– Ночью здесь, должно быть, пусто.
– Пешеходов нет, одни машины, да и тех немного. Единственное здание, в котором всю ночь горят огни, – это наш отель.
– Ты сюда женщин водишь? – Ибуки уселся на стул.
– Иногда. Но если постоянно наведываешься в один и тот же отель, возникают определенные трудности. Респектабельность, вот что важно, если ты понимаешь, о чем я. – Микамэ хлопнул себя по бедрам и, искоса взглянув на приятеля, усмехнулся: – Тут нужна безупречная подружка, кто-нибудь вроде Ясуко.
Ибуки криво улыбнулся. Он был рад, что Микамэ показал ему этот геометрически выверенный квартал: идеальные квадраты и прямоугольники домов, векторы тротуаров и аккуратный пунктир безмолвных офисных служащих, чья жизнь строго подчиняется стрелкам часов. Одержимый Миэко и Ясуко Тогано, он уже начал побаиваться, как бы вообще не утратить чувство времени.
Ибуки отхлебнул принесенного горничной кофе.
– Скажи-ка лучше, что ты там накопал насчет Миэко Тогано?
– Ладно. Я узнал это от ее доктора, который совершенно случайно оказался другом моего отца.
Микамэ любил длинные преамбулы и обожал приукрасить рассказ впечатляющими подробностями. «Его хлебом не корми, дай внести свои комментарии и дополнения», – неприязненно подумал Ибуки.
Вот и теперь отчет Микамэ начался с тех времен, когда Тогано являлись богатыми землевладельцами, обладателями тысяч тёбу[33] сельскохозяйственных угодий в местности, которая в наши дни относится к префектуре Ниигата. Поместье было настолько обширным, что, когда однажды кто-то из членов палаты советников поинтересовался его общей площадью, глава семейства признался, что понятия о точных размерах не имеет. В любом случае, земли было действительно немеряно, и реши кто-нибудь направиться в любую сторону, он на протяжении многих ри[34] не наткнулся бы на чужие границы. В эпоху Токугава Тогано, само собой, обладали привилегией иметь фамилии и носить мечи; их сыновья и дочери сочетались узами брака исключительно с детьми даймё[35], самураев высшего ранга или верховных служителей влиятельных храмов. Происхождение свое они вели от могущественного клана и сами заслужили титул даймё, но предпочли сохранить право собственности на земли своих предков, тем самым поставив материальное благополучие выше формальных почестей. Тогано строили отношения с трудившимися на их землях многочисленными крестьянами в строгом соответствии с феодальным кодексом. Домашних слуг набирали из местных жителей, и, по обычаю, каждый достигший определенного возраста мужчина из рода Тогано выбирал себе в наложницы прелестную простолюдинку. Такой способ общения с женщинами прошел через века и считался в семействе Тогано вполне естественным, ведь шесть месяцев в году они были отрезаны снегами от всего остального мира. Надо сказать, что обычай этот не мог исчезнуть вот так просто, только потому, что мужчины из рода Тогано начали разбредаться по городам и весям, – он оставался в силе и в те времена, когда взрослел Масацугу, будущий муж Миэко. В итоге он привез новобрачную в Мэгуро[36], где его уже ждала юная служанка по имени Агури.
Миэко, красивая, молоденькая и совершенно неопытная девушка, воспитывавшаяся в Токио у родственников и посещавшая школу для девочек «Отяномидзу», оказалась безупречной женой, Масацугу грех было жаловаться, но он не видел причин, по которым было бы невозможно совмещать брак с Миэко, с одной стороны, и любовь к Агури, с другой.
Агури дважды беременела, впервые еще до появления Миэко, вторично – вскоре после ее приезда, но каждый раз Масацугу удавалось соблюсти приличия и договориться об аборте. И как бы Агури ни хотелось завести ребенка, у нее не было выбора – приходилось подчиняться приказам своего любовника и господина.
Вот в такой дом, где обитала женщина с глубокими душевными ранами, и вошла Миэко девятнадцатилетней невестой. Не сдерживаемый никакими рамками и предписаниями, которые наверняка возникли бы, живи он с родителями, Масацугу открыто занимался любовью со своей женой, как будто ее застенчивость и робость только подхлестывали его и усиливали остроту ощущений. Лишь позже она поняла, что бывали случаи, когда Агури могла видеть их вместе, но в то время Миэко это даже в голову не приходило и она не подозревала о существовании следившего за ними ревнивого взгляда.
