«Что же вы стоите, вызывайте милицию!» заставил кое-кого пошевелиться и подойти к телефону.
Жорж поднялся с пола, отряхнулся и посмотрел вокруг. Посетители буфета взирали на него не столько с испугом, сколько с любопытством. Перепачканный, в разорванной одежде, расцарапанный осколками посуды и ногтями Эльвиры, актер являл собой довольно странное зрелище. Но серьезность, с которой он вдруг заговорил, контрастировала с его эксцентричным внешним видом:
— Думаете, я здесь просто так, чтобы повеселить публику? Нет, я хочу вычислить преступников. Вы все поверили, что Марина покончила с собой. А я этому не верю, потому и опасен. От меня тоже хотят избавиться. Но не так просто накинуть петлю на Жоржа Фалина!
С этими словами актер, оттолкнув тех, кто решился стать у него на пути, стремительно кинулся к выходу.
— Держите, его надо сдать в милицию! — кричал Цегельник, и его высокий голос срывался на фальцет.
Но никто не горел желанием выполнять приказ главного режиссера. Актеры только сделали вид, что погнались за хулиганом, а сами преспокойно дали Жоржу уйти.
После столь бурного инцидента в буфете началось не менее бурное обсуждение. Некоторые удивлялись смелости и темпераменту Жоржа, говорили, что такой актер еще себя покажет. Другие переглядывались и шептались о криминальной подоплеке этого дела. Третьи откровенно смеялись, наблюдая за возмущением потрепанных жертв атаки. Цегельник, Эльвира и Зоя кричали, что у Фалина уже началась белая горячка, и его надо сдать даже не в милицию, а в сумасшедший дом. Илья Щучинский в уголке разбирал свой пострадавший в бою фотоаппарат, опасаясь, как бы не засветилась отснятая пленка. Больше всего от выходки Фалина прибавилось работы буфетчицам, которым теперь предстояло убрать разбитую посуду, выстирать скатерти и вымыть пол. Зоя тоже громко жаловалась на испорченное платье.
И только пожилой актер все так же усмехался, невозмутимо наблюдая за спектаклем, который разыграла сама жизнь.
Жорж Фалин выбежал из театра, поймал такси и велел ехать на Киевский вокзал. Там, прикупив несколько бутылок водки, он сел на электричку и отправился в дачный поселок. Дачу свою Жорж давно уже выставил на продажу, и на днях почти сговорился с одним покупателем. Но сегодня, пока еще этот домик, доставшийся по наследству от родителей, принадлежал ему, Фалин решил отлежаться здесь после драки.
Вчерашний снегопад закончился, успев основательно завалить сугробами дачные окрестности. От электрички до поселка Фалин шел, утопая по колено в снегу. Сгущались ранние зимние сумерки, и в поселке засветилось пару окон и несколько уличных фонарей. В их свете Жорж еще издали увидел двух мужчин, расчищавших снег деревянными лопатами. Рядом с ними бегала большая собака. Подойдя ближе, актер узнал в одном из работников вечно живущего на даче пенсионера Семена Аркадьевича. Другим был дачный сторож Кузьма. Собака, конечно, оказалась известным в округе бультерьером по кличке Зевс.
Когда Фалин поравнялся с работниками, они поприветствовали его и, опершись на лопаты, удивленно уставились на исцарапанное лицо актера.
— Что это с вами, Георгий Иванович? — скрывая улыбку, спросил Кузьма.
— Наверное, в театре водятся злые кошки, — в тон ему заметил Семен Аркадьевич.
Жорж, пересиливая свое мрачное настроение, изобразил на лице подобие улыбки и сказал:
— В театре даже пантеры водятся и гиены. Вот, приехал от них отдохнуть. Сейчас прямо с порога завалюсь спать. А завтра утром милости прошу ко мне в гости. Будем обмывать продажу моей дачи.
Семен Аркадьевич и Кузьма выразили разочарование по поводу такого события, но Фалин знал, что они это говорят просто из вежливости. Актер был редким гостем на даче, и вряд ли эти постоянные обитатели поселка так уж сильно о нем жалели.
Фалин побрел к своей даче, но по дороге оступился, упал, весь вывалялся в снегу, едва не побил бутылки. Чаплинцев и Кузьма переглянулись и покачали головами: они были наслышаны о пьянстве актера.
В одном из дворов Жорж увидел двух ребятишек, лепивших снежную бабу. Это были дети Кузьмы. Опершись на забор, Фалин некоторое время наблюдал за ними. Потом осторожно поднял сумку с бутылками и повернул к своей даче.
