, когда Вирран взмахнул своим великим мечом, описывая широкий круг жатвы. У мужика впереди не было времени даже пригнуться. Покрытый ножнами меч плашмя попал ему по голове сбоку, поднял в воздух, перевернул, и впечатал вверх ногами в стену лачуги. Рука Утробы сама собой вытащила клинок. Вирран рванулся вперёд и вытянув руку разбил навершием меча рот второму, посылая в полёт его зубы и осколки зубов.
Пока тот опрокидывался назад, раскинув руки как подрубленное дерево, третий попытался поднять дубину. Утроба рубанул его в бок. Сталь, глухо хлюпнув, пронзила мех и плоть. Капли крови брызнули наружу. Человек открыл рот и, заходясь в пронзительном тонком крике, пошатнулся вперёд и переломился, выпучивая глаза. Утроба расколол ему череп. Рукоятку тряхнуло в руке от удара — вопль прервался неожиданным взвизгиванием в конце. Тело растянулось, кровь из разбитой головы залила ботинки Утробы, будто он всё же приобрёл те красные носки. Пожалуй это несколько выходит за рамки «единственной отнятой жизни», равно как и за рамки «тихо как весенний ветерок».
— Блядь, — сказал Утроба.
Затем время понеслось слишком быстро, не иначе как в утешение. Мир затрясся и задергался,