Менее чем через год Миэко забеременела. Обрадованные супруги сообщили об этом родителям, но счастье их оказалось недолгим: на третьем месяце у нее случился выкидыш. Причиной послужило падение с лестницы. Силы возвращались медленно, и она довольно долго пролежала в больнице.
Доктор, пользовавший Агури, был другом отца Миэко, и именно он лечил молодую госпожу Тогано после несчастного случая. По словам медсестры, которая беседовала с горничной Миэко в больнице, когда будущая мама начала спускаться по той злополучной лестнице, кимоно ее зацепилось за торчащий гвоздь. Она оступилась, упала и беспомощно покатилась вниз по ступенькам. Но тяжелее всего Миэко переживала даже не потерю ребенка и не длительное пребывание в больнице – ее терзало воспоминание об Агури, застывшей в ожидании у подножия лестницы.
Пока Миэко лежала в больнице, кое-кто из посетителей посвятил ее семью в тайну отношений между Масацугу и Агури. Поначалу оскорбленная до глубины души, мать Миэко решила было вернуть дочь, но Тогано воспротивились этому; в итоге Агури отослали обратно в деревню, Масацугу принес свои глубочайшие извинения Миэко и ее матери, и Миэко заняла свое законное место в доме Тогано.
Если бы Миэко заявила о том, что желает расторгнуть этот брак, Тогано в данных обстоятельствах не посмели бы спорить; но она ничего подобного не сделала.
Доктор Мориока, ныне седовласый старик, вот как объяснил это Микамэ: «Миэко всегда была человеком сдержанным, могла трезво смотреть на вещи, а Масацугу, в свою очередь, умел управляться с женщинами; видно, они пришли к своего рода взаимопониманию. С тех пор и до самой его смерти никаких трений больше между ними не возникало, по крайней мере, о них никто не знал. Конечно, для своего времени Миэко вела достаточно вольную жизнь, много чего повидала, немало по стране поколесила – на поэтические встречи ездила и тому подобное, но в свете тех давних событий Масацугу всегда смотрел на это сквозь пальцы. Сын их, тот самый, что погиб в горах, родился через несколько лет после выкидыша. Похоже, все идет к тому, что семья Тогано останется без наследника».
– Это тот самый доктор, который принимал Акио? – спросил Ибуки, пытаясь разведать, известно ли Микамэ о существовании близнеца.
– Нет, он сказал мне, что в то время был за границей, поэтому Миэко пришлось обратиться к другому врачу. Но ты только представь, как сильна может быть женская ненависть! Ужас какой-то! Не знаю, что за участь постигла Агури, но мне отчего-то кажется, что именно ее ненависть свела Акио в могилу.
– У Миэко не меньше поводов для ненависти. Юная, ни в чем не повинная законная жена теряет ребенка из-за вбитого на лестнице гвоздя – это ужасно несправедливо.
– Да уж. Полагаю, они оказались квиты – обе потеряли детей. В таком случае в роли настоящего злодея выступает Масацугу Тогано.
– Однако если такова была семейная традиция, которой следовали многие и многие поколения, то и его винить не приходится. Мужчины очень консервативны. Наше общество так старательно борется с подобными вещами – причем всегда выступает на стороне женщины, – что никто не отваживается открыто и честно разобраться в подобных случаях, вот так-то.
– Как Людовик Шестнадцатый или Николай Второй: платят за грехи своих предшественников.
– И все же чем больше в женщинах откровенности и агрессии, тем меньше они привлекают. Уж я-то насмотрелся на студенток в университете. Разве может привлечь женщина, которая говорит тебе, что перевозбудилась из-за месячных?
– Да что ты?! – осклабился Микамэ. – Насколько я понял, ты пытаешься сказать, что душевный стриптиз тебе противен. Что касается тела, то я предпочитаю абсолютную наготу. Мне другое противно – мишура абуна-э[37]: голые ножки, выглядывающие из-под нижних юбок, и тому подобная чушь.
– Ясуко себе ничего такого не позволяет, знаешь ли, – насмешливо хмыкнул Ибуки, искоса поглядывая на Микамэ, и выпустил из сложенных губ струю сигаретного дыма. – Кроме того, идея духовного стриптиза отдает варварством. Почему, как ты думаешь, люди потратили тысячелетия на создание одежды?
