А дальше – опять теплицы стройными рядами… блин, да сколько же их тут? Этими помидорами, или что там выращивают, можно, наверное, было весь мир накормить. Не, народ тут все же работящий, ты гля, с каких лоскутков суши, и то у моря отбитой, сколько всего получили. Каждый метр использован.
Деревни местные здесь тоже не как в других странах. Дома все добротные, из красного кирпича, такие по тыще лет стоят – и ничего с ними не делается, а друг к другу чуть не вплотную, чтобы меньше места занимать, и растут больше вверх, а не в ширину. На заднем дворе обычно совсем крошечный садик с тюльпанами, а вся земля в дело – или пастбище, или теплица, или еще что полезное.
Кстати, на дома глядя, вспомнилось: довелось мне в Германии три месяца прожить, в маленьком городке на Эльбе, откуда мы станки для деревообрабатывающего завода закупали. И снимал я там небольшой домик из такого же красного кирпича, очень добротный и симпатичный. Полез как-то на чердак и обнаружил в стене кирпич с датой «1667». Не поверил глазам своим и уточнил у знакомых – нет, все верно, во второй половине семнадцатого века строен и до сих пор стоит. Еще в том городе аптека была семнадцатого века – с дубовыми шкафами, которые ей ровесники. Дуб почернел и закаменел, но шкафы службу свою несли безупречно.
Домику тому, кстати, через пару лет кранты пришли. Он потом городу отошел, его владелец без наследников скончался, а городские власти туда каких-то восточных людей заселили, мигрантов, скрепя сердце сбежавших в страну мерзких кяфиров из какого-то очень праведного шариатского государства. Тем жалко было деньги тратить и дрова для камина в магазине покупать, и они на чердаке балки и стропила остругивали. Потом на них черепичная крыша упала, когда ее стропила держать перестали, задавила кого- то насмерть, ну и дому хана пришла, естественно.
– Вот! – сказал Сэм, указав вперед. – Этот самый Кааг.
– Вижу, – кивнул я, чувствуя, что сердце встало колом где-то в трахее и окончательно перекрыло дыхание. – Да кто же такое вообще придумал?
Хуже и быть не могло. Дорога, прямая как стрела, шла прямо по берегу, открытая со всех сторон всем ветрам, а заодно и скрытному наблюдению с любой точки. Слева вода, справа, метрах в десяти от дороги, канава с водой. Они тут везде, канавы эти самые, простора для маневра ноль. Ни кустика, ни укрытия – вообще ничего. Справа опять поля, плоские, как стол, к тому же на них пока еще ни росточка не выросло – не спрячешься и не укроешься, а слева просто озеро: ныряй на здоровье.
Деревня на двух берегах. Сейчас дорога втянется между берегом и линией крепких, как доты, кирпичных домов, стоящих стеной, причем уже отсюда видно, что там весь периметр рогатками с колючей спиралью закрыт-заплетен, а пристань паромная уже дальше, от крайних домов до нее… с полкилометра. И два парома вижу – две желтые баржи.
Туда заезжать нельзя: обратно уже не выберемся, случись у спутников на уме нехорошее. Точно не выберемся – некуда оттуда деваться, тупик получается, в ту сторону выезд перекрыт, мне даже отсюда видно, что там из контейнеров стена, между домами не протиснешься, да и что угодно там быть может, – нам надо обратно. И развернуться ведь негде, это задним ходом только!
– Сэм, хреново, – сказал я, заметив, что наш водитель сбросил скорость, явно не горя желанием заезжать в деревню.
– Вижу, – процедил он сквозь зубы. – Я уже чувствую, как нас поимели, как Кинг-Конг девственницу. «Как девственница! Как в самый первый раз!» – пропел он строчку из песенки Мадонны удивительно противным голосом.
– Да что вы, с ума совсем сошли, параноики? – вдруг закричала сзади Дрика. – Нам никто ничего не сделал! Он сказал, что, кажется, помнит мамино имя, она может быть здесь! Она меня ждет!
Я обернулся рывком, столкнулся с ней взглядами – глаза безумные, лицо красными пятнами от злости пошло, губы кривятся – то ли заплачет сейчас, то ли плеваться начнет.
– Сидеть! – рявкнул я на нее. – Без проверки мы туда не пойдем!
– Они останавливаются, – сказал Сэм, подразумевая впереди идущую зеленую «сканию». – Они что-то заподозрили, слышишь?
