сложенной треугольничком, – так во время войны складывали фронтовые письма. На треугольничке – ни адреса, пи почтового штемпеля, только надпись: «И. Соловьеву».
Сколько времени прошло с той поры? Счет уже не на годы – на десятилетия, треугольничек пожелтел, бумага, наверное, сделалась ломкой, и вздумай кто-нибудь развернуть… Впрочем, в этом нет надобности: фотокопия, заключенная в рамку, висит на стене над колпаком.
Торопливые строчки, прыгающие буквы:
«Деточка, посылаю ваш законный приз: вы были и остаетесь сильнейшим шахматистом госпиталя. Эту партию взял не я – ее выиграл у вас чемпион города среди школьников. Простите за этот маленький спектакль: хотел с помощью Валеры завоевать право «одного желания» и обязать вас пойти на операцию. Она вам жизненно необходима…
Ваш Сан-Палыч».
ПОЩЕЧИНА
День начался с пощечины.
Досталось ему, Николаю. Старик бригадир влепил…
Накануне, под вечер уже, над станом тяжело зависла набрякшая туча. Она выползла из лесистого распадка, по которому проложила свое русло бурливая в этих местах Томь, выползла и пахнула промозглой стынью.
– Никак снегом попахивает? – обеспокоился бригадир.
Ночью туча разродилась дождем, а на рассвете, как по заказу, повалил мокрый снег. В палатке сделалось холодно, вставать утром никому не хотелось.
– Дежурный, – заныл в спальнике Алеха Сердюков, самый молодой из плотников, – дежурный, подтопить бы!
– А я над чем бьюсь! – огрызнулся Николай, которому как раз и подгадало нести вахту в эту слякотень.
Он и в самом деле порядочно уже бился, пытаясь раскочегарить чугунную печурку. Насыревшие поленья едва чадили, а запастись с вечера сушняком не подумал.
Отчаявшись, вывалил из ящика консервы, схватил первый попавшийся под руку топор, стал крушить ящик. На растопку.
– Касьянов, – испуганно крикнул бригадир, латавший разодранную штанину, – Касьянов!..
Кинулся, перехватил в замахе руку с топором.
– Дерьма пожалел! – с сердцем пнул Николай обломки. – Я тебе два таких с базы приволоку.
Бригадир даже не взглянул на разбитый ящик: повернув кверху лезвие топора, сосредоточенно водил по нему заскорузлым ногтем.
– Гляди! – потребовал. – Вот он, твой сперимент!
Острие в двух местах оказалось чуть продавленным.
Две мелкие зазубринки. Верно, угадал в спешке по гвоздям.
– Они же все в куче – топоры, – повинился Николай. – Когда тут разбираться, где твой, где мой?
– А…
– Теперь начне-ется воспитание!
Николай не сомневался, сейчас бригадир станет попрекать, почему не сбегал за колуном, оставшимся на берегу возле кострища.
– А…
– Прошу тебя, дядя Филипп, не нуди из-за чепухи!
Лучше бы он смолчал.
– Чепухи?! – в голосе старика вспенилась злость, морщинистое лицо перекосилось. – Чепухи?!
Тут это и произошло: старик вдруг размахнулся и…
В первое мгновение Николай как-то даже не поверил тому, что случилось. Будто не с ним вовсе. Ну, а в следующее мгновение у него на руках, уже напружинившихся для ответа, успели повиснуть парни; повыскакивали из спальников, заблокировали с обеих сторон.
– Ну, старый пень… – прохрипел Николай, пытаясь освободиться.
Бригадир убрал топор, вновь взялся за штанину.
– Да не держите вы его, – сказал ребятам, – пусть, такое дело, пар спустит.
Те проводили Николая до выхода из палатки, Петя Клацан буркнул в спину:
– Погуляй…
Николай метнулся по мокряди к ближней пихте, нырнул под разлапистые ветви на сухое, привалился спиной к стволу.
– Пень старый! – не удержался, прокричал в сторону палатки. – Не думай, это тебе так не обойдется – руки распускать!
Покурил, жадно и глубоко затягиваясь, но папироса не успокоила, и, когда все тот же Петя Клацан позвал завтракать, рявкнул:
– Иди ты со своим завтраком!..
Так и сидел под деревом, со злостью обламывая над собой отмершие сухие ветки, пока не увидел, что бригадир и оба молодых плотника уже шагают к моторке.
Нехотя поднялся, пристроился в хвост бригаде.
Алеха Сердюков нес, перекинув через плечо, Николаеву брезентуху, Николай потребовал сердито:
– Дай сюда!
Натянул куртку, хлопнул рукой по взбугрившемуся карману.
– Что тут?
Алеха оглянулся, подмигнул;
– Поешь!
– Заботишься? А может, мне ваша забота поперек горла?
Вытащил сверток, размахнулся, делая вид, будто собирается выбросить.
– Сдурел! – поймал за руку Алеха.
– Черт с тобой, – рассмеялся Николай, примирительно ткнув приятеля в бок, – слопаю, так уж и быть.
Пока жевал, Петя Клацан прогрел двигатель.
– Внимание, приготовились, – выкрикнул он, дурачась, – старт!
Лодка отделилась от лесистого берега и, оставляя пенистый след, устремилась по крутой дуге на середину реки, где моталась на якоре довольно большая связка бревен.
Какая возлагалась на бригаду задача? Если говорить вообще, им предстояло перекинуть через Томь мост-времянку, по которому пойдут грузы для строящейся железнодорожной линии. Но даже здесь, в верховьях, не шагнуть было с берега на берег одним пролетом, требовались промежуточные опоры. Этакие искусственные островки. С ними и ждала бригаду главная маета.
Чтобы соорудить такой островок, надо вогнать в дно реки четыре сваи, подшить к ним изнутри доски, а потом засыпать образовавшийся ромбовидный колодец гравием. Только тот, кому самолично, как говорит их бригадир, доводилось бить сваи, кто приколачивал к ним в ледяной воде намокшие тяжелые доски, а после возил на лодке гравий и ведро за ведром валил в кажущуюся бездонной утробу, – только тот мог по достоинству оценить, какой затраты сил требуют искусственные островки на сибирской реке.
Пока они успели закончить один такой островок. Накануне принялись вбивать сваи для второго. Возле этих свай и колотилась на якоре связка плота.
Лодка притиснулась к нему боком, все перебрались на скользкие бревна, облепленные хлопьями не успевшего растаять снега. Алеха подхватил прикованную к носу лодки цепь, готовясь крепить к плоту, однако бригадир потребовал:
– Дай-ка, дай сюда, а то знаю ваши узлы: не успеем оглянуться, как без транспорту останемся.
Покончив со швартовкой, шагнул к свае, которую вчера не успели вогнать до отметки, ткнул