А тем временем в Москве, в доме Голенищевых, раздался звонок, и Юля, подняв трубку, с волнением узнала голос Романа. К этому времени девушка решила, что пора уже ей, наконец, сменить гнев на милость. И, если этот парень так настойчиво добивается встречи, — значит, надо дать шанс и ему, и себе.
Недавний разговор с Жоржем не шел у нее из головы. Она не была до конца уверена, что взбалмошный, неуравновешенный актер сказал ей правду. Но поделиться своими сомнениями Юле было не с кем. К тому же, она пообещала Жоржу молчать о его страшной тайне. Предложение Фалина насчет женитьбы с целью сделать Юлю своей наследницей, девушка не могла принять всерьез. У Жоржа не было детей, но имелись двоюродные сестры и братья, племянники и другие родственники. Они, безусловно, будут судиться с новоявленной наследницей и постараются смешать ее с грязью. Тогда уж точно всплывет наружу история с болезнью Жоржа, и это опять-таки ляжет пятном на Юлю. Она чувствовала себя недостаточно защищенной, чтобы решиться на рискованную авантюру с фиктивным браком.
Когда позвонил Роман, и Юля услышала его голос, само звучание которого заставляло ее сердце учащенно биться, девушка окончательно поняла, что ни на какое соглашение с Фалиным не может пойти.
Свой разговор с Юлей Роман повел таким образом, что сам натолкнул ее на мысль снова предложить ему зайти за ней в квартиру Голенищевых. Он хотел сделать это прямо сегодня, но Юля объяснила, что у нее много работы, и перенесла свидание на завтра.
К вечеру она действительно валилась с ног от усталости. Голенищевы принимали каких-то нужных людей, компания была небольшая, но требовательная. Когда, закончив все дела, Юля уже укладывалась спать, до ее слуха долетел приглушенный разговор, который и уловить-то можно было только благодаря ночной тишине. Подойдя к двери своей комнаты, девушка прислушалась и поняла из реплик, что Инга секретничает по телефону с Эльвирой Бушуевой. Речь шла о какой-то скандальной выходке Жоржа Фалина, взбудоражившей весь театр. Но потом Инга поднялась наверх, и Юля интересную беседу не дослушала.
Примерно в это же время Вероника Бурчак снова позвонила заказчику и напомнила об условиях, поставленных ею два дня назад. В ответ она услышала просьбу дать еще два дня срока, чтобы собрать нужную сумму. Про себя доморощенная шантажистка даже удивилась, что ей так быстро удалось «дожать» опасного противника. И снова, как в прошлый раз, Веронике показалось, что заказчик тянет время. Она скороговоркой заявила, что вторая отсрочка будет последней, и повесила трубку.
На следующий день Роман пришел к Юле опять чуть раньше назначенного времени. Она снова посадила его в уголке холла, а сама пошла доложить хозяйке, что уходит. В коридоре ее вдруг остановил Герасим и, внимательно посмотрев на девушку своими цепкими, глубоко посаженными глазами, спросил:
— Этот твой кавалер — хороший парень?
Столь неожиданный вопрос молчаливого и замкнутого телохранителя поверг Юлю в недоумение. Герасим появлялся в доме не каждый день и был всегда по горло занят важными делами, не замечая, казалось бы, всяких мелочей. Тот факт, что помощник политика интересуется личной жизнью домработницы, не выглядел бы странным, если бы Герасим отличался общительным нравом или сам имел бы какие-то виды на Юлю. Но она ничего подобного за ним не замечала. Хотя, впрочем, иногда ей казалось, что угрюмый «адъютант» испытывает к ней нечто вроде отеческой симпатии. Однажды он помог Юле донести наверх чемодан с бельем и при этом сочувственно заметил: «Да, у домработниц нелегкий хлеб». Вот и теперь его вопрос насчет Романа был задан таким тоном, словно строгий и заботливый дядюшка контролирует личную жизнь племянницы. Юля немного растерялась и ответила с заминкой:
— Да вроде ничего… нормальный.
— Ну и ладно. Все лучше, чем старый кобель Фалин. Правильно, что ты его выбросила из головы.
Юле показалось, что на непроницаемом лице Герасима появилось некое подобие улыбки. «Адъютант» уже ушел в другую комнату, а девушка все еще стояла на месте и не могла опомниться от изумления. Оказывается, Герасим знал о ее отношениях с Жоржем? Каким образом, от кого? Неужели Инга рассказала?
