обделить.
Станислава похлопала себя по карманам, надеясь обнаружить заменитель обычного для нее жетона и отвлечься от лицезрения возмущающей «трапезы», и не нашла.
— Ты чего? — спросил Соня, стоящий за ней.
— Карту забыл.
— Ерунда! Я на свою возьму, — щедро улыбнулся тот. Стася не сдержала улыбки в ответ: хорошо. Люди все же здесь есть. Значит, это мир не безнадежен.
— Благодарю.
— Чего? — переспросил парень, нахмурившись и, заржал. — Ну, ты Стас! Какое слово-то выучил! Силен ты ерундистику всякую учить да уши нам парить!
Улыбка Русановой сползла с губ сама.
Пища была довольно приятной, хотя эстетически неопрятной. Каша напоминала что угодно, только не нормальную пшенную кашу, гренки похоже делались из сухарей, а компот варили из чего придется. Но ростбиф был натуральным, соус деликатным и примирял с остальными недостатками.
— Костыль сорвался сегодня, — заметил Соня, кивнув на Стасю. — Полтинник отжиманий!
— Проехали.
— Да, я б лег за тридцахе. А ты молоток, как всегда. Правильно, слабину дай, заборзеют. Всегда надо показывать кто ты и кто они.
— Они — кто?
— Тот же Тео. Быдло из утильной зоны. Опять ты с ним в одной комнате. Сочувствую. А хочешь, продавим его?
— Зачем?
— Чтоб место свое знал.
Стася хлебнула компот, соображая: неужели здесь распределяют людей на низших и высших?
— Пока знает.
— А то смотри, если что, — помялся, поерзал парень. Увидел Стрижа и Шатуна, рукой помахал, приглашая к столу. — Наши.
Парни бухнули подносы и как ни в чем не бывало, начали разговаривать со Стасей, шутить. Надо же, а? — умиляясь из беспринципности, хмыкнула женщина.
В зале стало очень много народа, мест не хватало. Столов словно в насмешку над курсантами было в два раза меньше, чем желающих позавтракать. Многие стояли с подносами, терпеливо ожидая, когда освободится место. Кто-то пытался есть держа на весу одной рукой поднос. И ни один человек не подошел к пустующему месту за столом собравшейся четверки.
Стася хотела высказаться на этот счет, но ее перебил Соня:
— Обедаем за твой счет, — напомнил.
— Без проблем.
— А про Тео, подумай. Борзеть начнет, свисни. За финч сделаем.
Русанова насторожилась: это что?
— Ладно, — по-своему растолковал ее взгляд Шатун и заверил. — За белую карту. Всего. Стандартный минимальный фрэш — один чек.
— В конце концов, свои, — улыбнулся ей Стриж.
— Угу?
Интересно, а чем «свои» определяются? Чем от «не своих» отличаются?
— Как погулял хоть? — ощерился Соня. — А то молчишь, темнишь. Колись.
— Как всегда.
— Да видели мое твое «как всегда». Трансляция шла по всем каналам. Слушай, — сложив руки на стол, качнулся к Русановой Шатун. — Сегодня третьяки солобонам задание дали вечером развлекуху устроить. В транспортном ангаре будут бои.
— А кто участвует? — заинтересовался Стриж.
— Шалима выставляют. Быдло, конечно, но боец упертый.
— А у них в утиль зоне все злые как сторожевые собаки. Отбросы, а туда же, в академию лезут.
— Единственный шанс подняться, — улыбнулся ехидно Соня.
— Но мы же этого шанса не дадим? — хохотнул Стриж, хлебнул сок.
— Поэтому и говорю, пора гасить Тео и Гаврика.
— На? Гаврик сам загасится. Стоит вон доходяга у столовой, дежурит уже. А Тео, согласен. Ты как Стас, за?
— Подумаю, — буркнула, жалея, что пластид с собой не прихватила. А впрочем, чтобы он решил. Разнести все к чертям, много ума не надо, а вот построить — тут и терпение и понимание и массу других ценных качеств нужно.
Жаль, она сейчас больше к разрушению тяготеет, а не к созиданию.
Пройдет, — заверила себя, почти приказала. Не суди строго, не разобравшись. Сегодня день, завтра другой будет. А рубить сгоряча здесь и без тебя найдется кому.
Это все низкие энергии, которые настолько прочно укрыли человеческий разум, что кажется, спасенья от них нет, нет выхода — тупик. Но так не бывает, быть не может.
— Ну, понятно, че? Под пресс в первый день попасть, какой тут о каком-то тупаре думать? — понимающе кивнул Соня.
— Позже поговорим, — поморщилась Стася — лексикон резал слух, кривил, подспудно вызывая раздражение.
Казалось все здесь направлено на одно — именно на раздражение и возбуждение негодования. Это напоминало женщине болото, в которой чавкая и бултыхаясь жили эти люди, тянули всех и все в свою обитель и топили. Протягивали руку с криком «помогите», но стоило поддаться на обманку и протянуть — тебя утаскивали вниз, к себе в болото. Вновь барахтались, расплескивая грязь. До бесконечности.
Но закон трясины гласит — чтобы выбраться, нельзя делать резких движений и поддаваться панике. Эмоции лишь только повредят. Оглядись, оцени ситуацию и постепенно, медленно пытайся выбраться. Не можешь — значит утони, но не тяни за собой товарища.
Любому «зеленому» это известно, любому сёрферу. И ни один не оставит товарища, и ни один оценив свое положение как финиш, не станет утаскивать с собой другого.
Ей вспомнился Гоблин. Ринат умер как настоящий патрульный, и спас ее.
Почему он, а не она тогда ушел? Не затем ли, чтобы она помнила его поступок, поняла цену жизни и помогла понять ее другим, передав как эстафетную палочку завет товарища?
Мир тебе, друг, я помню о тебе, — подумала, отдавая мысленно дань Ринату, и часть тепла души, что больше пусть нужен не ему, но ей: Доведется, я не обману, и поступлю как ты. Спасибо, брат.
И встала. Сил больше не было сидеть и слушать ерунду про какие-то шмотки, новшества в технологии планеростроения, что бурно обсуждали за столом.
Сгребла оставшиеся галеты — пригодятся. Поставила поднос в утилизатор и вышла.
Интересно, здесь есть библиотека? А как на счет ipi, о котором говорил Тео?
Парень, тот самый щуплый, невзрачный мальчишка, отставший на плацу от строя, бродил по коридору у столовой номер два и поглядывал на выходящих курсантов. К нему Русанова и подошла:
— Привет, тебя как зовут?
— Гаврик.
— Приятно, — кивнула. — Мне нужен ipi, Гарик, что посоветуешь?
— Э-э, — замялся, обдумывая, ошарашено хлопнул ресницами таращась на Стасю. — Так у своих чего?… Ну-у, я тоже могу. Фрэш. Доставлю прямо в комнату. Стандартно, час.
— Фрэш?
— Ну, белую карту, — засуетился. — Что это для тебя, Стас? Пшик, а мне… Чего ты?
— Нет, — отрезала подумав. Парень скис мгновенно, сник, будто лишенный гелия воздушный шарик.
— А чего дашь?