Я вдруг понял, что непрерывно слышу голос из рации, голос Дитмира, назойливый и даже требовательный, пытающийся чего-то добиться, но я его не слышал, не понимал – я думал о том, что ситуация начинает ускользать из рук.
– Подожди, у нас тут проблемка, – ответил я в рацию, на секунду отвернувшись от Дрики.
Ответа Дитмира я не услышал. Я услышал, как сзади распахнулась дверь, а затем с грохотом захлопнулась.
– Назад! – крикнул я в окно выскочившей Дрике, но она прокричала что-то ругательное по-фламандски и изо всех сил рванула вперед, в деревню. Причем рванула не по дороге, а отскочив в сторону, за канаву, и побежав по дорожке между домами.
Я увидел, как «скания» начала сдавать задним ходом, нам навстречу. Полог кузова был откинут, я видел Дитмира и второго, носатого, державших оружие на изготовку. Сэм, не говоря ни слова, рванул «унимог» с места, вперед, закричав:
– Останови ее!
Пока мы соображали, что к чему, Дрика успела оторваться от нас метров на сорок, а то и больше. Грузовик албанцев катил все быстрее и быстрее, носатый уже вскинул свое оружие, прицелившись нам в лобовое стекло, и я понял, что выскочить за Дрикой не могу – не успеваю.
Из проема между двумя домами показался зеленый борт армейского джипа, сдающего задом на дорогу. Показался совсем рядом, в каких-то двух десятках метров. Я даже не увидел его – он словно проявился у меня в мозгу серией быстро сменяемых слайдов: скрученный и уложенный вдоль бортов брезент, человек в черном берете и камуфляже в кузове, рука в перчатке без пальцев, рывком взводящая пулемет на вертлюге.
Дрика на бегу оглянулась на них, на ее лице, до того перекошенном судорогой бешеного, иррационального упрямства, мелькнула растерянность… или мне показалось, потому что невозможно видеть сразу столько деталей… или возможно, не знаю, не пойму. Может быть, мне просто привиделось или потом так вспоминалось.
С глухим стуком что-то пролетело через лобовое стекло «унимога», оставив за собой круглые дырочки в белом обрамлении, носатый в кузове «скании» даже привстал, я разглядел даже крошечное облачко дыма, сорвавшееся со ствола его оружия.
Я высунулся в боковое окно «унимога» и выстрелил очередью, целясь не в «сканию», а в неожиданно возникшего перед глазами пулеметчика, который должен был начать прямо сейчас, я это по его лицу видел, по сощурившимся глазам, по напряженным плечам, по плотно сжатым губам, по глазам, в конце концов.
Человек за пулеметом вдруг странно взмахнул руками и завалился на бок, потеряв берет с лысой головы и оставив свою смертоносную «машинку» вращаться на вертлюге.
Вновь частая россыпь дырочек в лобовом, ругань Сэма, кровавая полоса у него на щеке, остановившаяся прямо посреди дороги Дрика, растерянная и словно всеми брошенная, звук частых коротких очередей и огонек дульной вспышки из темного провала кузова «скании». Крик Сэма:
– Держись!
«Унимог» резко рванул вправо, с ходу ударив могучим стальным бампером зеленый «лендровер», с грохотом, звоном и лязгом. Тяжелый грузовик потащил легкую машину перед собой, вбил ее со всей силы в кирпичный угол дома, вмял, сложился со скрежетом металл, с громкими хлопками полопались стекла.
– Разберись с ними! – крикнул Сэм и, схватив автомат, вдруг выскочил из кабины на дорогу.
Высунувшись уже по пояс в окно, я длинной, на весь остаток магазина, очередью перекрестил кабину внедорожника, в которой дергались и откуда пытались выскочить двое: я видел их белые, искаженные страхом лица в обрамлении коротких бород. Пули прошили ее тесное пространство, хлестнуло кровью, послышался короткий крик. Один из них смотрел на меня, выпучив глаза в ужасе и зажимая обеими руками рану на шее, из которой прямо сквозь пальцы брызгало ярко-красной кровью, второй же уткнулся окровавленной бритой головой ему в колени.
Второй магазин в горловину, большим пальцем с задержки, толчок, когда затворная рама донесла затвор до ствола и жестко впечатала его на место, зацепившись боевыми выступами.
«Скания» уже стояла, и из кузова свешивалось чье-то тело – я не понял, чье именно. Еще три фигуры,
